что ей пришлось открыть глаза, чтобы не чувствовать, что падает с кровати на потолок. С открытыми глазами было хуже, комната вертелась вокруг нее, дыхание было громким, как и биение сердца; и кожа тепло терлась о кожу; и пружины старого матраса скрипели, жалуясь, но всем было насрать на их возражения.
Что-то насчет ее брата и сестры изводило ее, и качающийся Галли, и Ламб, поединок, но она дала всему этому рассеяться, как дыму, и закружилась вместе с кружащимся потолком.
В конце концов, сколько времени прошло с тех пор, как она веселилась?
— О, — простонал Темпл. — О, нет.
Он издал самый жалобный стон, как проклятый мертвец в аду, столкнувшийся с вечностью страдания и горько сожалеющий, что его жизнь прошла во грехе.
— Боже, помоги мне.
Но у Бога были праведники, которым нужно помогать, и Темпл не мог притворяться, что он в этой категории. Не после вчерашнего веселья.
Все причиняло ему боль. Одеяло на голых ногах. Муха, слабо жужжащая на потолке. Солнце, подкрадывавшееся из-за краев занавесок. Звуки жизни Криза и смерти Криза за ними. Он вспомнил, как бросил пить. Чего он не мог вспомнить, так это почему ему показалось хорошей идеей начать снова.
Он сморщился от кашляющего булькающего звука, который его разбудил, умудрился поднять голову на несколько градусов и увидел Шай, склонившуюся над ночным горшком. Она была голой за исключением одного сапога, и штанов, спутанных вокруг лодыжки, ребра были голыми, она блевала. Полоска света из окна упала на лопатку и осветила большой шрам, горящий как перевернутая буква.
Она откинулась, повернулась к нему — под глазами были темные круги — и вытерла струйку слюны из уголка рта. — Еще поцелуй?
Звук, который он выдал, был неописуемым. Смех с отрыжкой и со стоном. Он бы не смог повторить его и после нескольких лет тренировки. Но зачем бы ему бы захотелось?
— Нужен воздух. — Шай натянула штаны, но оставила ремень болтаться, и они свисали с ее задницы, когда она поковыляла к окну.
— Не делай этого, — простонал Темпл, но ее было не остановить. Для этого надо было двигаться, а это было невообразимо. Она отдернула занавески и широко раскрыла окно, пока он немощно пытался защитить глаза от безжалостного света.
Шай чертыхалась, вылавливая что-то под другой кроватью. Он не мог поверить, когда она пришла с бутылкой, наполненной на четверть, вытащила пробку зубами и села, собираясь с духом, как пловец, глядящий на ледяную заводь.
— Ты не собираешься…
Она подняла бутылку, глотнула, хлопнула тыльной стороной ладони по рту, мышцы ее живота задрожали, она рыгнула, скорчила гримасу, сотряслась и предложила ему.
— Будешь? — спросила она, с очередным позывом к рвоте в голосе.
Его тошнило только от взгляда.
— Боже, нет.
— Это единственное, что поможет.
— Разве резаную рану вылечит еще одна?
— Начав себя резать, бывает сложно остановиться.
Она натянула рубашку на тот шрам, и, застегнув пару пуговиц, обнаружила, что засунула их не в те дырки, и весь перед перекосился; она сдалась и упала на соседнюю кровать. Темпл никогда не видел, чтобы кто-нибудь выглядел таким потрепанным и разбитым, даже в зеркале.
Он раздумывал, стоит ли надевать одежду. Несколько грязных лохмотьев, валявшихся на полу, были немного похожи на часть его нового костюма, но он не был уверен. Не был уверен ни в чем. Он заставил себя сесть, стащил ноги с кровати, словно они были сделаны из свинца. Когда он убедился, что его живот не восстанет немедленно, он посмотрел на Шай и сказал:
— Ты их найдешь, ну, ты знаешь.
— Откуда мне знать?
— Потому что никто не заслуживает удачи больше.
— Ты не знаешь, чего я заслуживаю. — Она откинулась на локти, втянув голову в тощие плечи. — Ты не знаешь, что я делала.
— Ничто не может быть хуже, чем то, что ты делала со мной прошлой ночью.
Она не засмеялась. Она смотрела мимо него, сфокусировав глаза вдаль.
— Когда мне было семнадцать, я убила мальчишку.
Темпл сглотнул.
— Ну, да, это хуже.
— Я сбежала с фермы. Ненавидела ее. Ненавидела суку мать. Ненавидела ублюдка отчима.
— Ламба?
— Нет, первого. Моя мать прошла череду их. У меня была глупая идея, что я открою лавку. Все сразу пошло не так. Я не собиралась убивать того парня, но испугалась и зарезала. — Она рассеянно потерла подбородок кончиком пальца. — Он истек кровью.
— Он это заслужил?
— Должно быть. Получил же, разве нет? Но у него была семья, и они меня преследовали, я бежала, и была голодна, так что стала воровать. — Она бубнила это смертельно монотонно. — Через некоторое время мне пришлось думать, что честных шансов нет, и забирать вещи легче, чем делать. Я попала в одну низкую компанию, и утащила их еще ниже. Больше грабежей, больше убийств, и может некоторые к этому бы и пришли, а некоторые нет. Кто получает то, что заслуживает?
Темпл подумал о Кадии.
— Признаю, Бог в этом смысле бывает куском говна.
— В конце концов по всей Близкой Стране висели листовки о моем розыске. Смоук, звали они меня, словно я была чем-то, чего надо бояться, и назначили цену за мою голову. Наверное, единственное время в моей жизни, когда я думала, что чего-то стою. — Она скривила губы. — Они поймали какую-то женщину, и повесили ее вместо меня. Она даже не была на меня похожа, но ее убили, а я просто ушла с этим, и не знаю почему так.
Затем повисла тяжелая тишина. Она подняла бутылку и пару раз хорошенько глотнула, шея работала с усилием, и она задохнулась со слезящимися глазами. Это был замечательный момент для Темпла, чтобы пробормотать извинения и сбежать. Несколько месяцев назад дверь бы уже качалась. В конце концов, его долги были уплачены, что было лучше, чем его обычный уход. Но он обнаружил, что в этот раз уходить не хочет.
— Если хочешь поделиться со мной своим невысоким мнением о себе, — сказал он, — боюсь, я не могу согласиться. Выглядит так, что ты просто совершала ошибки.
— Ты называешь это ошибками?
— Довольно глупыми, но да. Ты никогда не выбирала зло.
— Кто выбирает зло?
— Я. Передай мне бутылку.
— Это что? — спросила она, передавая. — Соревнование, у кого прошлое говенней?
— Да, и я победил. — Он закрыл глаза и сделал глоток, обжигающий и душащий. — После того, как умерла моя жена, я провел год как самый жалкий пьянчуга из тех, что ты видела.
— Я видела нескольких охуенно жалких.
— Тогда представь хуже. Я думал, что не смогу пасть ниже, но когда я подписался быть юристом в компанию наемников, то понял, что смог. — Он поднял бутылку в салюте. — Компания Милосердной Руки, под предводительством генерал-капитана Никомо Коски! О, благородное братство! — Он выпил снова. Отвратительным образом это было неплохо, примерно как сковыривать струп.
— Звучит роскошно.
— Так и я подумал.
— Это не было роскошно?
