между нами, Коля. Виктор Петрович не любит об этом говорить.
— Почему? Боится, что его в педофилии обвинят? Так вот он какой, наш Виктор Петрович!
— Ну какое наше с тобой дело? Да, он замешан в криминале. Но где ты видел, чтобы честным путем зарабатывались огромные деньги?
— Я хочу знать правду. О нем и о Еве.
— После того, как вы с ней разошлись? — усмехнулся Шантель.
— Может быть, человеку помощь нужна?
— Это не твоя забота. О Еве не беспокойся: ей помогут. Все, что могло с ней случиться, уже случилось. Это не наше с тобой дело, — настойчиво повторил Шантель.
Оба замолчали. Лев Антонович повернул к своему дому. Он по-прежнему жил один, оплачивая съемные квартиры любовницам, и всегда был готов принять у себя Колю.
— У меня плохое предчувствие, — вдруг сказал Краснов. — Очень плохое. Ты ведь знаешь, Лева: я как барометр. Гроза еще далеко, а у меня уже внутри все дрожит. А сейчас просто зашкалило. Я смерть чувствую.
— Чью? — вздрогнул Шантель.
— Кто знает? После того, как умерла Фиса…
— Все, Коля. Об этом вообще говорить не надо. Тема похоронена. Сейчас приедем домой, выпьем, расслабимся. Обойдется.
… И чего его понесло в метро? Николай давно уже не пользовался общественным транспортом, с тех самых пор, как Шантель предупредил: «С твоей популярностью тебе проходу не дадут». Но после вчерашнего Коля решил это проверить.
Чтобы улизнуть от фанаток, пришлось для начала воспользоваться своей машиной. Он оставил ее у метро на платной стоянке и направился к одному из киосков. Был воскресный день, и крохотный рыночек гудел, как улей. Солнце светило ярко, воздух был еще прохладен, но уже полон весенними запахами и звуками. Краснов прислушался: собственный голос, доносящийся из динамиков на рынке, показался каким-то чужим. Но Коле все равно приятно, что его слушают. Слушают, значит, покупают.
Он вдруг перехватил понимающий взгляд продавщицы в одном из киосков:
— Вам Краснова? Последний альбом?
— Что?
— К нам много таких подходит, но вы на него очень похожи. Я как-то на концерте была. «Игры воображения». Правда, сидела далеко, но все равно: вы — вылитый Николай Краснов!
— Спасибо. А покупают его?
— Еще как! Мы его обожаем, в смысле продавцы! Он нас кормит! Так дать вам его последний диск?
— Давайте.
И он зачем-то купил собственный компакт-диск, засунул его в сумку и, уже отходя от киоска, услышал за спиной:
— Мне, девушка, тоже «Игру воображения» дайте, последний альбом.
Он шел к стеклянным дверям метро, ожидая услышать знакомый возглас: «Да это же Краснов! Ой, а автограф? Можно?»
Но никто к нему не кидался, вообще, кажется, не замечали. Он огляделся. Что не так? Из стеклянных дверей вдруг выскочил парень — длинные волосы стянуты в хвост, темные круглые очки, тонкие усики. Парень глянул на другого такого же понимающе — и понесся к маршрутке.
Возле кассы Краснов столкнулся с двумя девицами, у одной куртка была распахнута, под ней белая футболка. Он увидел собственное лицо, растянутое упругими девичьими грудями. Выходит, это и есть популярность? Старается Фонарин. Раскрутил, а теперь стрижет шерсть с овец.
— Молодой человек…
— Что?
— Это вам что? — раздраженно спросила пожилая кассирша.
— Мне? Карточку.
— Сколько поездок?
— Ну, давайте на две. А сколько сейчас стоит проезд?
— Вы что, с Луны свалились?
«С Солнца», — подумал он, взглянул на прейскурант, вывешенный на стекле, и торопливо просунул в щель деньги.
Он спускался на длиннющем эскалаторе к поездам, попутно рассматривая огромные рекламные плакаты. «Группа «Игра воображения» в концертном зале Кремля!!!» И снова собственное лицо показалось Николаю чужим. Нет, совсем не похож, а еще удивляется, что не узнают!
Благодаря Шантелю он совсем отстал от жизни. Репетиции, записи, гастроли. Вокзалы, аэропорты, самолеты. Жена. Но жена все время молчала. Да Ева тоже не ездит в метро.
Навстречу ему ехал парень с точно такой же прической, в темных очках и с усиками. Еще парочка попалась внизу. На него, настоящего Николая Краснова, никто не обращал внимания.
Зайдя в вагон, он нос к носу столкнулся с объемной тетенькой, и услышал злое:
— Господя-я! Надоели-и! Везде одни волосасты-и и очкасты-и!
— Это мода такая, тетенька, — подмигнул ей один из стоящих в вагоне парней, приподняв круглые темные очки.
Та ничего не ответила и стала озираться в поисках свободного места. Краснов стоял у дверей, соображая, на какой бы станции выйти.
Сзади перешептывались две девицы:
— Слушай, а этот похож…
— Да-а… Очень. Может, это он и есть?
— Здесь?! В метро?! Машка, да ты че! Его небось везде на лимузине возят!
— А давай спросим?
Он почувствовал толчок в плечо:
— Извините. А вы не…
— Нет, вы ошиблись.
— Ой, и правда! А сзади так похожи!
Ему вдруг захотелось крикнуть: «Да, я это! Я!» Но так же, как и вчера, когда он наравне со всеми в порядке общей очереди пел в микрофон, Николай Краснов и здесь промолчал. Он вышел на следующей же станции, влился в толпу, став одним из многих парней с длинными волосами, стянутыми в хвост, в темных круглых очках и с тонкими усиками.
Он понял вдруг, что его продали. Со всеми потрохами. Продали его образ, его душу, мысли — все. И все, что он сам может получить с этого, — свой процент. Иначе, деньги. И то пока будет молчать и во всем подчиняться Фонарину. А что касается реального Николая Краснова — его больше нет.
Это-то и есть самое страшное.
Фобос (страх)[9]
На неприятности у него было какое-то особое чутье. Еще ничего не произошло, но наваливалась вдруг странная тоска. Как пошутил однажды Лева Шантель, будто стрелка зашкаливала на барометре, который вмонтирован в душу Коли Краснова и предчувствовал любые изменения погоды.
Вот и сейчас уже две недели Николай ходил и ждал: что-то случится. Причем осознавал, что все события, произошедшие за эти две недели, пусть и кажутся на первый взгляд ничего не значащими, но на самом деле ведут все к тому же, к большой беде. Это были знаки. Но событий оказалось столько, что отсеять их от рутины и как-то во всем этом разобраться не представлялось возможным.
Например, Фонарин всерьез увлекся идей нового шоу и начал проталкивать ее на телевидение.
