— Я надеюсь, ты получишь удовольствие от этого урока истории, — сухо заметила Нанетт. — Изабелла, пока вы вдвоем скачете верхом, спит полуденным сном красоты. Она словно золотистая кошечка, да? Ленива и чувственна.
Нанетт была права, подумала Рослин. Но она не могла представить себе, что мужчина мог бы назвать ее так, как называл ее Дуэйн — кошечка.
В три часа пополудни в тот день Рослин и Тристан отправились в Аджину. Было жарко. Песок, цвета львиной гривы, переливался в лучах яркого солнца. Пустыня лишь на горизонте упиралась в горы. Рослин, пряча глаза от слепящих лучей, поглубже натянула шляпу и опустила поля.
На ней была рубашка с длинным рукавом, чтобы не сгорели руки. Сзади к седлу был прикреплен плащ, так как на обратном пути домой, когда солнце уже сядет, могло быть прохладно.
Они скакали рядом и молчали, но это было молчание понимающих друг друга людей. И тут Рослин осознала, что во время разговора с Нанетт, та не предупредила ее о том, что Тристан имеет сходство с Армандом… видно, она уже больше не считала, что Рослин воспринимает его, как напоминание о погибшем Арманде, его родном брате.
Подъехав к пещерам, они привязали коней у деревьев тамариска. Тристан достал фонарик. Они вошли в пещеру, и луч света вспугнул спящих группками летучих мышей.
— Это совершенно безобидные создания, — уверил ее Тристан. — Они никогда не тронут.
Она поверила его словам, хотя летучие мыши показались ей лохматыми и страшными, будто настоящие мыши, только с крыльями. Но вскоре, рассматривая рисунки на стенах пещеры, она совсем о них забыла. Со стен на нее смотрели животные с бивнями, у некоторых из них были длинные шеи, и вид у них был доисторический. Там также были сцены охоты и семейные сцены у костра.
— Интересно, — начала размышлять вслух Рослин, — отличаемся ли мы, люди современные и насколько, от этих древних наших сородичей, сидящих в кругу, обменивающихся новостями и разделяющих трапезу… и имеющих привязанности.
— Такие основы не меняются со временем, — произнес Тристан, пальцем ощупывая рисунок. — Человеческие желания в целом остались теми же. Человек охотится, ест, воспроизводит потомство, умирает. Возможно, что эти древние были счастливее тех, кого теперь называют цивилизованными людьми. Возможно, они были не такими задиристыми, потому что каждый имел возможность удовлетворить свои агрессивные желания на охоте, добыть шкуру и мясо зверя для своей женщины и заслужить поцелуи и объятия.
Рослин рассмеялась над этими словами Тристана, и ее смех эхом отозвался в пещере.
— А как ты думаешь, современным женщинам все еще нравятся пещерные дикари?
— Ты же сама женщина, — глядя на Рослин темными глазами, сказал Тристан, — вот ты и скажи мне.
— Мне бы не хотелось, чтобы меня за волосы поволокли и бросили на волчью шкуру, — рассмеялась Рослин. — Да и волосы у меня сейчас слишком короткие.
— Я надеюсь, ты позволишь им вырасти подлинней. Ты, наверняка, будешь похожа на Алису с белокурыми волосами до плеч, Алису в поисках страны Чудес.
— Сейчас я Рослин в стране Чудес. — Взгляд ее серых глаз стал серьезным. — Я уже пять недель провела в ДарЭрль-Амре, и мне кажется, что пора возвращаться в Англию. Может, там, среди знакомых мест, ко мне скорее вернется память.
— Но ведь там в Англии у тебя никого нет, а здесь у тебя Нанетт, я. — Словно пытаясь ей об этом напомнить, говорил Тристан. — Ты только подумай, как я буду по тебе скучать!
— Но я не могу себе больше позволять злоупотреблять гостеприимством Нанетт, — запротестовала Рослин. — Не до бесконечности же.
— Ничто не длится вечно, дорогая! — И Тристан загадочно улыбнулся. — Разве тебе плохо в Дар- Эрль-Амре? Мы так стараемся, чтобы ты чувствовала себя здесь, как дома.
