9
Гай Лелий задерживался в Италии, так как не хотел рисковать, предпринимая морское путешествие в пору зимнего ненастья, тем более, что в Испании пока все было спокойно. Однако Сципион все же получал информацию из Рима.
В свое время он торжествовал по поводу взятия Капуи и считал постигшую ее население кару вполне заслуженной. Публий всегда недолюбливал этот город за противоестественную мягкотелость его жителей, слепо перенявших восточную роскошь. То, что, например, у греков было утонченной культурой, в Капуе обратилось в мишуру мелочных страстей и интересов. Так, привнесенные извне ценности и сами потускнели на чуждой почве, и затушевали истинную природу народа. Это искажение естественного, унаследованного от предков характера людей и привело к чудовищному предательству интересов Италии, унизительному пресмыкательству перед заморским завоевателем. Но не столь однозначным было его отношение к участи Сиракуз. Глубокое впечатление производила драма этого видного государства, чей народ за долгие десятилетия совершил много доброго, но, заразившись эпидемией политического безумия, занесенной Ганнибаловыми шпионами, разом зачеркнул свою славную историю.
При общей радости по поводу успехов уходящего года на мгновение у Публия мелькнула мысль о скором завершении войны, причем без его решающего влияния, но лишь на мгновение: всем своим существом он знал, что победный удар Ганнибалу будет нанесен именно им, Сципионом. Впрочем, в любом случае он не испытывал зависти ни к Марцеллу, ни к Фульвию, видя и в более отдаленном будущем немало простора для приложенья своих сил, а значит, и для славы.
В связи с упоминанием в италийских новостях Капуи Публий вспомнил погибшего там Аппия Клавдия. Ему все еще не верилось, что друга, с которым они прошли жесточайшее испытание, нет в живых. Казалось, будто собственная его жизнь распалась на несколько параллельных жизней, текущих одновременно, которые он поочередно посещает своим сознанием, подобно воину, бьющемуся сразу со многими противниками. В какой-то из этих жизней Аппия Клавдия действительно нет, но зато в другой — он может его повстречать в любой момент. Публий задумался об этом феномене и предположил, что благодаря человеческой памяти, объединяющей разновременные события, жизнь человека возвышается над примитивной линейностью, за счет чего становится возможным довольно реальное пребывание в прошлом и — путем направленной комбинации элементов накопленного знания — проникновение в будущее. Он решил на досуге разобраться в этом вопросе детальнее и написать соответствующее сочинение.
Коварная Капуя надломила жизнь еще одного друга Сципиона — Марка Эмилия младшего. В последнее время Марк в должности военного трибуна успешно сражался в составе легионов, осаждавших этот город. Он уже сделался заметной фигурой в войске, приобрел популярность в Риме и намеревался выставлять свою кандидатуру в эдилы. Но предательский удар из-за угла, нанесенный ему в уже покоренной Капуе каким-то лавочником, мстящим за утерянные горшки, перечеркнул эти планы. Эмилий писал Публию о том, что жизнь его после долгого лечения находится вне опасности, но он стал калекой. О военной и политической карьере теперь следовало забыть. Вначале письма Марк сухо излагал факты постигшего его несчастья, но все пространство между строк было заполнено жестоким отчаянием. В конце концов мрачное настроение Эмилия прорвалось и в словах. Послание заканчивалось признанием, что жизнь, потерявшая смысл, ему не нужна, и только желание дождаться окончания войны, увидеть, как будет повержен ненавистный захватчик, заставляет его терпеть мучительные тяготы неполноценного существования. Причем освобождение Отечества он связывал с именем Сципиона и, потеряв способность влиять на события лично, свои надежды и мечты перенес на друга. Когда же на родную землю придет мир, он намерен лишить себя ничтожной жизни.
Прочитав письмо, Публий был настолько потрясен, что внешне остался спокоен. Только посредственные скорби могут излиться в слезах и жестах, а сильные чувства в зависимости от характера людей либо вызывают молчаливую прострацию, либо заставляют немедленно действовать наперекор судьбе. Сципион сразу схватил стиль и стал писать ответ Эмилию.
