способен сделать со мной всё, что угодно: и встряхнуть, и успокоить, и поругать, и окончательно запутать своей, казалось бы, незаметной и почти завораживающей заботой.
И он впервые что-то скрывает от меня. Или, скорее всего, я наивно полагаю, что до сегодняшнего дня профессор рассказывал мне абсолютно всё. Конечно же, не всё. Только то, что мне необходимо было знать, не более.
И он участвует в нападении на Сириуса, на последнего родного мне человека, которого сейчас уже могло не быть в числе живых.
Мерлин, моя голова сейчас лопнет.
Обед идёт насмарку в полном смысле этого слова, так как думаю я не о еде. Вилка замирает на полпути ко рту, а всё внимание сейчас нацелено на фигуру мастера зельеварения, который с присущей ему отрешённостью от окружающего мира заканчивает обед, будто нет в этом огромном зале десятков гудящих учеников. Пока Невилл жалуется на сложность и невыполнимость домашнего задания, я прокручиваю в памяти сегодняшнее утро. Какая всё-таки у Снейпа выдержка. Ходить вокруг да около, не затрагивая скользкую тему. Но если взглянуть на ситуацию с противоположной стороны, то его участие в нападении, по сути, не самое главное. У него действительно не было выхода. Именно он предупредил Орден о нападении на Нору. Если бы не он, тогда Сириус точно мог погибнуть. И, возможно, не только Сириус, ведь там были и родители Рона…
С силой сжимаю виски, абсолютно забывая о том, что я не один и наверняка привлекаю внимание друзей своим странным поведением.
Просто не могу понять: я правда верю в то, что Снейп не рассказал мне всего только из побуждений заботы о моей нервной системе или я стараюсь любым способом оправдать его?
Хотел бы я заглянуть в его мысли. Надо обладать великой проницательностью, чтобы по его поведению, выражению лица, интонации голоса, движениям и взглядам можно было хотя бы предположить, что он думает на самом деле, чем руководствуется, совершая тот или иной поступок.
Он - величайшая загадка, которую я страстно желаю разгадать.
* * *
Жар огня опаляет лицо, кажется, что даже выжигает меня изнутри. Я кричу изо всех сил, но не слышу собственного голоса. Я пытаюсь бежать, достигнуть пылающего дома, но не могу ступить и шагу. Я рву на себе волосы, слыша сводящие с ума крики мамы и папы, но ничего, совсем ничего не могу поделать…
Теперь же мой крик слышит вся спальня. Большие дрожащие ладони прижимаются к моему вспотевшему лбу, слева раздаётся чей-то свистящий шёпот, постоянно повторяя моё имя, сквозь тонкую кожу опущенных век замечаю, как справа вспыхивает маленький огонёк.
Дёргаюсь, как от сильнейшего Круциатуса.
- Потушите свет… - всё, на что хватает моих сил.
Тихое шиканье, ругань сквозь зубы - и вновь спальня погружается во тьму.
Только сейчас решаюсь открыть глаза. Испуганные Рон и Невилл по обе стороны моей кровати, ничего не понимающий Симус так и не смог подняться со своей.
- Мне приснился страшный сон. - Голос хрипит, а сердце стучит, как бешеное.
Друзья переглядываются, после чего Невилл качает головой и бредёт обратно к своей кровати. Рон о чём-то задумывается - я никогда ещё не видел его настолько удручённым - и, только когда он укрывается одеялом, раздаётся его негромкая фраза:
- Ты звал своих родителей.
Только это было лишь начало. Мой кошмар перекочевывает в реальность.
Сегодня Хэллоуин. Сегодня я говорю друзьям, что наш план с посещением Лондона отменяется. Много чего следует за этим: и непонимание, и недоумение, даже претензии, жестокие и обидные слова, обвинение в трусости и малодушии. Ситуацию спасает Гермиона, которая сразу же становится на мою сторону и убеждает Рона в том, что идея изначально была обречена на провал, что в плане были огромные недочёты и строился он в основном на одних лишь предположениях и надежде на удачу, а это весьма ненадёжно. Рон сдаётся, но весь вечер старается держаться от меня подальше.
