Первые же столкновения ахеян со спартанцами показали превосходство граждан, вдохновленных идеей, над людьми, одураченными ложью. Кроме того, и сам вождь лакедемонян как полководец оказался выше Арата. Ахейцы терпели поражение за поражением. Спартанцы расширяли зону своего влияния и привлекали к себе все большие массы простого люда. Постепенно народ Пелопоннеса стал разбираться, кто есть кто, и начал проявлять солидарность со спартанцами. Тогда олигархия ахейских государств решила поступиться частью имеющегося благополучия, дабы не лишиться его полностью, и пошла на сговор с Клеоменом. Вождь лакедемонян, будучи сам аристократом, выказал сочувствие к собратьям по классу и несколько притупил демократичность реформ на завоеванной ахейской территории во имя всеобщего согласия. Настала пора радужных надежд, когда бедняки мечтали что-то приобрести из отобранного у них ранее, богачи — что-то сохранить из награбленного, а все вместе рассчитывали создать могучее пелопоннесское государство с выдающейся личностью во главе. С Клеоменом стали наводить контакт этолийцы и другие сколько-нибудь значащие силы Эллады. У греков появилась перспектива окончательно избавиться от македонских оков.
Но тут показал свою оборотную сторону Арат. Казалось бы, вот-вот будет реализована его гражданская цель, и он должен всячески приветствовать доброго преемника, но Арат предпочел личную власть над соотечественниками счастью Родины и повел новую войну против Клеомена. Не совладав с соперником в открытом бою и на политическом фронте, он развязал идеологическую борьбу. Не было лжи и зловредных измышлений, которые Арат оставил бы без внимания. В неусыпных трудах он обшаривал все словесные помойки человечества и без устали швырял грязь в самого Клеомена и в лакедемонян вообще. Богачей он пугал спартанской похлебкой, ячменной лепешкой и перспективой полного уничтожения богатства, а массам, наоборот, внушал, будто Клеомен, по сути, сторонник собственности и никакой отмены долгов и передела земли с его приходом к власти не будет. Посредством лжи и всяческих провокаций Арат добился возобновления боевых действий, но снова потерпел сокрушительное поражение. Тогда глава ахейцев замыслил уже ничем не прикрытое предательство. Он обратился за поддержкой к Македонии, однако сделал это с ловкостью матерого политика. Через подставных лиц он взбунтовал аркадский город Мегалополь, который менее других пострадал от македонских владык, но более остальных терпел от войны со спартанцами, будучи их соседом. Мегалопольцы внесли в собрание ахеян предложение о вступлении в союз с Македонией, дабы при содействии добрых иноземных завоевателей сокрушить апологетов ненавистной черной похлебки. Ахейское собрание, подготовленное к подобной мере пропагандой, да еще составленное в основном из богачей, все же брезгливо выслушало это пожелание аркадян, но возмущенный ропот совести заглушался вкрадчивым шепотом находящихся в опасности денежных мешков, и потому ахеяне смущенно молчали. Тут выступил на сцену сам Арат и эффектно сыграл трагическую роль с воздеванием и заламыванием рук. Он густо смешал патриотические лозунги с рыданьями над бедами Отчизны и этой вязкой массой залепил уши сограждан, отныне оглохших к гласу истины, разума и чести. Вначале Арат заявил, что им, эллинам, не пристало взывать к помощи чужестранцев, но в дальнейшем стал называть македонца Антигона другом, тогда как до этого тридцать лет именовал македонских царей врагами, а эллина Клеомена — отъявленным злодеем. Напоследок он сказал, что они, ахейцы, видимо все- таки обратятся к могущественному северному соседу, но лишь в крайнем случае. Таким образом, оратор снискал хвалу как патриот и в принципе решил вопрос о сдаче страны иноземцам. К тому времени уже прошли переговоры Арата с Антигоном, естественно, через подставных лиц, и были выработаны условия защиты Арата от Клеомена, а олигархов — от народа в обмен на общее рабство и одного, и второго, и третьих, и четвертых.
