момента, когда ее сын, нуждаясь в общении, сам обратится к ней. Сердце подсказывало, что скоро он обязательно сделает это.
Даша открыла входную дверь, переступила порог и оказалась в небольшой квадратной прихожей. Опустив глаза, заметила маленький коврик и принялась тщательно вытирать ноги. Потом решила, что выглядит смешно, стараясь придать обуви первозданную чистоту, и сделала несколько шагов к дубовой двери напротив. Открыв ее, увидела светлую продолговатую комнату с большим количеством живых цветов, полки с толстыми папками, два больших зачехленных дивана, расположенных вдоль стен, — это то, что сразу бросалось в глаза. Даша быстро осмотрелась. Несколько дверей с табличками указывали имена и фамилии тех, кто принимал в этих стенах. С порога разобрать написанное было трудно, но Дубровина и не пыталась это сделать. У окна с поднятыми жалюзи стоял стол с компьютером, за ним, быстро перебирая пальцами, сидела красивая молодая девушка. Заметив Дашу, она оставила свое занятие и приветливо ей улыбнулась.
— Доброе утро, — ее голос соответствовал внешности, располагал и вызывал ответное желание произвести хорошее впечатление.
— Доброе утро, — Даша почувствовала, что волнение мешает ей выглядеть естественно. Уголки рта ее странным образом подергивались.
— Чем могу помочь? — девушка указала на стул рядом с ее рабочим столом, предлагая присесть. Но Даша отрицательно покачала головой.
— Скажите, я могу видеть Артема Тарасовича? — Даша спрашивала уверенно, ни минуты не сомневаясь, что это консультация не какого-то другого Тропинина, а именно Артема.
— Артем Тарасович в отъезде. Он будет послезавтра, в субботу.
— Суббота у вас рабочий день? — пытаясь скрыть огорчение, поинтересовалась Дубровина.
— Да, — девушка засмеялась. — У нашего шефа вообще нет понятия выходного дня.
— Ну вам-то хоть отдыхать дает?
— Обязательно. Трудовое законодательство не касается только его самого.
— Понятно. Тогда я, пожалуй, пойду. Спасибо и до свидания, — Даша убрала прядь волос за ухо, повернулась к двери.
— Простите, — девушка окликнула ее и подалась чуть вперед, — может быть, ему что-нибудь передать? Или записать вас на консультацию?
— Передайте, пожалуй, что заходила Даша. Даша Черкасова, — назвав свою девичью фамилию, Даша вдруг покраснела.
— Я обязательно передам.
— Всего доброго, — Даша поспешила закрыть за собой дверь, а оказавшись на улице, вздрогнула, не в силах сопротивляться нервному напряжению, сковавшему ее с ног до головы. Она не могла успокоиться и безрезультатно пыталась найти в карманах дубленки зажигалку и пачку сигарет. Последнее время она много курила. И хотя прекрасно понимала, что сигарета не помогает решить проблему, каждый раз в минуту волнения закуривала.
Первая затяжка всегда казалась спасительной и на какой-то миг отвлекала от всего, что беспокоило. Так случилось и на этот раз: Даша почувствовала вкус табака, и напряжение, которое сковало ее тело, разжало свои крепкие объятия. Ей стало даже стыдно перед самой собой, что она вдруг так разволновалась. На первый взгляд для этого не было причины. И на второй. Даша постепенно пришла в себя и подумала, что ей повезло — Тропинина не оказалось на месте. Это к лучшему. О чем она, собственно, собиралась с ним говорить? Да и захочет ли он вообще встречаться с ней? Она столько лет не видела его, немного слышала о нем от Олега Пырьева. Она была в курсе, что Артем оправдывает надежды близких, уверенно и быстро наращивает темпы карьерного роста. Она не пыталась интересоваться его жизнью, разве что Олег сам проявлял инициативу и рассказывал что-нибудь о нем. Даша безжалостно вычеркнула Артема из памяти, получив того, о ком мечтала так давно и так горячо — Дубровина. Разве могла она вспоминать о юноше, дарившем ей нелюбимые белые гвоздики, читавшем стихи и каждый раз пытавшемся произвести на нее впечатление? Однажды он понял, что должен оставить ее в своем мире, и ушел. Он с болью, а она точно знала, что с болью и отчаянием, принял это решение. Он прочитал в ее глазах и пришел к выводу, что он, Артем Тропинин, ей не нужен! Да ей никто не был нужен. Дубровин заменил ей весь мир. А теперь, когда все принимало совершенно непредвиденный оборот, Даша поняла, что если из ее жизни уйдет Стас, она остается ни с чем. Окажется в одиночестве. Впрочем, она в нем пребывает в течение всего своего долгожданного замужества. Она и Стас на одной чаше весов и весь мир на другой. Дубровин сделал так, что взаимодополняющие вещи стали взаимоисключающими, и она не смогла это больше выносить.
