мучительное чувство, которое чуть было не стало причиной гибели. Смешные люди! Неужели кто-то подумал, что он разлюбил Наташу? Она навсегда останется главным сокровищем его сердца. Об этом мы знаем от самого Ивана Дмитриевича:
«Моя привязанность к ней возвышает меня над всеми обстоятельствами, и, доколе она у меня останется, я буду совершенно независим от целого света, даже от жизни и смерти, доколе она у меня останется, я не буду считать себя ни на миг несчастным».
Сердечная драма не отвлекла Якушкина от участия в деятельности тайного общества. Иван Дмитриевич хотел послужить общему делу и, по словам его друга декабриста Фонвизина, отстаивал свое право на акт цареубийства во время секретного совещания будущих героев 14 декабря. Он искал смерти.
Фонвизин, который был в курсе сердечных переживаний Якушкина, заявил, что подобные решения нельзя принимать в «таком состоянии духа». Якушкин утверждал, что совершенно спокоен, и предложил Фонвизину тут же сыграть в шахматы. Разумеется, щадя самолюбие друга, Фонвизин проиграл, но окончание этого вечера лишь подтвердило, насколько мало волновало Якушкина будущее. Это следует из его собственных слов:
«Совещание прекратилось, и я с Фонвизиным уехал домой. Почти целую ночь он не дал мне спать, беспрестанно уговаривая меня отложить безрассудное мое предприятие, и со слезами на глазах говорил мне, что он не может представить без ужаса ту минуту, когда меня выведут на эшафот. Я уверял, что не доставлю такого ужасного для него зрелища. Я решился по прибытии императора Александра отправиться с двумя пистолетами к Успенскому собору и, когда царь пойдет во дворец, из одного пистолета выстрелить в него, из другого – в себя. В таком поступке я видел не убийство, а только поединок на смерть обоих...»
Наташа... Единственное, что нужно Якушкину, – это знать, что она не корит себя за случившееся, что в ее душе не осталось саднящего осадка. Пусть там всегда будут мир и покой. Нижайшая просьба Якушкина к другу Щербатову проникнута мыслью о ней, единственной, неповторимой, каких больше нет на всем белом свете.
«Не забудь ничего, чтобы ее успокоить; попытайся, если это необходимо, если это возможно, уничтожить в ней даже самую память обо мне».
Якушкин не был поэтом. Но эти строчки очень созвучны строкам его гениального современника:
В августе 1819 года Наташа вышла замуж. Теперь она звалась княгиней Натальей Дмитриевной Шаховской.
Имя князя Федора неоднократно встречается в переписке Щербатовых. Наташа выбрала этого человека, находя в нем «много ума, возвышенную душу, превосходное сердце». Ее отцу не слишком нравился соискатель руки его дочери – Шаховской принадлежал к знатному, древнему, но небогатому роду. Однако учитывая, что Наташе шел двадцать четвертый год, Щербатов-отец благословил молодых. И хорошо, оказалось, сделал – Наташа была совершенно счастлива.
Якушкин же, узнав о предстоящей свадьбе, откликнулся горьким письмом, написанным другу Щербатову, с которым не порывал связь: «Теперь все кончено. Я узнал, что твоя сестра выходит замуж, – это был страшный момент. Он прошел. Теперь все прошло. Я осужден жить...» Какая чувствуется боль в этих словах: «Я осужден жить»! Тысячу раз давая себе слово забыть Наташу и начать жизнь заново, на тысячу первый Якушкин страстно желал увидеть ее хотя бы во сне.
И все-таки замужество Наташи поставило точку в печальной главе под названием «любовь». Видимо, Якушкин до последнего надеялся на чудо. А его не случилось. И надо было продолжать жить.
Желая насладиться жизнью с любимым мужем наедине, Наташа решительно уехала из Москвы с ее балами, хлебосольством и пересудами. Шаховские поселились в деревне Ореховец. И тут Наташа поняла, что не ошиблась в своем выборе. Ей, дочери одного из самых образованных и интеллигентных русских дворянских семейств, было по душе все, что делал молодой муж.
По словам писавшего о Шаховском в «Вестнике Европы» В.И.Семевского, Федор Петрович «обнаружил величайшую заботливость о нуждах крестьян: для одних он понизил оброк, для других не только затратил большие деньги на улучшение их хозяйства, но даже отдал им пахоту и нанимал для своей собственной запашки землю на стороне...»
Это вызвало такое негодование среди соседей-помещиков, что на Шаховского был послан донос: он- де «наполнен вольнодумством», имеет суждения «совсем неприличные» против правительства.
Нижегородскому губернатору под давлением «общественного мнения» пришлось даже учредить надзор за либеральным князем. Однако супругов Шаховских не смущало то, что они стали «белыми воронами». Увы, придет час, когда и донос, и надзор, и репутация вольнодумца сыграют роковую роль.
В 1820 году у Шаховских родился первенец – Дмитрий. Счастливую жену и мать нисколько не тяготила жизнь в нижегородской глуши. Князь Федор сумел здесь составить великолепную библиотеку, где было 1026 названий на всех европейских языках. Средства у супругов были небольшие, но разумная экономия позволяла не отказывать себе в насущном: Федор Петрович внимательно следил за русскими и иностранными литературными новинками и выписывал их в Ореховец. Политика, новые течения общественной мысли, агрономия, военное дело, юриспруденция, философия, педагогика... Невозможно перечислить все, что князь читал и обсуждал с женой и двумя-тремя близкими по духу соседями.
Сведений о князе Шаховском сохранилось немного. Офицер-гвардеец, он вышел в отставку, хотя перед ним открывалась возможность сделать прекрасную военную карьеру. И все же его влекло иное: князь Федор Петрович, один из самых образованных офицеров эпохи декабризма, очень много сделал для организации первых тайных обществ. Шаховской был в числе учредителей «Союза спасения» с его программой, первой строкой которой шла задача «ограничить самодержавие, уничтожить крепостное право». Однако женитьба, рождение первенца, устройство семейного гнезда в Ореховце отстранили его от тайных сходок. Он оставался человеком того же свободолюбивого духа, что и Якушкин, не изменил своим взглядам, но непосредственного участия в деятельности заговорщиков не принимал.
...Первый удар грома над семействами Щербатовых и Шаховских прогремел через год после свадьбы Наташи. Любимый брат Иван Дмитриевич оказался замешан в «семеновской истории». Когда полк отказался повиноваться командиру-изуверу, он стал на сторону солдат. Молодому штабс-капитану за это пришлось жестоко поплатиться. Его лишили звания, боевых наград и разжаловали в солдаты с отправкой под пули горцев на Кавказ.
В начале 1820 года Якушкина стали встречать в доме Надежды Николаевны Шереметевой, одной из самых оригинальных москвичек того времени. Она вошла в историю своей дружбой и перепиской с блистательными людьми России, такими, как Жуковский, Гоголь, который называл ее своей духовной матерью. Ум, здравый смысл, независимость суждений выделяли ее среди московских барынь. Властность
