случилось, когда я снял штаны перед Лиз Тейлор (Liz Taylor): я стоял, переодеваясь, в артистической (green room, артистическая, уборная), когда она в компании своих друзей открыла дверь и застала меня в одной футболке и совершенно без штанов. Она вовсе не выглядела смущённой, напротив, она показалась мне озорной, – своими чреслами я почувствовал, на что она смотрела.
В мае 1992 года мы объявили, что наша группа совместно с “Metallica” возглавит летний тур, начинающийся 7 июля, – рок-н-ролльной программы ещё масштабнее на тот момент быть просто не могло. Это было очень круто: эти парни только что выпустили “Black Album”, а мы отмечали победу наших альбомов “Use Your Illisuion I, II”. Мы начали наш совместный стадионный тур в Европе, в городе Дублине (Dublin), Ирландия, в мае 1992 года.
Что до моих личных отношений с Рене, то мы расстались с ней во время Североамериканской части нашего турне, потому что кто-то из нашего окружения нашептал ей, насколько неверным ей я был, когда гастролировал. Обман был тем единственным грехом, в котором, как я пообещал себе, я никогда не буду виновен. С моей стороны это была слабость, которая происходила из потребности отдыхать в перерывах между концертами с таким размахом, с каким только было можно, что стало, наряду с беспросветными попойками, моим способом самолечения, способом справляться с неспокойной, эмоционально напряжённой работой, которой всегда сопутствовали два философских начала – радость и горе. Выпивка и девчонки – вот, как я справлялся с этим. На протяжении большей части своей профессиональной карьеры я так никогда и не воспользовался одним из её преимуществ –огромным количеством женщин, которые оказались мне доступны, поэтому, поскольку на тот момент я чувствовал себя не в своей тарелке от того, чем занималась группа, я решил воспользоваться всеми преимуществами своей карьеры.
К сожалению, как это обычно и бывает, всё стало на свои места, лишь спустя какое-то время. Мы были тогда в Чикаго, когда я получил на свой автоответчик сообщение от сводного брата Рене, который был мне отличным приятелем. Я проводил тогда время в компании одной девушки, актрисы, самой что ни на есть настоящей – я её видел в одном фильме. Мы были в моём гостиничном номере, когда я ему перезвонил.
- Привет, чувак, это Слэш. – сказал я. – Что случилось?
- Парень, – сказал он, предельно серьёзно, – я не знаю, как вы там во время вашего тура проводите время, это ваше дело, но я думаю, что тебе лучше позвонить Рене, потому что она из-за чего-то взбесилась. Она не хочет мне рассказывать, в чём дело, но выглядит она чертовски расстроенной.
Я перезвонил Рене, и она высказала мне всё, не упуская ни малейшей подробности. А затем недвусмысленно пригрозила мне тем, что в Чикаго у неё был дядя – не зная о том, что на тот момент я действительно был в Чикаго, – имеющий связи, и который с радостью «позаботился бы обо мне», если бы она его об этом попросила.
Хрясь! Она бросила трубку!
Я отложил в сторону телефон и мгновение продолжал на него смотреть. Затем я повернулся к девушке, которая лежала со мной рядом.
- Слушай, – сказал я, – тебе лучше уйти.
- Ну, ладно. – сказала она раздражённо. Она села на кровати и принялась искать глазами свою одежду.
Подумав минуту, я сказал: «Ну… не прямо сейчас», и затащил её обратно в постель. Нет нужды говорить, что мы с Рене после этого какое-то время не встречались.
Европейская часть тура была изумительна и наполнена знаменательными событиями. Мы играли концерт в Париже, и Экслу пришла в голову идея о том, что мы могли бы пригласить музыкантов сыграть с нами на концерте и записать это для какого-нибудь глобального телевизионного платного канала. Эксл пригласил “Aerosmith”, Ленни Кравитца, Джеффа Бека, и так всё обустроил, что казалось мне, что эти музыканты пришли к нам сами, без приглашения, потому что они были моими любимыми музыкантами: “Aerosmith” были моей любимой группой, Бек – любимым гитаристом, а с Ленни мы вместе записывали альбом.
Я хотел думать, что со стороны Эксла это была попытка сделать мне приятное, потому что для меня он редко делал красивые жесты. Эксл предпочёл оставаться слепым и не замечать, когда во время турне я выходил из себя. Он свалил всю ответственность за происходящее лично на меня: начиная с того, что я нашёл Мэтта и Гилби, и, заканчивая тем, что я набрал музыкантов второго состава. Думаю, что Эксл рассматривал тот концерт в качестве подачки, потому если он всерьёз задумывал зарыть топор войны, он всегда делал это без слов.
