нечестивый Малик со своими людьми в моем городе?
— Скажи, и я поступлю по справедливости — пообещал шейх
— Так слушай: этот молодой нечестивец пришел к моим людям с товаром. И они приняли его как брата, приняли у него товар и дали ему за него справедливую цену. Видит Аллах, мы не сделали лихвы, точно так же, как не делаем лихвы с тобой, ибо Аллах все видит, и спросит с нас, когда настанет День.
— Аллаху Акбар! — синхронно сказали все пятеро, и совершили вуду, ритуальное малое омовение без воды.
— И чем же нечестивый Малик ответил на нашу справедливость, на наше доброе отношение к нему!? Да будет Аллах свидетелем моим словам, да сгинуть мне на этом месте, да отсохнет мой язык, если я лгу. В этот же день нечестивец ворвался в припортовое заведение, и разбил его! Он никогда не просил разрешения на такое, и я не дал бы никогда такого разрешения. Так пусть же справедливый суд — укажет Малику на его ошибку и назначит наказание. Скажи мне, шейх — Малик прячется на землях твоего племени?
Шейх мог солгать. Несколько слов — и все, здесь не приято было что-то выяснять и уточнять, не принято было и шпионить. Но шейх знал, что слова его лжи — ветер донесет до людей его племени — и люди его племени утратят уважения к нему. Ибо уста, извергнувшие ложь — извергнут ее с легкостью и во второй и в третий раз — а как может быть шейхом тот, кто лжет. Как может племя идти за человеком, утратившим доверие людей...
И потому шейх сказал правду
— Да, это земля Малика в той же степени, в какой она принадлежит любому из моего народа , и Малик находится здесь.
— В таком случае, отдай его мне, и клянусь Аллахом, суд над ним будет скорым и справедливым.
Шейх нахмурился
— Да отсохнет моя рука, если я сделаю это. Ты давно живешь на берегу, Фатех. Ты пропах рыбой и делами городских людей — но тебе никто не ставит это в вину, и каждое племя, большое или малое принимает тебя на своей земле, не требуя с тебя платы. Но никто из нас не знал, что ты забыл наши законы и воспринял законы неверных. Разве ты не знаешь, что судить Малика могу лишь я, а выдав его тебе — я покрою позором не только себя самого, но и любого совершеннолетнего мужчину моего народа?
Шейх пригладил усы
— К тому же Малик сказал мне, что разбил это заведение потому, что там торговали харамом и делали харам. Неужели ты пришел ко мне, чтобы просить суда над справедливыми? Неужели ты забыл Шариат?
Ничего не получалось. С одной стороны — была мафия, Копполо, боевики — с другой стороны шейх и его люди, упертые и твердолобые как эти горы. Черное отчаяние вползало в душу...
— Малик солгал вам! — выкрикнул Фатех — он солгал вам!
— Скажи в чем же — и я накажу его за ложь — невозмутимо ответил шейх
— Он разбил это заведение не потому, что там торговали харамом, совсем по другим причинам! Он пришел туда для того, чтобы похитить русского! Русского моряка с одного из кораблей, которые стоят в гавани! И он сделал это! Нас всех уничтожат, понимаете?! Этого нельзя было делать, это объявление войны!
— Неужели, ты боишься кого-то кроме Аллаха? — презрительно сказал шейх — да, Фатех, ты и в самом деле пропах рыбой. Скажи — достаточно с меня Аллаха, он — прекрасный хранитель и укрепись в душе своей, как это делаю я и мои люди...
Про себя шейх заметил, что надо во всем разобраться. Малик привез с собой раненых, в том числе одного, которого в племени не знали. Но он сказал, что это его брат, которого он встретил в странствиях по миру. Если бы он сказал, что это русский — шейх и его люди приняли бы это нормально. Похищение людей за выкуп здесь не считалось за преступление, этакие дела воспевали в песнях и легендах. Но если Малик солгал, если он злоупотребил гостеприимством своего народа...