— Тристан, но я же совсем не об этом…
— Я думаю, что ты и сама точно не знаешь, о чем ты. Пойдем, — и он взял ее за запястье. — По пути домой мы проедем через деревню Аджина. Это совсем не такое уж обычное место. Мне кажется, тебе будет интересно взглянуть на дома и их обитателей.
Они вышли из пещеры, отвязали коней и отправились в обратный путь. В долине уже не было того знойного марева, а вершины гор Жебель-Д'Оро острыми пиками уходили прямо в голубое небо. Эта земля была способна захватить воображение, завлечь и испугать бесконечностью желтых песков, испещренных глубокими оврагами, напоминающими ироничную улыбку на лице пустыни, с затерянными селениями, такими, как Аджина, напоминающими соты с золотистым медом.
На улице бегали полуголые детишки, играя в пыли среди каменных глыб. Но вот они заметили двух всадников, и тотчас же принялись скакать и прыгать, выкидывая причудливые коленца прямо у ног лошадей. Они ничего не просили, они лишь смотрели огромными темными глазами прямо в глаза Рослин, и ей было жаль, что у нее нет с собой никаких сладостей. Так она сказала потом Тристану, когда ватага ребятишек осталась позади.
— Эти люди живут так, как жили их предки. Им не нравится, когда незнакомцы дают их детям сладости.
— Даже если это будет несколько конфет?
— Оглядись вокруг, Рослин. Это место, где все еще живы древние табу: здесь женщины носят чадру и верят в силу дурного глаза.
В деревне действительно витал дух таинственности; женщины в страхе и суеверии застывали у порога своих жилищ, когда Рослин обращала на них свой взгляд. Но их нигде не было видно, они были в своих домах, и лишь один раз через приоткрывшуюся дверь мелькнул женский силуэт, плотно скрываемый от посторонних глаз покровом одежды.
Лишь на мгновение Рослин поймала взгляд темных, почти черных глаз мужчины, в лице которого с высокими скулами было что-то азиатское. У него был орлиный с горбинкой нос и борода клином. Он стоял и смотрел на них, пока они с Тристаном ехали по деревне. Рослин было не по себе, и она обрадовалась, когда почти уже на самом выезде они увидели группу женщин, набиравших воду из колодца.
Что думали о ней эти местные женщины, разглядывая ее буквально с головы до ног: распознали ли они в ней женщину или им все было безразлично? Она пыталась представить себя на месте одной из них, и уже при одной мысли о возможном заключении в доме, так похожем на крепость, ей стало страшно.
— Когда-нибудь их жизнь станет другой или нет? — обратилась она с вопросом к Тристану, когда они выехали за пределы Аджины.
— Старейшина уже старый и придерживается строго феодальных взглядов, но после его смерти его сын обязательно кое-что изменит. Он хочет, чтобы дети учились, а люди узнали новые методы обработки земли. Тебе, наверное, трудно представить, что эта сухая и потрескавшаяся земля способна плодоносить, да?
— С трудом себе это представляю, — отозвалась Рослин. — Кажется, что камней здесь больше, чем земли.
— Да, но под ней находятся родники с водой. — Мне сказали, что, возможно, эти холмы, а потом и дома придется сравнять с землей, чтобы претворить в жизнь ирригационный план. Так можно будет решить проблему продовольствия.
— Именно это и изменит их жизнь, не правда ли? — Воодушевленно произнесла Рослин. — Тристан, а этот план удастся осуществить?
— Я в этом уверен. Человек, который скоро станет управлять этой деревней, а ты его видела — он наблюдал за нами, пока мы ехали по деревне, — стал членом правления Ассоциации продовольствия, которую учредил Дуэйн.
— Дуэйн?
— Да. — Тристан увидел ее широко открытые глаза, удивленный взгляд, и широкая улыбка появилась на его лице. — У Дуэйна огромный интерес к этим людям, к земле, на которой они живут. Мне этого не дано. Во многом он — повторение нашего деда, врожденный колонист, идеалист, верящий в правоту задуманного. Он создан для этой жизни.
— А что будет, если он женится? — спросила она.