Может быть, поэтому она с такой радостью и волнением попыталась сейчас прикоснуться к своему прошлому. Тому, в котором она любила совсем другого Стаса и в котором ей никто, кроме него, не был нужен. Она пыталась ненадолго вернуться в те времена, когда не могла быть объективной к тем, кто пытался достучаться до нее. Но это был лишь мгновенный импульс. И, докуривая сигарету, Даша уже сожалела о том, что просила секретаря передать Тропинину о своем визите. Она не хотела, чтобы он увидел ее такой, какой она была сейчас, — без озорного блеска в глазах, от которого, как говорила Марина, все вокруг может загореться, как от искры. Она каждый день видела себя в зеркале и с неизбежностью принимала изменения, происходившие с ее лицом, — горькие складки залегли в уголках рта и словно накинули паутинку мелких морщин вокруг глаз. Еще совсем немного, и они залягут глубокими бороздками, и никакие современные средства, так активно рекламируемые со всех сторон, не помогут избавиться от них. Стоя перед зеркалом, Даша растягивала пальцами лицо, стараясь придать ему совершенно идиотский вид, лишенный каких бы то ни было проявлений эмоций. Гладкая кожа и пустые глаза — жуть. Даша вздрогнула.
На часах было начало одиннадцатого. Она с ужасом поняла, что ей снова нечем заняться. Маришку она проведала, завтра приедет еще — утро пройдет не зря, но через день-другой подругу выпишут, и она будет ощущать себя ненужной. Дома у мамы она уже все перевернула вверх дном, устроив генеральную уборку всех времен и народов. Так что здесь тоже прокол. Говорить вроде бы тоже больше не о чем: что-то мимолетное о прошедшем рабочем дне, ответный вопрос о том, как провела она свое время. Ничего не значащие фразы, за которыми обе стараются скрыть то, что их действительно волнует. Им обеим нужно понять, к чему ведет затянувшееся возвращение дочери в родной дом. Пока ответа на этот вопрос нет, потому что внутри у Даши по-прежнему пустота и обида.
К телефону она не подходит принципиально, потому что первые дни его обрывал Стас, а разговоры обычно заканчивались на повышенных тонах. Он требовал ее возвращения, она твердо стояла на том, что не может этого сделать.
— Тебе не кажется, что твоя поездка к маме слишком затянулась?
— Нет, не кажется. Я ведь не называла точных сроков, — спокойно ответила Даша, когда Дубровин в который раз задавал этот вопрос. — Ты можешь оставить меня в покое?
— Я еще считаюсь твоим мужем?
— Разумеется.
— Тогда я не могу выполнить твою идиотскую просьбу!
Это повторялось несколько раз с небольшими вариациями, а потом он перестал звонить. Сначала Даша вздохнула с облегчением. Она устала от нервозности, которую несли эти телефонные звонки. Они будто разрушали то, что и так находилось в крайне шатком состоянии. Но прошло еще несколько дней, и Даша почувствовала себя совершенно паршиво без этих каждодневных выяснений отношений. Они словно давали ей лишний повод убедиться в том, что она существует, а не исчезла с лица земли. Только эти звонки и делали ее реальной, потому что она давно существовала в роли затворницы, для которой главное — ее мещанский мирок, лишенный проблем. Она перестала понимать, что происходит там, за стенами ее надежного дома, ставшего добровольной тюрьмой. И теперь, когда главный надзиратель в лице Дубровина вдруг оставил ее в покое, она запаниковала. Даша больше не отключала телефон, обманывая себя, что не ждет звонка. На самом деле она прислушивалась к воцарившейся тишине и думала о том, почему Дубровин не дает о себе знать, пыталась понять ход его мыслей, предугадать его последующие шаги. Ведь не успокоился же он действительно? Она нужна ему, она — его наркотик и боль. Наверное, с некоторых пор больше второе, после всех своих умозаключений Даша была в этом уверена. Она не оправдала его надежд, оказавшись красоткой, фарфоровой статуэткой далеко не высшего сорта. Дубровину нужно все лучшее, как и ей самой, — это их роднит и разъединяет одновременно.
