- Уступите место - у меня важное сообщение.
Наташенька жалобно прижала руки к груди. Она и рада бы уступить, - но до перемены осталось всего-то минут пять, не больше; может быть, незваный гость соблаговолит подождать немного, присев на одну из свободных скамей?.. Но старик недружелюбно буркнул, что, дескать, торг здесь неуместен: его время - время почтенного профессора, дважды кандидата наук, автора массы научных трудов и монографий - стоит в сто раз дороже, чем время какой-то пигалицы и трех невоспитанных недорослей, вместе взятых. Тут он досадливо махнул рукой и сказал Наталье Михайловне, глядя на нее снизу вверх и все-таки высокомерно:
- Ладно, девочка, пойди пока покури.
Бедная «девочка» остолбенела. Терпеть такое при студентах нельзя ни в коем случае, подсказывал ей педагогический опыт; с другой стороны, пришелец и впрямь в отцы ей годился, о чем говорила хотя бы его шевелюра, серебристая, как новогодний «дождик». Как поступить?.. Но, пока она судила да рядила, ушлый старец все решил за нее - и, резво взобравшись на трибуну, просто-напросто спихнул оттуда хрупкую женщину, которая от испуга потеряла равновесие и, споткнувшись о деревянную приступочку, сломала каблук. Парадоксальным образом это ее и выручило: ни о чем больше не заботясь, бедняжка подхватила испорченные туфли - и, всхлипывая, босиком выскочила за дверь.
- Итак, - резюмировал старик, слегка поиграв сухими пальцами по ДСП-шной крышке трибуны, - возьмите ручки и запишите: «Метро Сокольники: Психиатрическая больница имени В.Ф. Петровского».
У этой сцены, на первый взгляд обыденной, хоть и малоприятной, имеется темная подкладка - приоткроем ее нашим гостям. Несколько лет назад Ольга Валентиновна, декан, а по совместительству бизнес-леди, перевела педагогов, желающих работать с практикантами, на сдельщину - то есть теперь сумма, которую те получают каждый год лично из ее рук в изящном конвертике, зависит - как шутят сами педагоги - от «количества поголовья в группе». Мудрый ход! Куда только девалась былая флегматичность препов, живших прежде под девизом «меньше народу - больше кислороду»?! Теперь-то они зашевелились: по осени на факультете начинается жестокая гонка - охота за студенческими головами, в которой наши почтенные профессора и доценты, осатаневшие от жадности, подчас приобретают поразительное сходство с торговцами «Гербалайфом», а то и с главами политических партий в предвыборный сезон: особо циничные открывают торговлю «автоматами» (я имею в виду отметки, конечно!), более совестливые, считая подобный ход неэтичным, обходятся сбором компромата на коллег и грубым, навязчивым самопромоутированием. К этой-то умеренной категории, судя по всему, и принадлежал наш новый знакомец:
- Во-первых, - вещал он, - любой диплом, пусть даже и красный-распрекрасный, это клочок бумаги для отдела кадров и не более того. Настоящими специалистами он вас не сделает. Настоящий специалист - это тот, кто знаком с потаенными закоулочками и мрачными тупичками человеческого сознания. Я могу помочь вам в этом - если, конечно, вы отважитесь на это опасное путешествие. До сей поры вы знали человеческую психику только, если можно так выразиться, в лицо, - пришло время ознакомиться с ее изнаночной стороной. Во-вторых…
(Я сидела в каком-то полутрансовом состоянии, мерно покачивая головой, завороженная не столько сюжетом, сколько самой манерой его речи: говорил старик очень медленно, монотонно, тягуче и вместе с тем по-дикторски чеканно - и, приглядевшись, можно было заметить, что сам процесс доставляет ему физиологическое, почти сладострастное удовольствие: казалось, он нарочно длит его, не в силах перестать наслаждаться звуком собственного голоса…).
