Клара спала. Миленькая головка ее лежала на белой, полненькой ручке, выбившейся из-под одеяла. Она неровно дышала и время от времени тихий ропот вырывался из груди ее.
Анна сидела в постели. Она не погасила еще свечей, не зажгла ночника, хотя, в это время обыкновенно уже давно спала. Казалось, она ждала кого-то. При малейшем шорохе она вздрагивала и прислушивалась, а временами, складывала руки свои, как будто для молитвы.
Стефан Мак-Наб ушел с раннего утра из дому и не возвращался. Никто не знал, куда он отправился и какое-то несказанное предчувствие мучило сердце девушки. Она бросала по временам взгляд на спавшую сестру, завидуя сну или желая ее разбудить, чтобы поделиться опасениями. Но Клара спала, бредя какими- то невнятными словами и когда она в волнении поворачивала к свече лицо свое, то можно было заметить капли пота, покрывавшего разгоревшее лицо ее.
— Ах, бедная сестра! Которую уже ночь она мучится… Но где же он? Пошли его, Господи, поскорее.
Два могучие удара раздались у входа.
Анна спрыгнула с постели, побежала к дверям, приотворила их и посмотрела на лестницу, где уже была мистрисс Мак-Наб. Она тоже не могла заснуть и встретила Стефана в то же время, когда горничная отперла.
Стефан был грустен.
Анну, в ее легком, ночном платье, пробирал холод, она дрожала, но не отходила от двери. Она усиленно старалась расслышать что-нибудь, но сердце ее так билось, кровь так шумела в ушах, что она могла услыхать лишь имя Персеваля, и оханье Стефановой матери. Анна все еще продолжала стоять у двери, потому что знала, что Стефан пройдет мимо ее комнатки и она думала сказать ему «покойной ночи».
Но надежда ее не исполнилась. Стефан поцеловал мать и произнес одно имя… имя Клары!
В глазках Анны заблистали слезы.
— Клара! — грустно прошептала она. — А обо мне он и не помянул.
Выходная дверь затворилась.
Мистрисс Мак-Наб пошла в свою комнату, говоря чуть слышно:
— Стефан добрый честный человек… Ах, бедный господин Франк!
Анна захлопнула дверь. Сердце ее вновь отяжелело. Подойдя к кровати, девушка заметила, что Клара мучилась тяжелым сновидением.
— Клара, а Клара! — будила Анна.
— Стефан! О, Стефан! — говорила во сне Клара. — Спаси меня!
Анна зарыдала, ее слезы потоком полились из глаз.
— Боже, и она любит его! — проговорила она… и поцеловала сестру.
Клара проснулась, осмотрелась со страхом и обняла Анну, через силу улыбавшуюся.
— Это ты, спасибо? Я видела что-то ужасное во сне. Как велика любовь моя к тебе, Анна, и как приятно видеть тебя после такого сна, тяжкого, но приятного. Он был здесь… Обнимал меня… Я не сопротивлялась… Он влек меня…
— Кто? — спросила Анна, еле сдерживая готовые разразиться рыдания. — Стефан?
Клара покачала головой.
— Нет, — отвечала она. — Стефан хотел только защищать меня.
— От кого?
Клара внимательно взглянула на сестру и выражение лица ее вдруг переменилось.
— Не знаю, — прошептала она. — Что такое я сказала? Я говорила спросонья.
— Ты что-то сказала о Стефане, сестра.
— Да… верно… слушай-ка, Анна!
Она призвала сестру к себе и покрыла ее лицо поцелуями.
— Я угадала твой секрет, — сказала она. Ты влюблена в него. Ну, тем лучше! Папа пишет в последнем письме, что он скоро приедет сюда. Мы увидим его. Я буду говорить с ним, Анна. Счастье сойдет к тебе!
— Так ты не любишь его! — воскликнула Анна, и радостная улыбка светилась сквозь ее слезы.
— Я… я никого не люблю, сестра, — живо сказала Клара.
— Я полагала…
— Как пробирает тебя дрожь! Ложись поскорее, бедная сестра. Что за счастье будет для меня, когда ты будешь супругой доброго и бравого Стефана!
А Патерсон все еще сидел на тумбе, дрожа от холода, в наихудшем расположении духа и не зная, на что решиться. Скрип двери, затворенной Стефаном, прервал его неприятные мысли. Он встал, потянулся и зевнул.
— Где же это я? — говорил он, осматриваясь вокруг. Он узнал Корнгильскую площадь и взор его упал на свет дома мистрисс Мак-Наб. Грусть его рассеялась этим зрелищем, он хлопнул себя по лбу и, радостно усмехнувшись, сказал:
— Вот пустяки! К чему беспокойство! Завтра все дело будет исправлено. Но как бы это уладить? Развязать только мошну, а охотники налетят сами!
Патерсон кликнул фиакр и приказал ехать в Бефорлэнский переулок.
Глава тридцатая
БУРКЕР
В кабаке «Трубки и Кружки» царствовало гробовое молчание, только слабый огонек мерцал сквозь щели неплотно закрытых ставней. Но внутренность его представляла страшный беспорядок. На полу валялись битые кружки и поломанные стулья. Грязный пол был облит кровью, а в углу лежали два изувеченные тела, все показывало, что недавно здесь происходила ужасная сцена, побоище не на жизнь, а на смерть. А теперь лишь легкий шепот двух человек прерывал невозмутимую тишину. Один из них сидел на столе, другой — на стуле. Первый был еще очень молодой человек, но с геркулесовыми формами. Круглое, книзу утолщенное лицо похоже было на морду бульдога. То был буркер[1] Томас Бишон. Другой был Боб Лантерн.
— Дышат еще! — сказал Боб, прислушиваясь к предсмертному хрипу несчастных жертв.
— Не много проживут! — прорычал буркер. — Если не оба, так уж один будет мой непременно завтрашний день.
— Но вы хотели мне что-то сказать, сэр Бишон? Потрудитесь поскорей, ибо в той каморке ждет меня какой-то господин.
— Хорош господин, который шляется по таким кабакам и водит дела с тобою! Запри покрепче дверь, чтобы ему нельзя было подслушивать за нами.
Боб исполнил приказание.
— Не могу сказать, смог ли бы я предложить другому то, что собираюсь предложить тебе. Такие дела еще ни разу не встречались в моей практике. Ну, да у тебя, Боб, нет ни души, ни совести, лишь бы только получше заплатили.
— А хорошо заплатят, сэр Бишон? — прервал Боб и глаза его заблестели.
Надо, видишь ли, украсть молоденькую… Это неприятно, черт возьми! Похитить молоденькую девушку и передать ее живую для исследований доктору, имя которого тебе нет дела знать!
— А какая цена? — спросил опять Боб.
— Девушка должна быть не моложе семнадцати и не старше двадцати лет, хорошо сложенная, без всяких недостатков.
— Будет найдена, будет! — вскричал Боб и в третий раз спросил о цене.
— Знаю, что сыщешь, порождение ада… Нет это не в моем характере, я бы не мог… живую девушку к этому кровопийце, доктору Муре… Нет, я не в состоянии!
