внутренним делам. Пять лет в ущерб справедливости и чести Рим терпел пассивное предательство двенадцати городов — колоний, отказавшихся участвовать в войне. Теперь настало время водворить порядок в собственном стане и привести к повиновению забывшие Отечество общины. Им через послов в жесткой форме были продиктованы условия возвращения в сферу государственной деятельности. И, несмотря на плаксивые стенания местных магистратов, колониям пришлось выполнить все требования метрополии по поставке рекрутов и выплате налогов. Затем сенат показал, что, строго спрашивая с других, он помнит и о собственных долгах. Вторым постановлением была организована выплата денег в счет займа у частных лиц, произведенного в тяжелый для Республики период.
Вскоре после этого началась подготовка к встрече Великой Матери богов с горы Иды, земное воплощение которой в виде черного камня уже находилось на пути из Пергама в Рим. Валерий Левин посредством гонца сообщил, что по его запросу Дельфийский оракул повелел принять святыню самому лучшему человеку в Городе. Это известие, показавшееся простому люду вполне естественным, по достоинству оценили только политики. Марк Валерий сыграл свою роль. С его помощью Фабий Максим предпринял попытку обратить затеянное соперниками предприятие к собственной выгоде и тем самым перехватить инициативу у Сципиона.
Едва возник вопрос о лучшем человеке Рима, в толпу подбросили мысль, что первейший из первых есть не кто иной, как пятикратный консул, экс-диктатор, принцепс сената Квинт Фабий Максим. Когда это мнение пронеслось несколькими кругами по форуму, каждый принялся уверять соседа в том, что именно он раньше всех назвал имя старца.
Организаторы обряда, видя, как противники похищают у них восторги толпы, принялись лихорадочно искать выход. Если Фабий присвоит себе религиозный престиж и свяжет свое имя с предвестием победы над Карфагеном, это придаст ему дополнительные возможности влиять на политику государства и, следовательно, вредить идее африканского похода. Необходимо было проложить новое русло для эмоций народа, чтобы направить этот поток в нужную сторону. Очевидно, что соперничать с Фабием Максимом в данном случае мог только Корнелий Сципион. Но, увы, он теперь далеко, а черный камень уже близко. Положение долгое время казалось безнадежным. Однако в конце концов партия подтвердила свое достоинство, соответствующее талантам вождя. Было найдено остроумное решение в истинно Сципионовом духе. Хотя два Сципиона находились в Сицилии, зато третий пребывал в Риме. В противовес Фабию решили выдвинуть кандидатуру Публия Корнелия Сципиона, сына Гнея Сципиона Кальва, к имени которого народ добавил прозвище Назика, чтобы отличать его от уже прославившегося тезки и двоюродного брата. Старости, таким образом, противопоставлялась молодость, устрашающему перечню титулов — еще непочатая карьера, поблекшему, угасающему светилу — имя восходящей звезды.
Незамедлительно началась работа. Клиенты Корнелиев, Эмилиев, Цецилиев, Ветуриев, Помпониев, выйдя поутру с подарками из домов своих патронов, влились в толпу, и форум вновь зашелестел пересудами на тему о лучшем человеке. Говорили, что старику непристойно встречать великую богиню, она, де может оскорбиться, увидев перед собою морщинистый, дряхлый лик, вместо милого любому женскому, пусть даже и божественному сердцу ясного лица благопристойного юноши. Многозначительно переглядываясь, граждане подчеркивали друг другу особенности формулировки оракула, гласящей, что богиню должен принять именно лучший человек Рима, а не самый почтенный и заслуженный. Лучший же обязан быть таковым во всех отношениях, являть собою достоинства и тела, и души. «А разве можно считать безукоризненным рыхлого патриарха, у которого подкашиваются ноги, слепнут глаза и мутится ум?» — эффектно вопрошали клиенты, взбодренные вином, выпитым за сытным завтраком у патронов. «Пусть Фабий и заслужил уважение граждан, но вся его жизнь осталась в прошлом, качества и способности, воплотившись в поступки, покинули оболочку, в которой теперь звучат только старческое брюзжание и зависть», — вторили им другие. «Кому почет за былое, а кому дела нынешние», — подхватывали третьи.