- …Во-вторых, в клинике вас ждет не только интересное, творческое задание, но и, - тут он шутливо погрозил пальцем, - бесплатные завтраки и обеды; ну, а если мы понравимся друг другу, то могут быть и еще кой-какие приятные перспективы…
- Это какие же, интересно?.. - встряла вдруг ежистая (если только ежики бывают бритыми!), не упускавшая случая побороться за правду Аделина; но забавный старик ничуть не смутился:
- Какие? - лукаво улыбаясь, переспросил он. - Ну, скажем… содействие в трудоустройстве - для девчат и медсправка о психической невменяемости и негодности к строевой - для ребят...
При словах «негодность к строевой» Санек, вот уже год, ко всеобщему сочувствию, бегавший от настигавших его всюду повесток, встрепенулся.
- Клево! - брякнула Эдик, со стуком кладя тетрис на стол. - Я вся ваша, сударь. Обожаю экстрим.
Я испугалась - вот сейчас профессор, ободренный успехом, переведет свой орлиный взор на меня - и спросит что-нибудь вроде: «Ну, а вы?»; подумав так, я приготовилась к решительному отпору - темные закоулочки и тупички сознания совершенно не привлекали меня, я считала, что довольно набродилась по ним в детстве. Но отбиваться не пришлось - лично до меня старику не было никакого дела. Зато Эдичке (ничуть, кстати, не шутившей - она и вправду мечтала работать с «психами»!) пришлось пожалеть о своей дурацкой привычке строить из себя «анфан террибля». Ибо вопреки ожиданию наш почтенный гость ничуть не был шокирован ее лексиконом; он даже, наоборот, разулыбался, показав, наконец, зубы - неожиданно красивые, белые и ровные; сказал игриво: «О-о-о! Звучит многообещающе!»; сошел со своего постамента, плотоядно потирая руки и бормоча: «Надо же, какие хорошенькие девушки ко мне намыливаются»; прогулялся меж рядами скамей, остановился чуть сзади Эдички, сидевшей, как назло, с краю и не успевшей отодвинуться, - и, пока он диктовал нам адрес клиники и свои «координаты», рука его, лежавшая на голом черепе «симпатяшки», то ласково его поглаживала, то отбивала пальцами легкую дробь; бедняжка скрежетала зубами, но сделать ничего не могла - сама напросилась, - и лишь злобно косилась на своих подлых однокурсников, умиравших от хохота. Вернее, Санек умирал, - я лишь делала вид, что умираю, на самом же деле просто прятала в ладонях огнем пылающее лицо; зато потом, когда звонок все-таки прозвенел, я еще долго стояла в коридоре, глядя на маячившую вдали, все дальше, высокую худощавую фигуру с непропорционально большой из-за шевелюры головой, вот-вот готовую вступить в нежно- голубоватый световой прямоугольник дверного проема, ведущего на лестничную клетку, словно в недра машины времени из детского фантастического кино, - шагнуть туда, чтобы бесследно в нем раствориться; но ведь и для меня было далеко не в новинку терять и находить профессора Влада в различных, порой весьма удаленных друг от друга временных точках. Палыч, он же Влад. Калмыков, он же Мастодонт, он же доцент Vlad, мой виртуальный друг… которого я, к стыду своему, даже не успела как следует разглядеть; а, впрочем, у меня еще будет время… - так думала я, вместе со своими колоритными сотоварищами направляясь в деканат, чтобы оповестить Елизавету Львовну, замдекана, что мы, трое безалаберных четверокурсников, наконец-то определились с практикой.
2
В назначенное утро я отправилась в клинику; может быть, еще и поэтому мой застарелый топографический кретинизм на сей раз достиг апогея, - и, выйдя из метро, я добрых пятнадцать минут блуждала по Сокольникам, не в силах сообразить, где нахожусь, пока, наконец, наитие не вывело меня к помпезным, чугунным с витиеватым узором воротам, которые профессор Калмыков, заботливо рассказавший нам накануне дорогу, обозначил как «очень красивые».
Они и впрямь показались мне весьма впечатляющим памятником старины; немного портил картину
