жаль, что ты не стал моим сыном и уж точно никогда не будешь моим мужем. Время жестоко разбросало нас на десятилетия. Оно не рассчитывало, что мы найдем друг друга. Что мне теперь делать? Ты найдешь себя, а я? Милый, что остается мне?
— Не знаю, — откровенно ответил Тропинин. Он никогда не думал связывать свою жизнь с Диной. Она была ступенью, необходимой для продвижения вверх. Она и сама знала об этом. Или она только хотела казаться такой независимой и уверенной в себе? Это было ее прикрытие, маскировка. А он не понял. Он по-прежнему хотел видеть в ней только деловую партнершу, позволяющую иногда выходить их чувствам из-под контроля. Это было нужно обоим. Артем обхватил голову руками. Он вдруг представил, что Дина уйдет из его жизни. Чем он заполнит пустоту, которая неминуемо образуется с ее уходом? Тропинину стало не по себе. Он уже не понимал, что его больше волнует: внезапное появление Даши или перспектива исчезновения из его жизни Дины?
Почему он пытался связать этих двух женщин? Артем только сейчас понял, что все это время пробует представить свою жизнь, в которой нет больше Золотаревой, а снова появляется Даша. Но ведь это глупо. Черкасова могла проходить мимо и увидеть вывеску с его фамилией. И ей стало интересно, каким стал отвергнутый ею когдато парнишка. Она хотела снова убедиться в том, что он не достоин ее внимания, что она не ошиблась. Есть женщины, которым это нужно для оправдания собственных ошибок и неудач. Может быть, Даша принадлежит именно к этой категории? Она подсознательно возвращается в прошлое, чтобы убедиться в верном выборе. Но даже если ее брак оказался неудачным, то какое ему до этого дело? Никакой логики. Артем решил, что нужно дождаться второго появления Даши и только тогда делать какие-то выводы. Он боялся признаться самому себе, что как только станет ясно, что Даша — свободная женщина, безумие начнется вновь. Он снова попытается стать для нее единственным. Он верил, что эта попытка будет успешной. Он изменился, может быть, таким он понравится ей? Попытка не пытка. Он снова был готов доказывать свою любовь. Ведь это была настоящая любовь, и она не могла просто так уйти. Артем тряхнул головой, автоматически пригладил волосы. Он настраивался на работу. Сейчас это главное, а потом, когда закончится рабочий день, он снова будет думать о Ней. Он никогда и не забывал, но теперь эти мысли словно получили пропуск для беспрепятственного течения в русле.
Тропинин улыбнулся, бросил быстрый взгляд на дверь, словно боясь, что там все еще стоит и ждет его указаний Саша. Нет, в кабинете он был один. Артем открыл первую попавшуюся под руку папку, и лицо его стало серьезным. Оно приняло выражение, которое означало, что пришло время напряженной работы. Работа, работа, а все остальное потом. Как в песне.
Марину выписали из больницы. Когда Даша в последний раз навестила ее, она дала понять, что отношения в ее семье обострились и благополучие висит на волоске. Признание Марины Сергей выслушал молча. Он не проронил ни слова, пока она выдавливала из себя все, что была в состоянии ему рассказать. Он смотрел в пол застывшим взглядом, никаких обвинений, вопросов, упреков. Оставил передачу, которую принес с собой, и, не поднимая глаз, медленно вышел из палаты. Марина была в отчаянии, она не смогла даже окликнуть его, потому что в горле стоял комок, мешающий говорить, дышать, — предвестник слез. Она не смогла совладать с чувствами, произнести слова, которые были так нужны именно в эту минуту. Она должна была кричать, умолять, но вместо этого беззвучно прошептала ему вслед «Сережа…» Этого не услышал никто, да и она сама едва ли понимала, что сказала, а что так и осталось в ее воображении.