— Ты так ничего и не понял! — сказал Фатех — я не про русских. Я про других людей, которые главные в городе. Они...
Что они могут сделать — Фатех так и не поведал, просто не успел. Потому что в ночной тиши щелчком кнута раскатисто треснул выстрел — и лицо шейха аш-Шафи, воина и предводителя своего народа взорвалось фонтаном кровавых брызг...
И тут же — еще один выстрел сразил одного из боевиков, занимавших позицию у машин. Боевиков племен.
— Стреляют! — истошно крикнул кто-то
— Не стрелять! — закричал Фатех, первым поняв, в какую ловушку они попали.
— Аллаху Акбар! — пронеслось над горами.
И огненная буря — разразилась на пятачке.
Неизвестный снайпер солировал — его выстрелы, хлесткие и всегда безошибочные — заглушали стакатто автоматов. То один, то другой стрелок — падали под шквальным огнем другой стороны, охотиться за снайпером было некому и некогда — смерть была здесь, рядом, в нескольких метрах. Почти одновременно погасли фары машин, разбитые пулями, с хлопками лопались шины, стальной град барабанил по кузовам, делая их похожими на решето. Дело было ночью, ни у той ни у другой стороны не было ни прицелов ни приборов ночного видения — но стрелять можно было ориентируясь по вспышкам дульного пламени. Еще освещение давали горящие и загорающиеся машины. Смерть гуляла повсюду — и спасения от нее не было...
Одного из боевиков, которых привез с собой Мухаммед Фатех звали Руби, но среди своих он был известен как Крысеныш. Он был совсем молодым — всего шестнадцать лет, и по молодости — ему мало что доверяли. В этой бойне — он оказался случайно, просто хозяин собирал всех и он оказался под рукой. Только и всего...
Крысеныш не был профессиональным солдатом, которого учили выживать в любых, самых страшных обстоятельствах — но у него было кое-что другое. Звериная хитрость, воспитанная в самых дурных районах Танжера, где могут убить за пачку сигарет. Дети в таких районах — лет в одиннадцать — двенадцать становятся профессиональными убийцами. По законам большинства стран — до четырнадцати лет ребенок вообще не подсуден, его нельзя приговорить к уголовному наказанию ни за какое, за самое страшное преступление. Очевидно, те кто писали эти глупые законы не знали про Танжер и про то, что там творится. Десятилетний ребенок — вполне может нажать на спусковой крючок, с этим нет никаких проблем. Десятилетний ребенок невысок — прекрасно скроется в толпе, кроме того от ребенка не ждут никакого подвоха. Такие вот малолетние убийцы, обученные циничными и жестокими воспитателями — перебрасывались на континент и к четырнадцати годам имели за спиной «багаж» в несколько десятков заказных убийств. После возвращения на Родину -их нередко убивали свои же, опасаясь маленьких монстров, которых они создали...
Когда началась перестрелка — Крысеныш не стал палить, как остальные мозги у него работали не хуже, чем у любого иного спецназовца. Кто стреляет — тот и мишень, дульную вспышку не спрячешь... Вместо этого — он откатился в сторону и застыл, став невидимым для всех...
Силы были примерно равны — по численности и огневой мощи — но горцы выигрывали. По очкам — но выигрывали. Многие были профессиональными солдатами, они были сильнее, жестче, жизнеспособнее уголовных ублюдков с побережья, которые вкусно жрали за хозяйский счет, почти не тренировались и максимум, что могли сделать — с грозным видом постоять на разборке. Или поджечь магазинчик, владелец которого отказывается платить. В Танжере — давно не было междоусобных войн и авторитет того или иного бандита — определялся по количеству людей в его банде. По количеству — но отнюдь не по качеству...
А горцы — жили в горах, где им приходилось охотиться на скудную в этих местах дичь, и каждый патрон — был на счет. Так что — промахиваться они не умели...
Огонь стих, когда боевики Фатеха были выбиты полностью. Горцы потеряли около половины своих людей, но вместе с этим — они потеряли и своего шейха...
