чашку.
- Вкусно тебе, солдатик?
Горшечникову стало так противно, что хоть беги.
- Очень, - выдавил он сквозь лепёшку и, сам не зная почему, принялся вдруг врать про оставленную дома невесту. Потом сказал робко: - Вы на мою тётю очень похожи.
- Неужто я так стара? - прищурила хозяйка сладкие глазки.
«Господи, которого нет, - спаси и сохрани!» - подумал Гарька.
- Отчего ж? Очень даже молоды.
Жабина улыбнулась и расстегнула пуговку, показав верх дряблых грудей.
- Жарко стало! - сказала она. - Как посидишь рядом с мужчиной, так кровь и играет!
- Баня готова, - всунулась Параска.
Горшечников вскочил, не дожевав лепёшки.
- Ну, ступай, - неохотно проговорила Жабина.
Пока Гарька мылся, хозяйка возилась в предбаннике и жирно вздыхала. Гарьке всё казалось, что она вот-вот войдёт. Он вздрагивал, хватался то за веник, то за полотенце - прикрываться. Намывшись, высунул голову в приотворённую дверь. Хозяйка возвратилась в дом. Гарька впрыгнул в штаны и выдохнул от облегчения - с таким приглядом и баня не в радость.
- Какая у вас хата нарядная! - сказал он, возвратившись.
Параска расстилала постель.
- Я красоту люблю, - Жабина гладила кота. Тот месил лапами тестяные хозяйкины колени и, недобро косясь на Гарьку, урчал: «М-маё! М-маё!» - Помылся, почаёвничал - теперь можно и в постельку.
- Так светло ещё, - Гарька сделал шаг к дверям. - Спасибо за хлеб-соль, однако надо мне к своим пробиваться.
- Дождись темноты, солдатик. До ночи поспишь, отдохнёшь… Пожалуй, и я прилягу - в сон клонит.
- Я тут, на лавке, - вражеских пулемётов Горшечников не боялся, а перед Жабиной аж поджилки затряслись.
- Кровать широкая, обоим места хватит…
- Ой-ой! - вскрикнула Параска.
«ОЙ-ой», - согласился Гарька.
- Чего верещишь, скаженная?
- Тамо люди идут…
- Эка невидаль - люди… - Жабина глянула за окошко.
В улицу втягивались конники, по-хозяйски присматриваясь к хатам.
- Нечистики! - шепотом заругалась Параска. - Ой, неужто на постой к нам встанут? Пьянки, пляски, девок понатащут, потом стрелять начнут… спаси Исус!
- Открывай подполье! - велела Жабина.
- Погодите, Доротея Апполинарьевна, - Гарька попятился от наступавших на него женщин, попытался прорваться к окошку. - Может, это наши вернулись?
- Какие ж ваши? Безносые это. Сиди, милок, целее будешь! - Жабина прихлопнула крышку подпола.
Горшечников сел на приступку. В подполе было холодно, пахло лежалым бураком.
- Ничего. Ночью уйду.
Снова стукнули двери, заходили половицы над головой. Голоса загомонили и смолкли. Неожиданно крышка откинулась. Сладкий голос Жабиной позвал:
- Вылезай, солдатик.
Гарька высунулся из подпола, подслеповато щурясь от закатного солнца, бившего в окна, повернулся и уперся взглядом в чёрные начищенные сапоги. Горшечников поднял глаза. Над ним, поигрывая «смит-и- вессоном», стоял Злоклятов, кривясь в злорадной усмешке.
- Со свиданьицем, молодой человек. Ап! - жёсткая рука схватила Гарьку за шкирку и
потащила наверх. Не успел он охнуть, как ему заломили и связали за спиной руки.
Котяро хрипло замяукал - смеялся, сволочь толстопузая.
- Добрый подарок!
- Вы, уж, Люциан Афанасьевич, будьте милостивы, не прикажите хозяйство моё трогать, да пришлите в помощь мне, бедной вдовице, казачка справного, - закачалась, заприседала в поклонах Жабина.
- Пришлём, Доротея Аполлинарьевна, - ласково улыбнулся ей в ответ Злоклятов, - мы вдовам и сиротам первые защитники. Пришлём здорового, как жеребец - сущего кентавра!
Едва вышли на крыльцо, Злоклятов сказал казаку, который подталкивал Гарьку в спину:
- А ну-ка, забирай цесарок, Мишка. Славный будет обед.
От оханья Жабиной у Гарьки на душе стало чуток веселее.
У ворот крючконосый, как ястреб, черкес, остановив коня, прислушивался к охоте на цесарок.
- Ищете квартиру, Мирза-бей? - кивнул ему Злоклятов. - Рекомендую: дом большой, хлебосольный, хозяйка белая, мягкая, как лаваш…
Не успел договорить, как чёрная черкесская борода скрылась за воротами.
Полковник засмеялся, после, вспомнив о пленнике, погнал перед собою тычками. Кругом был беспорядок, обычный для станицы, занятой вольным, разбалованным разбойничьим войском.
Миновали переулок. Из окна вылетела мутная бутыль, шваркнулась к ногам Злоклятова, забрызгав начищенные сапоги полковника остатками самогона. Выбежала растрёпанная девка, за ней - длинногривый анархист.
- Это что такое? - спросил Злоклятов. - Что себе позволяете, любезный?
- Пошел ты… - бандит пустил полковника по матери.
Злоклятов без разговору сбил анархиста с ног. Бандит заперхал кровью, ворочаясь в пыли, потянулся к нагану.
- Лежи смирно, каналья, - велел ему полковник и повёл Горшечникова дальше, мимо станичников.
Те глядели на Гарьку равнодушно, будто он был не человек, а рваные портки, какие только выбросить. Босоногие ребятишки шныряли меж взрослыми, выскакивали на дорогу.
Пётр Пасюк, удерживая в поводу смирного мерина, шёл пешком. Солнце сияло в его бухгалтерских очках. Вид у Пасюка был смиреннейший.
Стайка ребятишек окружила его.
- Четырёхглазый! - запищал самый мелкий пацанёнок.
Пасюк ласково улыбнулся, сунул здоровую руку в карман. Достал горсть разноцветных леденцов и кинул их перед мальцами на дорогу.
Хлопчики стайкой воробьёв бросились на угощение.
Так же улыбаясь, Пасюк вынул маузер и трижды выстрелил в белые ребячьи затылки. Закончив, с тщанием застегнул кобуру и пошёл прочь.
- Зачем? - проговорил Гарька. - Зачем?
- У Петра Ивановича сложный характер, - без охоты сказал Злоклятов.
- Убийца, зверь…
- И это тоже.
Напротив церкви торчали обмазанные дёгтем столбы - виселицы.
- Мыколка! - донёсся протяжный женский вой позади. - Ой! Убили, люди добрые! Мыколка!
Хором зарыдали бабы.
Свернули на улицу с хорошими домами в ухоженных палисадниках.
Одна хата, небелёная, страшная, стояла отдельно, окружённая чёрными полосами горелой земли. Возле неё сбились в табунок четверо в окровавленных гимнастёрках, их охраняли ражий рябой казак и пухлогубый юнец в гимназической тужурке. Злоклятов толкнул Гарьку к ним, перемолвился парой слов с охраной и вошёл в хату.
- Красноармейцы? - спросил Гарька шёпотом.
Ближний к нему человек кивнул.
- Вы откуда?
- Из отряда Шабленко.