Сейчас, когда только-только заканчивается праздничный ужин и все выходят на улицу, я сижу на камне и наблюдаю за тем, как ученики разжигают большой костёр, чтобы стало немного теплее, потому как вечера уже довольно-таки холодные. Неподалёку топчется Рон, усиленно разглядывая высохшую жёлтую траву, в то время как Гермиона что-то говорит ему с крайне обеспокоенным видом, то и дело бросая на меня короткие взгляды. Отворачиваюсь и запускаю пальцы в спутавшиеся пряди волос, едва заметно раскачиваюсь из стороны в сторону.
Дело не в том, что я испугался и даже не в том, что я опасаюсь за собственную жизнь. Конечно же, как любой нормальный человек, во мне есть чувство самосохранения, но помимо этого я до безумия боюсь, что с моими друзьями может что-нибудь случиться. Тем более, Гермиона, как всегда, права: наш план ужасно ненадёжный. Только это всё меркнет рядом с одной-единственной мыслью: мне пора научиться отвечать за свои поступки. Я остался один, у меня больше нет родителей, которые могли бы быть в ответе за меня. Теперь я и лишь я один должен осознавать всю серьёзность принятых решений и их возможные последствия. У меня больше нет права на ошибку - слишком многие я уже совершил в своей жизни: разрешил выбрать Петтигрю Хранителем, не поверил в то, что Снейп всё-таки на светлой стороне, легкомысленно отправился в Годрикову Впадину и попался в руки Волдеморту, заработал шрам, целый ворох пугающих изменений на эмоциональном и магическом уровне и дурацкую, искорёженную славу. Поэтому никакого Лондона, никаких бессмысленных рисков. В конечном счёте, Дамблдор обещал рассказать мне всё, что ему известно о Томе Риддле.
Чьё-то мощное
Истинным чудом становится то, что рядом со мной оказывается Люпин, который крепко обнимает меня за плечи, прижимает к себе, прячет моё лицо у себя на груди. Совсем как в тот день. Уже когда массивные двери замка обрывают все звуки, доносящиеся с улицы, а спасительные тишина и полумрак замка обступают нас со всех сторон, я понимаю, что с сегодняшнего вечера ненавижу огонь.
* * *
Вздрагиваю от неожиданности, прищуриваюсь, вглядываясь в густую темноту, обступившую мой освещённый уголок. Мгновение - в мягком свете
В отличие от строгого, почти назидательного тона, вид у Снейпа вполне миролюбивый: высокий лоб не перечёркнут полоской хмурых морщин, волосы откинуты от узкого лица, даже ладони не сложены на груди в привычном жесте закрытости ото всех, а лениво перебирают тонкий свиток. Разве что гордая постановка головы остаётся неизменна.
- Простите, я не заметил ваше приближение, - скромно улыбаюсь, киваю на Карту Мародёров, разложенную на каменном основании рыцарских доспехов.
Он тихо хмыкает и присаживается рядом со мной.
Рассеянно почесав затылок, подталкиваю себя к тому, чтобы задать интересующий меня вопрос:
- Почему вы сами не сказали мне о том, что были там?
Не знаю, что именно не так со мной: может, вид по-детски обиженный или голос слишком глухо звучит, но профессор, однозначно, удивлён.
- Позволь спросить, что для тебя важнее: услышать, что последний близкий тебе человек чудом выжил или то, что один из твоих многочисленных профессоров, как и другие волшебники, борется с опасностью, только несколько нестандартным способом?
Не могу понять, что задевает меня сильнее: общая постановка вопроса или формулировка «один из твоих многочисленных профессоров» применительно к Снейпу, хотя готов поклясться, что он прекрасно знает, насколько для меня важно его присутствие в моей жизни и что он - не просто «один из моих