Хотел бы я, чтобы Эксл выражал свои намерения ещё и словами, потому что концерт обошёлся нам очень дорого, и, несмотря на то, что этот концерт посмотрели миллионы, я не уверен до конца, что этого оказалось достаточно. Но, ещё раз повторюсь, я дал на это своё согласие. Говоря по правде, я очень хотел отыграть этот концерт, какие бы непомерные расходы он не принёс нам.
Когда бы я ни оказывался на одной сцене вместе с “Aerosmith”, это всё было чистым совпадением, просто мы оказываемся в одном городе в одно и то же время. Обычно они приглашают меня принять участие в их концерте, но, считайте, мне посчастливилось, если они пришлют за мной машину, чтобы отвезти меня к месту выступления. Каждого из приглашённых гостей, участвовавших в том концерте, мы принимали с особым почтением: перелёт в первом классе, размещение в Париже – всё в том же духе. Все они прилетели на день раньше, и мы приступили к репетициям: с Ленни – песни “Always on the Run”, с “Aerosmith” – “Train Kept Rolling”, и Джеффом Беком – песни “Locomotive”.
На саунд-чек пришли все, кроме Эксла. Я помню, как ко мне подошёл Стивен Тайлер (Stiven Tyler) и спросил как когда-то: «Да где ваш вокалист, чувак?» Как я и упомянул ранее, этой фразой Стивен Тайлер приветствовал меня всегда, начиная с нашего первого совместного тура. На этот раз шутка была точно к месту. В тот день этот вопрос мне задавал не только один Стивен; казалось, все вокруг придерживаются того же мнения. Было не просто находиться на репетиции и слушать их комментарии; я никогда не говорил про Эксла ничего плохого, но мне было достаточно сложно сохранять хорошую мину, когда Стивен Тайлер стоял передо мной и говорил правду.
Я помню, как накануне выступления на саунд-чеке мы исполняли “Locomotive” с Джо Перри и Джеффом Беком и болтали, пока играли на гитарах. Джефф стоял перед нами, играя на гитаре, и разговаривал с нами. Это было круто, он совершенно невозмутимо гонял на гитаре свои фишки.
«Смотрю, ты много занимался! – сказал ему Джо Перри». Я тогда подумал, какую глупость он сказал, – это же Джефф, мать его, Бек!
Джефф, однако, повредил себе слух во время саунд-чека. Ну, вернее это Мэтт повредил ему слух: Джефф стоял рядом с барабанной установкой (drum riser) и играл, когда Мэтт с силой ударил по тарелке и просто контузил Джеффа. Это был полный отстой! Это случилось за день до начала концерта, Джефф не мог играть – он плохо слышал, а потому не мог далее участвовать в концерте и уехал домой. Ничего хорошего в этом не было, Джефф перенёс травму. Спустя годы, Мэтт рассказал мне, что видел интервью с Джеффом, который так кратко сформулировал всё, что произошло в тот день: «Мэтт ударил по тарелке, раздался оглушительный лязг и на этом всё окончилось. Абсолютно всё».
Нам не хватало Джеффа, но шоу удалось на славу: на сцену поднялся Ленни и отыграл свою часть концерта, то же самое сделали Джо и Стив. К несчастью, их выступления приходились на самый конец почти двухчасового концерта, который начался с задержкой на час, поэтому им всем пришлось ждать за кулисами весь вечер. Я до сих пор не могу поверить, что Эксл так и не пришёл на тот саунд-чек, не говоря о том, что начал концерт с часовой задержкой. Я могу пересчитать по пальцам, сколько раз за то турне Эксл появился на саунд-чеке; он всегда осторожно относился к своим связкам, что похвально. Но я не думаю, что это единственная причина, по которой он не пришёл на саунд-чек. Хотя, в конечном счёте, я не имею ни малейшего представления, почему Эксл не участвовал в том саунд-чеке… или любом другом саунд-чеке во время того тура.
К тому времени, как мы приехали в Англию, чтобы отыграть там несколько концертов, я истосковался по Рене, позвонил ей, а затем оплатил ей перелёт до Англии. Это решение я принял в один из тех вечеров, когда мне стало противно от всего того, мать его, грязного, беспорядочного, чем я занимался, и я