Даша прикурила очередную сигарету, отметив, что руки перестали дрожать и зажигалка с первой попытки выдала достаточно высокий столбик голубого пламени. Глубоко затягиваясь, Даша, пожалуй, только сейчас поняла правильность вывода матери, что от безделья в голову лезут самые разные мысли и додуматься можно до чего угодно. Вот и сейчас, пытаясь бороться с хаотичным потоком мыслей о неутешительном настоящем и с ностальгическими воспоминаниями о прошлом, Даша чувствовала, что так и не находит опоры. Никакого даже самого шаткого равновесия. Она представила себя хрупкой девочкой на шаре, как на картине Пикассо, — неловкое движение, и можно упасть, больно ударившись. Она не хочет падать, но и балансировать на шаткой опоре — тоже. На самом деле многое зависит от нее самой, она же пытается переложить ответственность за происходящее на других. Она уехала из дома, не видя выхода, пытаясь разорвать сужающийся круг тягостного общения с мужем. А если бы он сделал это первым: уехал, оставив за собой право назначать день возвращения или окончательного разрыва? Она была бы в бешенстве — это точно! Получается, что ее решение бежать — не самое лучшее из того, что можно было придумать в их ситуации.
Но делать первой шаг к сближению Даша все равно не думала. Ничто не изменилось — Дубровин оставался при своих взглядах, она — при своих. Возвратиться — означало бы принять порядок, заведенный Стасом, признать, что она согласна на все, лишь бы быть рядом с ним. Это было для нее неприемлемо. Это было бы прощание со своей гордостью, своим «я», а ведь именно этого она так боялась. Если она снова уступит, Дубровин поймет, что она сломалась. Наверное, единственный выход — серьезный разговор. Их было немало, но этот должен быть последним, решающим, поставить все точки над i. Нужно сделать так, чтобы Стас перестал испытывать чувство обреченности и страх потери, чтобы он честно признался ей в том, что его беспокоит и заставляет контролировать каждый ее шаг. Что она, по его мнению, делает не так, заставляя его переживать, превращаться из любимого человека в надсмотрщика. Ведь он не был таким.
Дубровин говорил, что она никогда не заставит его умолять. Ей это нравится! Она тоже не собирается унижаться, выглядеть слабой и беззащитной. Жизнь никогда не останавливается, если наступает разлад в отношениях между любящими людьми. Им кажется, что в этот момент весь мир перестает существовать, им нет до него дела. В душе только боль и желание поскорее избавиться от нее, заглушить. Но проходит немного времени, и боль притупляется, с ней уже можно сосуществовать, а значит, уже применяется не любая анестезия, а только та, которая оставляет нетронутым чувство гордости, собственного достоинства.
Разобравшись с этим, Даша решила, что в любом случае звонить первой и назначать встречу не станет. Она подождет, соберет свои нервы в кулак и подождет. Он не выдержит. Ему еще тяжелее переживать одиночество в этом огромном пустом доме, где тебя никто не встречает, не улыбается и не с кем поговорить. А пока, чтобы отвлечься от ожидания звонка Стаса, она будет читать, смотреть телевизор, начнет писать письмо Симке. Обычно получаются длинные письма. Даше это не составит труда, а поможет скоротать время. Остается еще Марина. Как пройдет ее нелегкий разговор с Сергеем? Наверняка подруга будет нуждаться в ее поддержке. Она готова ей предоставить себя в качестве жилетки для слез, отпускающего грехи священника, просто молчаливого слушателя, как будет угодно. Помогая подруге, она и сама отвлечется от собственных проблем.
Даша встряхнула волосами и, отбросив недокуренную сигарету, направилась к автобусной остановке. Она передумала ловить такси, настроившись ждать автобус сколько придется. Среди людей, в городской суете время летит незаметно. Даша вдохнула морозный воздух и окинула быстрым взглядом стоявших рядом. У всех были задумчивые лица, и никому не было друг до друга никакого дела. Это казалось настолько очевидным, что Даше стало не по себе. Она
