есть урочное!) время привидением бродила по гулким коридорам факультета, словно надеясь встретить там Владимира Павловича или хотя бы его тень. Но, к моему отчаянному сожалению, она мне так ни разу и не попалась. Зато несколько раз я наткнулась на пиковую даму, коронованную собственной косой - Елизавету Львовну, которая в третью нашу встречу молча, но выразительно покачала головой, что для тех, кто знал ее, было гораздо страшнее любых слов и угроз.

Даже Гарри, у которого было много своих проблем, стал замечать неладное. После той незапамятной встречи в ресторане - я, кажется, забыла рассказать об этом, коллеги? - последовала недолгая, в несколько дней, но тяжелая пауза, которую я, понятное дело, не решалась нарушить первой, - а затем мой непредсказуемый брат снова, как ни в чем не бывало, возник на горизонте и, так и не задав мне ни единого (!) вопроса о Калмыкове и наших с ним отношениях (по-моему, он вообще избегал поминать имя своего врага всуе), стал зато внимателен ко мне почти как в детстве - и все чаще звонил и зазывал в гости, сыграть партейку-другую. В первое время я принимала эти приглашения с опаской, резонно боясь, что Гарри, всегда щедрый на сюрпризы, и на сей раз готовит мне какой-нибудь хитрый психологический капкан; но, так и не дождавшись, пока он покажет зубы, позволила себе, наконец, расслабиться - и поверить, что он, попросту устав от своих бурных страстей, соскучился по нашим уютным тихим посиделкам. Вот только оказалось, что шахматный партнер из меня теперь неважнецкий - я все время думала о чем-то другом и беззастенчиво «зевала» фигуры. Поначалу брат списывал мою рассеянность на обычный предзимний психоз, но как-то раз, когда я, сидя у него в гостях, в самый разгар напряженной шахматной партии ничтоже сумняшеся взяла пешкой собственную ладью, он не выдержал:

- Да что с тобой происходит, черт подери?! Ты как сомнамбула!

- А с тобой что происходит? - в ответ спросила я. В последнее время с Гарри и впрямь творилось что-то неладное: все чаще я слышала от него странные, пугающие меня рассуждения, - например, вот уже несколько раз он серьезным тоном знатока принимался утверждать, что, дескать, моя аура «свищет, как незаклеенное стекло» и что меня «не иначе как сглазили». А тут еще вот что отчебучил: заставил Анну обрезать ее роскошные волосы под самый корешок (и хорошо еще, что меня об этом предупредил!), мотивируя тем, что, дескать, не может больше выносить приставших к ним грязных взглядов, прикосновений, мыслей и помыслов некоего профессора, выглядящих - если смотреть на них третьим глазом - как отвратительные липкие комья и сталактиты дерьма. Бедняжка Анна, ни минуты не сомневаясь в аномальных Гарриных способностях (и даже свято в них веруя!), с готовностью повиновалась, утратив, по моим прикидкам, не менее семидесяти процентов своей прелести, - после чего Гарри, вымочив осиротевшие русалочьи волосы-водоросли в тазу с «Тайдом» и хлоркой, а потом как следует просушив феном, заложил их в основу очередной фамильной подушки-думки. Тех, кто был в курсе его семейных традиций, это логически наводило на захватывающую мысль о том, что дело идет к свадьбе.

3

Еще в первые дни Владова отъезда я прибегла к извечному способу самоутешения бедолаг, обреченных на томительное ожидание. Вычертив на большом куске ватмана таблицу - семь граф поперек, пять вдоль! - я украсила ее числами, каждое с причудливыми завитушками и финтифлюшками, а клеточки выходных дней еще и закрасила алым маркером; этот великолепный календарь я повесила над изголовьем своей кровати… и время пошло. Ежевечерне - не припомню, чтобы я хоть раз пропустила этот важнейший ритуал! - я зачеркивала одну из клеток аккуратным черным крестом: таким образом, казалось мне, я убиваю время разлуки, приближая нашу с Владом счастливую встречу. Но это плохо помогало, дни, хоть и расцвеченные веселыми кислотными оттенками, все равно походили друг на друга, словно человеческие лица - и тянулись, тянулись мучительно долго…

Я устроила себе маленькое торжество, когда в один прекрасный день количество «похеренных» клеток в моем календаре сравнялось с числом нетронутых; праздник этот был снабжен всей необходимой атрибутикой - дорогие сигареты с ментолом, бутылка «Токайского», небольшой самодельный плакат на стене: «Ура! Сегодня - Пиковый День!!!». Черный кофе с лимоном и ликером и торт «Прага» удачно ознаменовали Праздник Вступления в Последний Недельный Цикл; Великая Трехдневка заслужила похода в парикмахерскую, а Всего Лишь Сутки - покупки нового, перламутрового лака для ногтей. Ну, а когда, наконец, в календаре осталась незачеркнутой только одна, последняя, клетка - Возвращение Владулая, - мне и раздумывать не пришлось: цветы, конечно же, цветы!..

