культурные ресурсы «Русская система» исчерпала, а потому нынешняя ее разновидность не может не быть последней. Вроде бы, убедительно. А Наталья Евгеньевна исходит из того, что без нового культурного качества элиты, в «Русской системе» недостижимого, система эта будет по-прежнему воспроизводиться в новых формах. И опять-таки звучит убедительно. Евгений Григорьевич, не хотите ли включиться в этот спор?
Евгений Ясин:
«Культурная революция у нас только потому и возможна, что наряду с доминирующей архаичной культурой в стране уже существуют ростки культуры альтернативной»
Я не любитель рассуждать о будущем, отвлекаясь от того, что делают люди в настоящем. От того, какие цели они перед собой ставят, как понимают и как решают выпавшие на их долю исторические задачи.
Мне кажется уместным термин «культурная революция», используемый Алексеем Платоновичем. Термин этот точно передает содержание главной задачи, стоящей перед Россией. Если, разумеется, понимать его не в смысле насильственной ломки традиций и ценностей, как то было в Петровскую или сталинскую эпоху. Ведь в те эпохи культурных революций в строгом смысле слова не происходило. Насильственные изменения приспосабливали российский социум к требованиям Нового времени, позволяли отвечать на его военно-технологические вызовы, но освоением ценностей европейского Нового времени не сопровождались.
Несколько лет назад я с интересом прочитал размышления Татьяны Ивановны Заславской об основных чертах русского национального характера и о том, чем они вызваны. Так вот, среди семи или восьми особенностей этого характера только две, по ее мнению, обусловлены географическими факторами — такими, как величина территории и климат. Все же остальные особенности так или иначе связаны со сложившимися еще во времена ордынской колонизации и во многом сохраняющимися до сих пор отношениями господства и подчинения. С отношениями, при которых государственный гнет вел и ведет к своим неизбежным следствиям — покорности, отсутствию установки на достижительность, минимизации потребностей. Об этих и других следствиях мы подробно говорили, обсуждая культурную специфику «Русской системы», и повторяться, думаю, нет необходимости. Так вот, без культурной революции нам, думаю, из унаследованного состояния не выбраться.
Мне, будучи экономистом, трудно размышлять об этой революции так, как размышляют о ней присутствующие здесь культурологи и социологи. Я не берусь судить, например, о том, как соотносится она с происходящей у нас революцией сексуальной. Да, она расширяет пространство индивидуальной свободы. Но если на Западе она случилась благодаря появлению контрацептивов и возникновению соответствующей культуры, то у нас многие девочки считают себя свободными от всего, включая и эту культуру. А потом они бросают своих новорожденных детей. Короче говоря, сексуальная революция у нас налицо, а революцией культурной она при этом может и не становиться. Однако я, как экономист, предпочитаю все же говорить о другом. Я предпочитаю говорить о культурной революции, предполагающей утверждение ценностей экономической эффективности и достижительности.
Такая культурная революция не может быть принудительной. Установку на достижительность нельзя навязать, ее можно только стимулировать. Стимулировать же ее может только экономическая свобода. А она, в свою очередь, возникает в результате либеральных экономических реформ. И потребность в ней, о которой пишет докладчик, может развиться и стать культурной доминантой только благодаря таким реформам. Об этом свидетельствует опыт многих других стран, да и наш собственный опыт тоже.
Что бы ни говорили о реформах 1990-х годов, в те годы у нас возобладали рыночные отношения, сменившие прежние планово-распределительные. Сказалось ли это на культуре? Да, сказалось. В ней произошли сдвиги, причем необратимые. Привыкнув к ним, мы перестали их фиксировать. Но от этого они не перестают быть реальными.
Моя жена как-то поехала на Химкинский рынок, ей нужно было купить мясо. Ее взгляд упал там на торгующего этим товаром, с виду неплохим, пожилого мужчину. Когда она подошла, он раскланялся, был необыкновенно вежлив. Жена купила у него мясо, он дал ей свою визитку и пригласил, если товар понравится, приходить еще. Товар понравился, и мы теперь покупаем его у этого человека. Кто он? Он — фермер, производящий мясо. И на его примере видно, что пространство экономической свободы, созданное реформами 1990-х годов, продолжает существовать несмотря ни на что.