В момент высшего накала духовного напряжения, порожденного отчаяньем за друга, Публий в своем воображении узрел образ нового Марка Эмилия, освященного жреческим саном. Именно в стремлении к жреческому званию виделся ему ныне жизненный путь товарища, на котором можно было найти уважение и почет. Многими историческими примерами он доказывал Марку важность религиозной стороны жизни общества, где открывается огромный простор для приложенья добрых сил на благо государства, более того, утверждал, что в некотором роде эта деятельность стоит выше труда полководца и политика в той же мере, как душа возвышается над телом. Далее, уже спокойнее, он писал о новых перспективах развития Отечества на путях культуры. И это обещало немало дополнительных возможностей проявить себя, например, в исторических сочинениях или поэзии, и тем еще раз заслужить признательность сограждан. А поскольку природа устроена так, что за счет сохранившегося стремится компенсировать недостающее, то и без того острый ум и впечатлительная душа Марка с необходимостью будут обогащены и отточены переживаниями телесных мук. «В мире ничто не пропадает, и боль физическая или нравственная в конце концов обращается в самоцветы духа», — так Сципион закончил это письмо.
Только послужив в меру своих сил другу, Публий позволил себе расслабиться, и на глазах его проступили слезы.
От матери он получил послание, полное достоинства и гордости за сына. Однако она сообщала, что рада его успеху, но не удивлена им, как все прочие, ибо давно знает истинную цену Публию, а потому воображение ее не поразит, если даже он затмит славу самого Камилла. Напоследок, несколько противореча духу предыдущих слов, она просила Публия все же остерегаться «коварной к их роду испанской земли» и всегда иметь в виду непостоянство варваров.
Брат Луций писал ему восторженно и сумбурно, восхищение делами Публия перемежалось фразами о мелочах собственного быта. Сципион усмехнулся, прочитав это послание. «Ничего, я сделаю из него настоящего мужчину», — мысленно произнес он.
Из всех его адресатов не прислал ответ только Квинт Фабий младший. Видимо, от своего окружения он все-таки заразился фамильной неприязнью Фабиев к представителю конкурирующего рода Корнелиев. Публия это огорчило, но он верил в силу своей личности и рассчитывал при непосредственной встрече с Квинтом вернуть его дружбу.
В самом начале весны в Тарракон прибыл Гай Лелий. Публий очень обрадовался ему и как человеку, и как вестнику с Родины. Согласно обещанию, он привез с собою Луция Сципиона. Лелию удалось добиться от сената звания легата для брата полководца, хотя это было и непросто, так как Луцию за два года службы военным трибуном так и не довелось побывать в настоящем деле и проявить себя в должной мере. Просьба Публия, переданная сенаторам через Гая Лелия, дала повод его недругам высказывать самые прозрачные подозрения насчет порядочности проконсула. Однако это была единственная просьба полководца, одержавшего блистательную победу, причем не требующая от государства никаких затрат, потому большинство склонилось на его сторону. В конце концов сенат решил, что если один из Сципионов в юном возрасте сумел достойно возглавить целую армию, то нет оснований полагать, будто другой, всего на год- два моложе, не сможет быть его помощником.
Луций очень возмужал со времени их последней встречи, и Публий, с удовольствием глядя на него, надеялся, что теперь обрел не только общество младшего брата, но и друга. Еще вчера он был совсем одинок в чужой стране, а сегодня рядом с ним оказались сразу два близких человека. Впервые за последние месяцы тоска по несостоявшейся любви отступила в его душе на второй план, и он вдохнул сырой мартовский воздух полной грудью, как не дышал и летом.
Публий распорядился приготовить к вечеру роскошный обед, а сейчас, не теряя времени, повел двух прибывших легатов по лагерю, показывая им и, в первую очередь, Луцию, в каком состоянии находятся легионы, попутно представляя солдатам брата как своего помощника, при этом он подробно рассказывал о своих планах на весеннюю кампанию.
Сципион всегда чувствовал потребность проверять свои идеи в беседе с надежным другом, чтобы и самому окончательно увериться в них, хотя часто вынужден был казаться скрытным, не имея рядом такого друга. В споре он расширял и углублял основополагающие доводы, которые, разросшись, как корни дерева,