Она проплакала целый день, а на следующий — стала проситься домой. Врач понял, что нервное напряжение пациентки возрастает, и пообещал выполнить ее просьбу в самое ближайшее время, тем более что она была уже почти готова покинуть больницу. Марина звонила домой, чтобы услышать хотя бы голос дочки. Она скучала по Лидочке, но никто не подходил к телефону. Это было похоже на самую изощренную пытку. Марина была уверена, что ей стало бы легче, услышь она хоть словечко, произнесенное дочуркой. Сергей ни разу не взял ее с собой в больницу, а теперь Марине казалось, что она не застанет ее дома, когда вернется. Она боялась, что ее встретит квартира с пустыми стенами, без мебели, без вещей, без того уюта, который она создавала все эти годы, без дочкиных игрушек. А накануне выписки Марина позвонила Даше и попросила приехать утром, чтобы вместе с ней вернуться домой.
— Дашуня, я боюсь вставлять ключ в замок. Я боюсь, что меня удар хватит, если дома что-то изменилось, — лихорадочно говорила она. — Приезжай, пожалуйста, не оставляй меня.
— Хорошо, хорошо. Ты не волнуйся. Я приеду пораньше.
— Часам к десяти, Даш. Раньше обхода меня не выпишут. Только приезжай!
— Ну, я ведь пообещала, не волнуйся.
В день выписки Марина ждала ее в коридоре, нервно покусывая ногти. Она сидела в полуразвалившемся кресле, накручивая на палец прядь длинных черных волос. Ее карие глаза суетливо бегали, не в силах сосредоточить взгляд. Она была на грани нервного срыва. Такой Даша ее никогда не видела и почувствовала, как неприятный холодок прошел по всему телу. Однако показывать это Даша не собиралась.
— Привет, Машка! — бодро поприветствовала она подругу, но в ответ Марина бросилась к ней, уткнулась в плечо и разрыдалась. — Что случилось?
— Дома никто не берет трубку, никто! — всхлипывая, ответила Марина. — Они бросили меня. Я осталась одна, совсем одна.
— Перестань, — пыталась успокоить подругу Даша. — Они могли пойти гулять, поехать к бабушке с дедушкой, выйти в магазин за хлебом. Сергей может быть на работе, а Лидочка у Лидии Павловны. Как-то же они обходились без тебя все это время. Что за паника, к чему?!
— Нет, нет, я знаю. Он не простил меня. Такое не прощают, — твердила Марина, закрывая лицо руками. — Все кончено, все, понимаешь? До тебя доходит, что у меня все кончено?!
— Успокойся, прошу тебя.
— У тебя ведь все в порядке, у тебя всегда все в порядке! Как ты можешь кого-то понять? Ты, которая получила все на блюдечке с голубой каемочкой! — глотая слезы, кричала Марина. — Твой Дубровин тебя на руках носит, как тебе понять?
— Заткнись! — Даша крепко взяла ее за плечи и с силой тряхнула. — Заткнись, истеричка!
Больные выглядывали из палат, чтобы посмотреть, кто так истошно рыдает и причитает, кто кричит. Это было представление — они редко, но случались в стенах этого тихого заведения, живущего размеренной, от обхода до обхода, жизнью. Бледные лица застыли в ожидании продолжения, но резкие слова Даши, кажется, возымели действие — Марина замолчала. Она даже не подумала обижаться на подругу, взяла сумку с вещами и молча пошла по длинному коридору. Даша покачала головой и поспешила за ней, стуча каблучками своих зимних сапог.
На улице они поймали машину и в молчании ехали к Марине домой. Дубровина искоса наблюдала, как Марина кусала губы, отворачиваясь к окну. Она выглядела совершенно разбитой, беспомощной, а въезжая во двор, взяла Дашу за руку и крепко, до боли сжала ее пальцы.
— Прорвемся, Мариша, прорвемся, — тихо сказала Даша, не представляя, что ждет их впереди.
Дома действительно никого не было. Увидев игрушки Лидочки, разбросанные по комнате, Марина схватила первую попавшуюся и, уткнувшись в нее, снова расплакалась. Только теперь это был беззвучный плач, когда слезы катились по щекам словно сами собой. Даша стояла в проеме двери, молча наблюдая за подругой. Она не знала, какие слова утешения найти сейчас.
— Маш, давай позвоним Лидии Павловне, — предложила она наконец.
— Я боюсь, — вытирая мокрые щеки, нос, ответила Марина.
