Третьим кандидатом стал Андрей Андреевич Власов. В литературе до сих пор дискутируется вопрос, был ли он борцом за демократию или предателем? Что ж, из этой дилеммы надо всего лишь изъять «или». Разве мало борцов за демократию (как и за прочие «кратии» и «измы») становились предателями своей страны? Взять хотя бы заговорщиков Первой мировой: гучковых, Милюковых, керенских, нанесших России удар в спину? А многие «перестроечники» и «демократизаторы» 1980–1990-х разве не тянут на аналогичное определение?
Власов встретил войну командиром 4-го моторизованного корпуса на Украине. Сражался хорошо, но попал в окружение. Организовать прорыв не сумел или не смог, вместо этого приказал рассредоточиться и выходить мелкими группами. Сам выходил по вражеским тылам вдвоем с любовницей, военврачом Подмазенко. Причем в деревни первая заходила она, хотя и была беременной, а генерал ждал в укрытии. Когда выяснялось, что опасности нет, присоединялся к подруге. Своих достигли благополучно, и Власов был назначен командующим 20-й армией. В битве под Москвой ее штаб спланировал операции и начал громить врага без командующего, Власов еще подлечивался после выхода из окружения. Тем не менее, раз его армия отличилась, то и он прославился.
Был назначен заместителем командующего Волховским фронтом. Позже комфронтом Мерецков отмечал у него вялость, нерешительность, отсутствие инициативы, неспособность самому принимать решения. Правда, эти характеристики давались уже постфактум, изменнику, но поведению Власова во главе РОА они вполне соответствуют. А современные исследователи выявили еще один любопытный штрих к психологическому портрету Власова. Его жена и Подмазенко, отправленная в тыл и родившая ребенка, не знали о существовании друг друга. И генерал писал им одинаковые письма. То есть совершенно одинаковые, будто под копирку. Чтобы не напрягаться и не придумывать лишнее. Писал на одинаковых листах бумаги, одной и той же ручкой, видимо, на одном и том же столе, что одной, то и другой, меняя только имена…
2-я ударная армия Волховского фронта еще в январе 1942 г. перешла в наступление с целью деблокировать Ленинград. В тяжелых боях прорвала две полосы немецких укреплений, продвинулась на 60–70 км, заняв обширный район лесов и болот. И застряла. А горловину прорыва расширить не смогли, ее ширина осталась всего 13 км. Отводить 2-ю ударную не стали, решили вместо этого подкрепить ее — она находилась всего в 30 км от позиций 54-й армии Ленинградского фронта, наступавшей навстречу. А командармом вместо заболевшего генерала Клыкова стал Власов. Подкрепить его войска не удалось из-за катастрофы на юге. И опасность, угрожавшую 2-й ударной, командующий фронтом Хозин (весной Волховский фронт объединили с Ленинградским) заметил поздно. Лишь 16 мая, когда выявилось сосредоточение немцев на флангах, он начал выводить части из «мешка». 21 мая на это последовало разрешение Ставки. Однако немцы отход заметили, нажали, смяли отступающие боевые порядки и к 6 июня перекрыли горловину. В кольце оказались 7 дивизий и 6 бригад. Впрочем, далеко не комплектных, во всех соединениях оставалось в строю 30 тысяч человек.
Сталин снял Хозина, воссоздал Волховский фронт во главе с Мерецковым, с ним выехал начальник генштаба Василевский с целью выручить армию. Сил оказалось мало. Авиации — на весь фронт 20 истребителей. Пехоту и танки «выщипывали» по батальону из разных соединений. И к 21 июня пробили узкий проход, шириной 300–400 м. Стали вывозить раненых. Но операция усугубилась ошибками самого Власова. Выход он толком не сорганизовал, за ранеными бесконтрольно потянулась пехота, державшая эту самую горловину, и 23 июня немцы снова замкнули кольцо.
Следующей ночью Василевский и Мерецков организовали новый удар извне, передав окруженным, чтобы всеми силами атаковали изнутри, бросив тяжелое вооружение, технику и поставив в строй всех, кого можно. Под утро коридор пробили.
Но Власов при этом отдал подчиненным такой же приказ, как при прошлом своем окружении — разбиться на группы и выходить самостоятельно, кто как может. Люди выходили сутки, а 25 июня кольцо замкнулось окончательно. Многие просачивались и позже. Всего вышло 16 тысяч, погибло при этом 6 тысяч, 8 тысяч попало в плен. Командарма искали, передали об этом указание партизанам, в тыл противника заслали несколько разведгрупп. Но он бродил по лесам. Снова вдвоем с женщиной-военврачом, своей очередной любовницей. В деревне Пятница обратился к старосте, попросил устроить поближе к дороге. А как только на этой дороге показался отряд немцев, вышел и сдался им.