В глубинах души своей народ не мыслил себе иного героя, кроме Сципиона, и вот ему нашли Сципиона. Пропагандистская стрела попала в самое сердце толпы. Сципион Назика ослеплял людей отраженным светом, глядя на него, плебс воспринимал только имя и видел в воображении другого Сципиона. Сенату оставалось лишь узаконить то, что вызрело в народе, утвердить всеобщий выбор.
Сам Фабий, спеша спасти обломки своей репутации после неожиданного крушения, заверил собрание, будто он и не думал претендовать на честь встречи Идейской Матери. Правда, в заключение краткого высказывания он не сдержал раздражения и несколько презрительно добавил, что за свою долгую жизнь совершил немало мужских деяний и потому ему нет резона добиваться милости женской богини.
Празднество, посвященное прибытию в Рим Матери богов, прошло торжественно, пышно и с великою славой для всех Сципионов. Публий Назика сыграл свою роль с тонким артистизмом и изяществом, ненавязчиво, в меру надобности подражая знаменитому родственнику. Он, казалось, воплощал в себе все фамильные добродетели Сципионов и, целый день выступая в центре событий, окруженный торжественным хороводом матрон, совершенно очаровал плебс, так что, расставшись в конце концов со священным камнем, он взамен приобрел славу и благоволение народа.
Богиню «поселили» в храме Виктории на Палатинском холме, ибо все это действо проходило под знаком грядущей победы.
5
Наступила весна. Сципион, в общем-то, подготовился к походу, но, прежде чем отправиться в чужеземные края, он желал увидеться с новым претором Сицилии Марком Помпонием, который пока еще находился в Риме, чтобы, договориться с ним о взаимодействии в ходе военной кампании. Кроме того, ознакомившись с состоянием расквартированных в провинции войск, Публий остановил выбор на издавна знакомых ему каннских легионах, а поскольку эти подразделения сенат передал в распоряжение претора, то опять-таки ему необходима была встреча с Помпонием. Впрочем, и теперь скучать не приходилось. Большое дело требовало многих забот, и время накануне войны не было просто днями ожидания.
Среди прочего помнил Сципион и о Локрах, где он лишь притушил конфликт, не устранив его очаг. Как и рассчитывал Публий, предпринятых им мер хватило, чтобы обеспечить затишье в этом городе в политически напряженный период выборов, однако долее оставлять прежнее положение дел было опасно. Тем не менее, Сципиону, поглощенному насущными делами провинции и войска, никак не удавалось заняться этой проблемой. Тогда Локры сами заявили о себе. Видя, что Сципион не торопится привести в исполнение прозвучавшие во время визита угрозы, Племиний уверовал в собственную безнаказанность и зверски разделался с ненавистными ему трибунами.
Узнав об этом происшествии, Сципион укорил себя за промедление, а более всего — за то, что, занимаясь подготовкой великого предприятия, отвлекся на второстепенную операцию, поддавшись соблазну отобрать у Ганнибала Локры. Теперь же ему не оставалось ничего иного, как поручить одному из своих легатов арестовать Племиния и восстановить порядок в городе. Он немедленно сделал соответствующие распоряжения, и вскоре зачинщики смуты вместе с вожаком были закованы в цепи. Однако локрийская болезнь уже успела распространиться за пределы городских стен. О ней узнали не только в ближайшей округе, но и в Риме. Еще в то время, когда ненадолго присмиревший Племиний растратил свой страх перед консулом и вновь стал притеснять горожан, наиболее видные граждане задумали тайное посольство в Сиракузы, но возникшие разногласия задержали исполнение их замысла. Затем по доносу Племиний расправился с участниками этого сообщества, после чего в состав делегации вошли многие обойденные милостями Сципиона богачи, и отправились вновь избранные послы уже не в Сиракузы, а прямо в Рим.
Если о причинах возникновения инцидента еще можно было строить различные предположения, то его развитием сегодня, уже несомненно, управляли из столицы, и на прицеле, конечно же, был Сципион, иначе локрийцы не посмели бы обратиться в сенат, минуя непосредственного магистрата.
Ко всему прочему добавилась и еще одна неприятность: исчез новый квестор Марк Порций, направленный в Сицилию сенатом в этом году. Сципион был занят напрасными поисками, когда вдруг