Антигон в первую очередь требовал отдать ему важнейший стратегический пункт — Акрокоринф, то есть ту самую крепость, которую Арат в молодости освободил от македонян. Раздираемый противоречиями ахеец переступил через свой юношеский подвиг и выполнил желание иноземного хозяина, причем, как всегда, очень ловко. Злоупотребляя должностью стратега, он принялся всячески преследовать коринфян, править над ними несправедливый жестокий суд и такими действиями вынудил их искать защиты у Клеомена, после чего с чистой совестью сдал Коринф Антигону как город, предавший дело ахеян. Правда, еще раньше Клеомену удалось отразить нападение самих македонян, то есть спартанцы собственными силами совершили то, что прежде не сумели сделать все греки вместе взятые, но Арат, сыграв на слабостях половинчатости реформ Клеомена в области упразднения собственности, поднял восстание в Аргосе. Спартанцы, укрепившиеся на коринфском перешейке, оказались под угрозой удара с тыла и были вынуждены отступить, после чего македонянам как раз и отдали Коринф. Выйдя на оперативный простор, Антигон завладел инициативой и не без труда, но все же выиграл войну, надежно утвердив македонское господство в Пелопоннесе. По этому поводу греки грустно шутили, вспоминая притчу о том, как повздоривший с оленем конь призвал на помощь человека, который с тех пор на нем и ездит. Арат и кучка продажных олигархов, начав дело как полноправные союзники Антигона, по мере его успехов скатывались вниз и в конце концов опустились до роли угодливых холопов иноземного хозяина. Так, Арат в льстивом подобострастии повелел назвать разрушенный и разграбленный Антигоном древний славный город Мантинею после его восстановления Антигонией, увековечив тем самым свое предательство на двести лет, пока римляне не возвратили городу прежнего имени. В благодарность Антигон поощрил Арата благоволительным жестом, когда, уничтожив в Коринфе изваяния героев-освободителей, давних соратников Арата, он сохранил статую самого изменника и поставил ее во главе мраморной шеренги тиранов. Таким образом, Арат, всю жизнь боровшийся против тиранов — ставленников Македонии и самих македонян, на склоне лет перечеркнул все свои праведные дела, растоптал геройски добытую славу и в итоге удостоился первого места в галерее тиранов Отечества и репутации царского прислужника.
После этих событий ахеец, терзаемый угрызениями совести, написал, хотя и не имел соответствующего таланта, мемуары, чтобы скрыть свою роль в порабощении Родины и оправдать себя в глазах потомков. При этом он продолжал служить иноземцам, пока те не избавились от него за ненадобностью, отравив ставшего бесполезным старика. Сделал это преемник Антигона Филипп.
Эта жестокая драма еще раз подтвердила, что предательство никогда не бывает частичным, малым, а предатель никогда не бывает счастлив.
Вот такое многоплановое и неоднозначное явление представляла собою ахейская федерация ко времени начала войны Рима с Македонией. Наряду с добрыми порывами, в ней царила обстановка лжи и лицемерия, и потому даже спустя семьдесят лет историк из среды ахейской олигархии называл борьбу с Македонией на стороне Клеомена подлостью и посрамлением любви к свободе и благородству.
Ныне Филипп сам прибыл в собрание ахейцев и, поразив их великодушием, предложил свою помощь в войне с пытающейся подняться на ноги Спартой. Однако ахеяне не долго восхищались Филиппом. Дело в том, что с появлением на Балканах альтернативной силы в лице римлян, македоняне теряли абсолютную власть и, следовательно, лишались монополии на пропагандийские благородство и справедливость. Отныне греки уже не обязаны были безоговорочно верить северному соседу и принимать «на ура» любое его заявление, а потому ахеяне посмели обнаружить в будто бы бескорыстном предложении Филиппа и сопутствующих ему условиях попытку втянуть их в войну с Римом. С помощью ловкого дипломатического шага они отклонили навязываемую помощь, сохранив при этом добрые отношения со своим давним господином. В итоге Филиппу пришлось удалиться ни с чем. У римлян же пока вообще не было доступа в ахейский союз.
Первый год войны не принес ощутимых успехов ни одной из сторон. В Риме нарастало недовольство ходом македонской кампании. Поэтому сенат принял решение не продлевать полномочия Сульпиция Гальбы, а передать провинцию новому консулу. На роль командующего македонским корпусом партия Сципиона выдвинула сильную кандидатуру — недавнего испанского проконсула Луция Корнелия Лентула. Но, хотя Луций легко победил на магистратских выборах, Македония по жребию досталась второму консулу Публию Виллию Таппулу. Виллий был сравнительно новым человеком в высших слоях сената. Он проявлял задатки незаурядного дипломата, но в него мало верили как в полководца. Сципион, имевший большое влияние на Таппула, пытался уговорить его уступить провинцию Лентулу, но, увы, безуспешно: амбиции взяли верх над авторитетом принцепса. В ответ на строптивость консула сенат не стал помогать ему в подготовке кампании этого года, и трудные сборы задержали Виллия в Италии дольше обычного. А когда он все-таки прибыл в Македонию, войско отказалось ему подчиняться: три тысячи Сципионовых ветеранов, составлявшие костяк армии, подняли бунт, будто бы требуя демобилизации. Пока консул боролся со всевозможными препятствиями, срок его империя истек, и ему на смену был направлен преемник, на этот