Доставленный в штаб генерала Линдемана, он дал исчерпывающие показания о состоянии и расположении советских войск (между прочим, многие попавшие в плен германские военачальники, в том числе Паулюс, отказывались это делать, ссылаясь на присягу). После этого Власов попал в лагерь высшего комсостава под Винницей. И вместе с командиром 41-й дивизии Боярским составил доклад, что большинство населения и армии приветствовали бы свержение советского режима, если бы немцы взяли курс на создание в России национального государства. На Власова обратил внимание офицер отдела «Вермахт-пропаганда» Хильгер. А потом его «опекуном» стал капитан Штрик-Штрикфельдт из разведотдела генштаба. Он был из «русских немцев», служил еще в царской армии. Поэтому господствующих взглядов на восточную политику не разделял. Но искренне верил, что ее можно изменить.
Сперва операция с Власовым проходила по ведомству отдела «Вермахт-пропаганда». За подписью генерала была выпущена листовка к советским солдатам, а затем «Смоленская декларация» о том, что в Смоленске якобы создан «Русский Комитет», и началось формирование РОА — «Русской освободительной армии». Германское командование дало разрешение распространять этот документ только за линией фронта, чтобы спровоцировать дезертирство. Но Штрик-Штрикфельдт, вопреки запретам, сумел договориться с летчиками об «ошибке», и часть тиража рассыпали над оккупированной территорией. Капитан счел, что среди населения декларация вызовет нужный эффект, а затем, поставив руководство перед фактом, будет проще доказать необходимость изменения политики.
Отчасти так и произошло. В Смоленск, в адрес несуществующего «Русского Комитета», пошли письма, ходоки. Приезжали добровольцы, разыскивая, где можно записаться во власовскую армию. А «хиви» и солдаты «Остгруппен» оживились: теперь вроде было за что воевать. Они сами начали считать себя «власовцами», прикрепляли на мундиры нашивки «РОА» и ждали, что скоро их переведут в «свою» армию. Но верховное командование дало инициативе отлуп, и Кейтель строго указал отделу «Вермахт-пропаганда», что не его дело заниматься политикой.
Осенью 1942 г. в Дабендорфе под Берлином была создана «школа пропагандистов». Предполагалось готовить что-то вроде комиссаров для работы в частях «Остгруппен», среди пленных и «остарбайтеров», разъясняя «обманы коммунизма». Количество курсантов было ограничено, одновременно обучалось 100 человек, так что и эта акция держалась на уровне эксперимента. Официальным начальником школы стал Штрик-Штрикфельдт, но под этой крышей обосновался и центр «Русского освободительного движения» (РОД). В него, кроме Власова, вошли другие генералы и офицеры из числа пленных — М. А. Зыков, Г. Н. Жиленков, В. Ф. Малышкин, Ф. И. Трухин и др.
Идеология РОД была совершенно запутанной. На нее оказал сильное влияние НТС — Трухин и ряд других деятелей попали в Дабендорф из «учебного лагеря» в Вустрау, где успели вступить в эту партию. Но во многих власовских документах и программах под «борьбой с большевизмом» понималась только борьба со Сталиным, который якобы извратил идеалы Октябрьской революции. Когда прорабатывали символику РОД, двуглавого орла и бело-сине-красное знамя германское начальство запретило — сочло, что они связаны с традициями «российской державности». И для нарукавных нашивок и эмблем «власовцев» приняли символику морского, Андреевского флага — синий косой крест на белом поле. Ее немцы признали «нейтральной» и разрешили. Контакты с Власовым установил и Шелленберг, разрешил РОД иметь свою разведку — с условием, что она будет делиться информацией с СД. Впрочем, «сотрудничество» больше выражалось в том, что лучшие кадры, отобранные власовцами для разведки, СД просто изымала для себя.
Кем же были все эти власовцы (в том числе называвшие себя таковыми, не будучи связанными с Власовым), красновцы, легионеры и т. п.? Состав их был крайне неоднороден. Были среди них убежденные антикоммунисты. Были и «антирусисты» — среди прибалтов, западноукраинцев, северо-кавказцев. Определенную часть составляло откровенное отребье, которому было без разницы кому служить, абы погулять и пограбить. А для очень многих пленных вступление во вражеские формирования было лишь способом выжить, вырваться из лагерей, где внушали — Родина вас все равно бросила. Такие записывались