— Нужно понять, что происходит. Нет ничего хуже неизвестности.
— Господи, откуда такие познания! — иронично заметила Марина.
— Опять начинаешь!
— Нет, не начинаю. Не злись, я не в себе, пора бы догадаться.
— Хорошо, будем считать, что у тебя все привилегии человека, находящегося на грани. Тебя это устраивает?
— Вполне.
— Тогда или успокойся и дождись вечера или звони свекрови, — Даша скрестила руки на груди, в упор глядя на подругу.
— Я приму душ.
— Нет, сначала ты должна все выяснить. Остальное потом. Потом, понимаешь?!
— Да-а! — крикнула Марина, резко снимая с себя полушубок, сапоги. — Проходи. Или ты собираешься стоять в прихожей все время?
Даша медленно расстегнула «молнии» на сапогах и поставила их в уголок прихожей. Вскоре на вешалке оказалась ее дубленка, сумочка. Сунув ноги в тапочки большого размера, Даша поняла, что надела обувь отсутствовавшего хозяина. Поправив волосы, Дубровина зашла в комнату и принялась аккуратно складывать игрушки в большую коробку, явно предназначенную для их хранения. Даша медленно подбирала разбросанных куколок, мишек, собачек, поглядывая на Марину, застывшую у телефона.
— Ты забыла номер? — съязвила Даша. Ее вдруг стало злить бездействие подруги.
— Нет, я не знаю, как начать разговор.
— Скажи «доброе утро», остальное Лидия Павловна тебе сама скажет, — выйдя из комнаты в коридор, сказала Даша. Достав из сумочки сигареты и зажигалку, она решила покурить на кухне. — Я оставлю тебя, если не возражаешь.
Она специально вышла, чтобы не быть свидетельницей неприятного разговора, а в том, что он не будет приятным, Даша не сомневалась. Сигарета ненадолго отвлекла ее от происходящего в комнате. Слух, как назло, обострился, и Дубровина слышала малейший шум, доносившийся оттуда. Сначала характерный звук набора номера, а потом тихий голос Марины. Даша тряхнула головой, словно сбрасывая с себя неуверенно звучащий звуковой поток. Это были слова, которые Марина едва подбирала, чтобы разговор не оборвался на первой минуте.
Даша подошла к окну и принялась разглядывать случайных прохожих, снующих где-то внизу, — с десятого этажа шестнадцатиэтажного дома они казались похожими на сказочных гномов, спешащих совершать свои сказочные дела. Даша глубоко затянулась, выдохнув мощную струю дыма в прозрачное стекло. Серая пелена на мгновение словно отгородила волшебство улицы от того, что происходило в этой обычной панельной квартире, и ощущение волшебства исчезло.
— Даша! — голос Марины прозвучал неожиданно. Даша вздрогнула и резко повернулась к подруге. Ее лицо ничего не выражало. Трудно было понять, чем закончился ее разговор со свекровью. — Даша, Сергей в командировке. Приедет завтра, а Лидочка с бабушкой.
— Ну, дальше что?
— Похоже, он ничего никому не сказал, — тяжело выдохнула Марина и на подгибающихся ногах добралась до кресла. Упала в него, закрыла глаза. Побледневшее лицо было похоже на маску: бескровные губы, густые черные брови, всегда игравшие и реагирующие на малейшее изменение настроения, неподвижно застыли, веки не подрагивали. — Она говорила со мной, как обычно.
Даша смотрела на подругу со страхом, в какой-то момент ей показалось, что Марина уже никогда не откроет глаза, что вот так она будет выглядеть, когда веки ее сомкнутся навсегда. Это была жуткая мысль, от которой у Даши мороз пробежал по коже. Она закрыла рот ладонью и замерла в ожидании. Марина медленно поднесла руку ко лбу, убрав упавшую прядь волос. Она все еще не хотела открывать глаза, потому что тогда снова придется разговаривать с Дашей. Марина уже жалела, что попросила ее быть рядом. В эту минуту ей больше всего хотелось оказаться в одиночестве, не чувствовать на себе пристальный взгляд подруги.