Поздняя осень - неблагодарное время для выражения чувств к человеку намного старше себя: везде так и чудится недобрый намек. Ох, и пришлось же мне в то утро попотеть в маленьком цветочном павильончике близ метро «Чистые пруды»! Изо всех углов на меня мрачно глядели… нет, не цветы - замаскированные лики старости и смерти; я чуть не психанула, ища чего-нибудь понейтральнее. Пожалуй, Владу подошел бы гладиолус - такой же стройный, статный, суровый и седоголовый; но все-таки он был уж слишком осенним цветком, сам вид которого, казалось, говорил о кончине лета, приближении зимы, близком прощании, торжественной печали; гладиолус пришлось отвергнуть. Еще хуже были астры - кладбищенские звезды, пахнущие крематорием; под стать им пышные белые хризантемы и - вне всякого сомнения! - маргаритки. Гвоздики были бы, в общем, еще ничего, так себе - вот только их демонстративно-революционный имидж все портил: эдакое «как молоды мы были…». Что нам оставалось? Только розы - приятные во всех отношениях, кроме одного: как сказал бы Гарри, «такая дороговизна!»

Устроив смотр своим скудным, сэкономленным на студенческих завтраках финансам, я с радостью обнаружила, что их как раз хватает на два цветка - любой окраски, любой степени распущенности. Тут уж мне стало совсем тошно. А что, пожалуй, это было бы круто - подарить старому профессору четное количество роз!!! Пришлось взять одну - красивую, сильную, шипастую, с длинным толстым стеблем и еще не начавшим раскрываться алым бутоном (малодушная перестраховка, вызванная возникшим в последний момент опасением - вдруг цветок увянет слишком рано и тем самым напомнит профессору о стремительно убегающих годах?!). Зато уж на упаковке и прочих прибамбасиках - таких, как спиралевидно закрученная золотистая лента и декоративная укропная растительность - я оттянулась в полной мере: все это стоило дешево и, кажется, не таило в себе никакого подвоха. Веселая толстая блондинистая цветошница, профессионально придавшая растению презентабельный вид, с приветливой улыбкой предположила, что у меня сегодня «не иначе как экзамен»; что ж, отчасти она была права, - роза моя и впрямь предназначалась преподавателю...

Я несла ее по Трубной опасливо, бережно, боясь, как бы лютый октябрьский «норд-ост», жестоко хлещущий меня по щекам, не повредил нежного бутона, в котором, казалось, были запрятаны, словно Кощеева смерть в яйце, моя любовь, тоска ожидания, страх перед неминуемой неловкостью первых минут. Добираюсь до факультета, вхожу внутрь и первое, что вижу - шумную компанию а-ля «среди баб один прораб»: две веселые пожилые тетеньки, по виду преподавательницы, щебетунья Людочка, суетливая, перекрывающая своим писклявым голосом общий гвалт Ольга Валентиновна, загадочно-молчаливая Елизавета Львовна… и в центре мой Влад - похудевший, пожелтевший, весь какой-то пришибленный, в дурацкой синей лыжной шапочке, старившей его лет на десять. Первым моим желанием было вновь, пока не поздно, скрыться за входной дверью: пошлые тетки не должны были лапать сальными пальцами мою выношенную долгими днями ожидания радость, я предпочла бы поздравить Влада с возвращением наедине… но увы, ярко-алый бутон на длинном стебле был не той вещью, которую могли бы пропустить цепкие глаза деканата. Прежде чем я успела отступить к дверям, дамы уже восторженно кричали: - Ах, Боже мой, какой роскошный цветок! Кому это, Юлечка? Неужели нашему дорогому Владимиру Палычу?!

Ничего не поделаешь, пришлось приблизиться. «Владимир Палыч» - чужой, старообразный, с необычно маленькой головкой в тускло-синей обтягивающей шапчонке - пошевелил бледными, вялыми губами - и,

Вы читаете ЕЕРОДИТЕЛИ
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату