этом. Особенно сейчас, когда он смотрел в эти серебристые глаза и видел в них страдание.
– Я думаю, мы должны сейчас же ехать! Привет – я твой двоюродный брат Антуан. У меня есть пирога, но они скоро проснутся. Тута я одного плохого парня хлопнул по шее, чтобы он заснул.
После пребывания в «горячей шкатулке» Блейз едва волочил ноги. В норе, покрытой сверху куском ржавого железа, днем было невыносимо жарко, а ночью нестерпимо холодно. В жару он думал о прохладе ее серебристых глаз, а когда замерзал – о тепле ее податливого тела. Триста. Однажды он назвал ее Серебристой Луной. Блейз не знал, когда ему пришло в голову это имя. Может быть, во сне, когда он был немного не в себе?
Сейчас он тоже был немного не в себе, когда держал Тристу за руку и даже вел за собой, потому что из-за слез она ничего не видела.
Черт побери, он ведь весь изранен, но все еще может ходить! Даже бегать, поскольку его исстрадавшиеся мышцы требуют движения. А на поясе у Блейза торчит длинный охотничий нож, который леди, называющая себя тетушкой Нинетт – матерью Антуана, передала ему вскоре после того, как избавила от мучений, казавшихся уже бесконечными.
Но Блейз, который не то хромал, не то бежал, как лань, к ожидавшей их пироге, знал (не понимая, откуда ему это известно), что Фернандо последует за ними куда угодно и как угодно далеко. Он, правда, думал, что Антуан, возможно, знает об этом тоже, судя по тому, что тот то и дело оборачивался, бесшумными гребками посылая лодку вперед по обманчиво спокойной водной глади.
Байю впереди извивался как змея. С Фернандо еще придется встретиться. Не из-за того, что уже произошло на этой проклятой войне, и даже не из-за того, что Фернандо сделал с ним. Из-за Тристы. Его Серебристой Луны, которая светила ему, и только ему.
– Откуда он появится? – коротко спросил Блейз, скрежеща зубами от накатившей волны боли, которой он не мог и не должен был уступить.
– Сзади. Он идет за нами. Идет один, чтобы убить. Из-за женщины, да? Весь кипит от ненависти. Это видит та, чье имя нельзя произносить.
– Старуха? Та, которая мысленно говорила со мной? – Положив голову на колени Блейза, Триста внезапно подняла ее, как потревоженная змея, и едва не перевернула пирогу. – Я не боюсь называть имена! Я… – И она снова начала рыдать, увидев то, что должно случиться, – так лягут кости. – Прошу прощения, кузен Антуан, прошу прощения, Блейз, любовь моя, – тихим голосом сказала Триста. Ее самоуверенность и решительность куда-то исчезли. – Антуан, может быть, мы ненадолго остановимся, чтобы положить мох и паутину на раны моего мужа? Вы оба правы: есть вещи, которые нужно преодолеть. Обычно это делают мужчины, хотя на долю женщин выпадает самое худшее – ждать!
Эпилог
ЭЛЬ КОНДОР ПАСА[13]
Образ жизни в байю и на болотах сложился в древности, почти у начала Жизни – как и в других местах. Но Старые были Всегда и Везде.
Приложив к ранам Блейза сырой мох и паутину, Триста отослала пирогу назад. Несмотря на боль непонимания, Триста знала, что не страх является твоим худшим врагом, а то, что стоит за спиной и вызывает желание оглянуться.
И теперь Триста ждала той развязки, которую предвидела Старуха, – древней как мир схватки двух мужчин из-за женщины. И она, неопытный новичок, с болью понимала, что лучший способ испытать вновь обретенную силу – это не использовать ее, пусть даже твое сердце разрывается на части…
Среди «качающейся травы» был маленький остров. Там они и встретились. Сердце Тристы бешено колотилось в ожидании.
Колотилось оно не зря. Силы соперников были явно не равны, даже учитывая то, что Триста заставила Фернандо выбросить пистолет, нацелив на него свой собственный. Зато Фернандо понравилась идея о том, что она будет безоговорочно принадлежать победителю и навсегда станет его собственностью.
– Какова мать – такова и дочь, а? – протянул Фернандо. Блейз молчал, стараясь сберечь силы. – Ну, я ведь имел вас обеих, не так ли? Любым способом, каким хотел! И вы обе меня любили – будь прокляты ваши черные души! Вы обе меня любили и говорили мне об этом! А теперь, после того как я отрежу яйца твоему последнему любовнику, ты будешь полностью моя и станешь делать все, что я захочу. Ты это обещала, дрянь! Говорила, что меня любишь, а? Говорила?
– Да, да – говорила. Я думала, что люблю тебя, Фернандо. Я… О Боже!
«Блейз, Блейз! Будь осторожен, любимый!» – Я произношу слова только затем, чтобы отвлечь его!
На этот раз Фернандо только слегка порезал ему руку. Но Триста, вздохнув с облегчением, вдруг поняла, что Блейз тоже стал внезапно слышать ее мысли, – по той кривой усмешке, которой он наградил ее, прежде чем полностью сконцентрироваться на Фернандо.
До сих пор Триста никогда не видела Блейза Давенанта в смертельной схватке, не говоря уже о битве на ножах. Совсем недавно его пытали, избивали и чуть не убили, и сейчас Триста с болью замечала, какие усилия Блейз прилагает просто для того, чтобы увернуться от яростных атак Фернандо и не обращать внимания на его насмешки, которые становились все более гнусными. Несмотря на всю свою решимость, Триста чувствовала, что ее щеки пылают.
– Худ-дожник! Думаешь, тот нож, который ты держишь в руке, похож на кисточку? Я вертел как хотел Квантриллом и Кровавым Биллом и снял кучу скальпов! Я слышал, что твоя мать наполовину апачка. Возможно, я и с нее сниму скальп, после того как употреблю несколько раз эту черноволосую шлюху и она мне надоест! Я так уже поступал – ты-то ведь это прекрасно знаешь, а?
Фернандо сделал выпад, и Триста прижала руку ко рту, чтобы не закричать.
На этот раз Блейзу удалось уклониться от удара и одновременно удержать равновесие. Он молчал – даже не ответил на последние грязные, низкие слова Фернандо. Только пристально посмотрел на него.
– Я вспорю тебе кишки, и, пока ты будешь тонуть, я буду брать твою женщину на твоих глазах – вот здесь…
– Не думаю!
Они ходили друг за другом кругами – Фернандо наступал, а Блейз в основном отскакивал назад. И вдруг, застав врасплох даже Тристу, Блейз сделал смертельный выпад. Загнанный в угол леопард всю свою силу вложил в последний отчаянный прыжок. Сжатой в кулак рукой Блейз ударил Фернандо по кисти, которая держала нож, парализовав ее, другой ударил ножом прямо в сердце – или чуть пониже? – и резанул им вверх, а затем еще раз крест-накрест. А потом Блейз вытащил окровавленный нож, и качающаяся трава закачалась еще сильнее. На несколько мгновений вода окрасилась в красный цвет, и болото приняло в свою утробу то, что теперь ему принадлежало.
И Старуха улыбнулась. Внезапно солнечные лучи позолотили зеленые воды древнего байю. Подходя к своему мужчине, Триста всем своим существом ощущала улыбку Старухи. Блейз воткнул нож в сырую, очищающую землю и лег навзничь, прикрыв рукой глаза. Угасающее солнце на миг опалило воду и весь мир кровавым пламенем – и пропало.
Когда-то, давным-давно, они пылали в море кипящей лавы. Но теперь – теперь они заново открыли и наконец поняли друг друга. В другое время и в другом месте.
Несколько мгновений Блейз лежал настолько неподвижно, что Триста в ужасе решила, будто он перестал дышать. Чтобы вдохнуть в него жизнь, она прижала свои губы к его губам.
И ахнула, то ли смеясь, то ли плача, когда Блейз обеими руками крепко прижал ее к себе и прошептал прямо в раскрытый рот:
– Разве не так все это начиналось? Раз уж ты врач, моя прекрасная и ненавистная, приводящая в бешенство и незабываемая любовь, то не лучше ли было бы тебе продолжить начатое… м-м-м… лечение?
