курочка была, ноская.
* * *
Лютиков посмотрел на Горшечникова и улыбнулся своей тихой, застенчивой улыбкой.
Гарька шарахнулся к порогу.
- Не я это, товарищ помполит! - сказал он страстно. - Не брали мы ничего. Что мы, звери? Голо же у бабки.
Вошел Новил Долгодумов, посмотрел на шепчущую хозяйку. Прошёлся по хате, остановился в «красном» углу.
- Снимок тут висел, - сказал он. - Куда делся?
Старуха уставилась в пол, мелко тряся головой.
- Делся куда-тось, - проговорила она нараспев. - Куда-тось делся… Курочка у меня была рябенькая…
- Ступайте на улицу, мамаша, - Новил положил руку на плечо старухи, мягко подталкивая её к выходу. - Там вас покормят.
Старуха, сжав руки под рваным полушалком, вышла из голой, сухой хаты. Долгодумов сел на лавку, поставил винтовку меж расставленных колен.
- Фотография батина тут висела, ещё с германской, - поделился он. - Украли, что ли? Кому надо стало?
- Это твоя мать? - тихо спросил Лютиков.
Долгодумов кивнул.
- Можно, я её с собой возьму? Видите, какая она… разве такую оставишь?
- Да ведь не выдержит она, - сказал Ромка. - Годы у нее не те, в красноармейском обозе ездить.
- Она у меня не старая.
- Сколько ей - шестьдесят? - вздохнул Лютиков.
- Сорок… будет в июне.
Помолчали.
- Батя мой был председатель ревкома, - объяснил Долгодумов. - Начальником станции служил. Когда наши ушли из Кисляковки, он остался. Дроздовцы его запытали насмерть. Трое суток убивали. Мамашу у него на глазах шомполами пороли, чтоб сильнее мучился. Бабы её потом выходили, в уме только повредилась.
Со двора донесся протяжный крик.
Новил бросился вон из хаты, Горшечников с Улизиным за ним.
Мать Долгодумова с тонким звериным воем царапала лицо пленному есаулу.
- Это он её тогда шомполами… ирод, - прошуршала какая то баба. - А мужа её, Ферапонт Михалыча - шашкой. Сначала руки-ноги обрубил, потом - голову.
Есаул мотнул головой, будто медведь, шваркнул женщину о стену. Та оползла вниз и осталась лежать, разметав в пыли седенькие космы.
Бабы ахнули.
Север ударом сшиб есаула с ног, придавил сапогом и разрядил в него обойму браунинга.
- Что такое? - Лютиков вышел из-за хаты, вытирая руки полотенцем. Взглянул на мёртвого есаула. - Север, ты сапоги испачкал.
Комиссар взял у помполита полотенце, стёр с сапог жирные красные пятна.
- Ну, что уставились? - сказал он станционному народу. - Идите спать. Власть больше не переменится.
Весть о том, что за операцию под Кисляковкой Шмелёв представил Снейпа и Гарьку с Георгиной к ордену, застала отряд в Тимашевске. Награждение проходило в городском театре, после митинга. Народу набилось плотно, от махорочного духу и речей в красноармейских головах плавал туман. На митинг приехал сам командарм.
Гарька, нетерпеливо вздыхая, сидел рядом с Ромкой, по левую руку вертелась Георгина. Насилу дождались, пока Шмелёв договорит, наконец:
- Ксаверий Снейп награждается орденом Красного Знамени эр-эс-эф-эс-эр.
- Ур-ра!!!
Комиссар вышел из президиума. Шмелев прикрепил орден, сказал что-то - Север отозвался кратко: «Служу народу», сел обратно за стол и немедленно принялся шептаться с Кондратом Засувкой.
Вызвали Горшечникова.
Шмелев принялся рассказывать о его заслугах. По его словам выходило, что Гарька - вовсе не Гарька, а былинный богатырь. Горшечникову стало жарко от похвал. Не зная, чем себя занять, он налил воды в стакан. Пить не стал - боялся поперхнуться.
- … орденом Красного Знамени эр-эс-эф-эс-эр!
- Ур-р-р!.. - отозвался зал.
Гарька стоял прямо, как полено, пока Шмелев прикалывал орден к его гимнастёрке, деревянным шагом спустился в зал и только там, усевшись, отмер.
Георгина весело взбежала на сцену, но перед президиумом присутствие духа вдруг оставило её. Она начала говорить, сбилась, побледнела, зачем-то заплакала.
- Спасибо, товарищи, - выговорила она наконец.
Зал взорвался аплодисментами.
- Вот осрамилась, - прошептала Георгина, садясь рядом с Гарькой. - Перед комиссаром стыдно.
- Он на тебя вовсе и не смотрел, - утешил её Горшечников.
Георгина помрачнела. Из зала вышли вместе. Гарька поглядывал на свой орден и всё норовил потрогать. У Георгины вся радость из глаз ушла. Она шагала, задумчиво глядя перед собой, красная косынка ровно лежала на чёрных кожаных плечах.
- Может, помиритесь с Ромкой? - спросил Горшечников неуверенно.
Георгина мотнула кудрявой головой и прибавила шагу.
На ночь командарм не остался, уехал вместе с Засувкой и Моголовой.
Отряд собрался в доме старосты, где квартировал комиссар.
Чернецкому награды не досталось. Он всё равно ходил гоголем, шутил и балагурил больше всех. Как выпили, подсел к Георгине и завёл развлекательные речи. Улизин зло щурил глаза. Когда Чернецкий приобнял девушку за плечи, Ромка поднялся, однако ссоры завести не успел - Север отозвал Серафима в сторону.
- Ты вот что, - сказал он. - К Георгине не лезь.
- Ревнуешь? - Серафим показал белые зубы.
- Смешно, - буркнул комиссар. - Не трогай девчонку. Стар ты для неё.
- Молоденький выискался, - Чернецкий расхохотался.
Скулы Снейпа жарко покраснели.
- Последний раз тебе говорю!
- Угрожаешь? - Чернецкий сжал кулаки.
- Тихо, тихо, - Лютиков положил ладонь на его плечо.
- Не серчай, Север, печёнка лопнет, - буркнул Серафим. - Мне твоя девка даром не нужна. Тощая, как палка, подержаться не за что.
- Тебе бы, Чернецкий, только скакать да рубить, а после - плясать и девок щупать, - не унимался комиссар. - Кончится война, слезешь ты с коня, а там - скучное, надо работать, новую жизнь строить. Куда ты пойдешь, к чему пристанешь? Бесполезный ты будешь человек.
- Бесполезный? - Серафим стряхнул руку помполита. - Ты говори да не заговаривайся! Или извинишься передо мной, или…
- Или что?
- Уйду из отряда! Тебя не затем комиссаром назначили, чтоб ты свой фасон показывал.
- Я извинюсь, - сказал Север. - Извинюсь. Только ты мне скажи сначала, где ты был, когда на нас Безносый напал. Не ты ли должен был следить за приближением врага? Пока вы с «братишками» склады трепали, погибали твои товарищи.