Или вот, скажем, Рузское частное предприятие, производящее молоко и молочные продукты. Все они — великолепного качества. Интересно и то, что предприятие это появилось не в 90-е годы, а три-четыре года назад. Значит, импульс свободы не затухает. Значит, потребность в ней проникла в культуру, в систему ценностей, а через культуру охватывает все новых и новых людей…
Алексей Давыдов: И все это не помешало воспроизвестись тому, что мы называем «Русской системой». Она может допускать дозированные свободы, если они не подрывают ее устои, но — не больше того. В целом же она остается системой несвободы, опирающейся на доминирующую культуру, в которой потребность в свободе не укоренена. Разве не так?
Евгений Ясин:
Я хочу лишь сказать, что наше общество в культурном отношении не однородное, а многослойное. В нем доминирует полуразрушенная традиционная культура, и потому без культурной революции ему не обойтись. Но такая революция только потому и возможна, что реально уже существуют ростки культуры альтернативной.
Об этом говорила на наших семинарах, ссылаясь на данные социологических опросов, Наталья Евгеньевна Тихонова. Об этом постоянно говорит Михаил Афанасьев. Об этом говорит в своем докладе и Алексей Платонович. Но он обнаруживает ростки альтернативной культуры в сексуальной революции, в стихийном низовом протесте против властного произвола, в художественных поисках кинорежиссеров и писателей, а я нахожу их в сознании и поведении экономических субъектов. Они есть, они себя реализуют, и само их существование позволяет мне надеяться, что культурная революция в России возможна. Я полагаю, что универсальные ценности экономической эффективности и достижительности утвердятся и у нас, как утвердились они не только на Западе, но и в Японии, Южной Корее, как утверждаются в Латинской Америке.
Но я согласен с тем, что при сохранении «Русской системы» сколько-нибудь значительное продвижение по этому пути невозможно. Потому что она, будучи по природе своей не правовой и коррупционной, такое продвижение блокирует. Реформы 1990-х годов эту систему, к сожалению, почти не затронули. Ее предстоит преобразовать в соответствии с принципами либеральной демократии. Пусть не всеми сразу, пусть поначалу в минимальном их наборе, а именно принципами политической конкуренции, разделения властей, свободы слова, независимости суда. Этого вполне достаточно, чтобы культурная революция набрала новые обороты. Только политические реформы способны сделать сдвиги в культуре, вызванные реформами экономическими, культурной революцией в строгом смысле слова.
Понимаю, что у вас уже готов вопрос о том, кто это все захочет и будет делать. Я не знаю. Но я знаю, что при сохранении нынешнего положения вещей Россия обречена на маргинализацию. Я знаю также, что в обществе нарастает недовольство путинским режимом, и Наталья Евгеньевна это сегодня лишний раз подтвердила. И не только стихийное недовольство, но и сознательное целенаправленное противостояние, осуществляемое прежде всего через Интернет.
Не будь Интернета, не было бы и такого феномена, как Алексей Навальный, который за короткое время приобрел широкую известность благодаря своим расследованиям коррупции в различных эшелонах власти. Разве это не симптом назревающей культурной революции? Раз такая деятельность появляется и вызывает широкую общественную поддержку, то не все так уж безнадежно, как многим кажется. И катастрофа, о которой здесь столько всего наговорили, отнюдь не предрешена.
Да, старая культура переживает кризис упадка, что проявляется в гниении «Русской системы». Но рядом с этой культурой с 1990-х годов стала и продолжает появляться культура новая, обладающая потенциалом развития. И именно из нее черпаю я свой исторический оптимизм.
Наталья Тихонова: Мне, как и вам, тоже не близко тотальное пессимистическое видение ситуации. Однако меня очень волнует отсутствие в России альтернативных элит.
