мятежников добрались даже до Сайгона, где влачили жалкое существование, работая грузчиками-кули и рикшами. Говорят, что аргентинцы якобы до сих пор благодарны эмигрировавшим в Аргентину потёмкинцам, которые приучили тамошних жителей к употреблению гречки. Но это, согласитесь, небольшое утешение. Пожалуй, лучше остальных устроился наиболее образованный из всех участников мятежа инженер-механик поручик Коваленко, который преподавал математику в школе для детей русских эмигрантов в Женеве, где учился сын писателя Горького. Но Коваленко скорее исключение из общего ряда.
Очень любопытны признания Льва Троцкого, прозвучавшие в его мемуарах: «Новая полоса эмиграции ознаменовалась здесь высадкой „потёмкинцев“. Трудно представить себе тот ужас, в какой были повергнуты румынские власти появлением мятежного русского броненосца у берегов Констанцы в июне 1905 года. Они боялись принимать незваных гостей, ещё больше боялись, что те, в случае отказа, начнут бомбардировать город; не знали, как им быть с русским правительством, если мятежники окажутся на румынской территории. В конце концов, всё уладилось к общему удовольствию. Русские власти предложили принять броненосец и обещали не требовать выдачи матросов, лишь бы только корабль (цена ему около 30 миллионов) был возвращён в сохранности. Отношения между разными группами матросов были к этому времени до последней степени обострённые, и каждую минуту могла вспыхнуть кровавая схватка. Доктор Раковский отправился на броненосец и заявил матросам, что на румынской территории они останутся неприкосновенными. 700 человек высадилось в Констанце. Много они тут горя приняли, — в чужой стране, без языка! Работали на помещичьих полях, на нефтяных промыслах, на фабриках. Матюшенко пробовал устроить жизнь своих сотоварищей на коммунистических началах. Но это скоро расстроилось, особенно когда семейные стали выписывать из России жён и детей. Румынские власти первое время действительно не трогали матросов. Но после бурного крестьянского движения, прокатившегося в 1907 году по всей Румынии, началась бессмысленная полицейская травля матросов, которые к крестьянским волнениям не могли иметь никакого отношения, так как ни один из них тогда не говорил ещё по-румынски. Большинство матросов потянулось в Америку, часть разбрелась по Европе, душ полтораста осталось в Румынии. Их все здесь очень ценят, как искусных и энергичных работников. Многие поженились на румынках и обзавелись домишками».
Признания Троцкого позволяют сделать несколько весьма серьёзных выводов:
1. Матюшенко фактически бежал с броненосца, боясь кровавой расправы команды, до которой только сейчас дошло, в какую авантюру он всех втянул.
2. Положение потёмкинцев было самое бедственное. Они сразу же оказались никому не нужны, ни революционерам, ни своему бывшему вожаку Матюшенко, ни румынам.
3. Полностью провалилась идея Матюшенко превратить часть своих бывших сослуживцев в своих собственных рабов путём создания лично подчинённой ему некой революционной коммуны.
4. Бывшие ниспровергатели царизма сразу же забыли обо всех своих недавних амбициях. Революцией они были уже сыты по горло, и теперь превратились в нищих и беспрекословных работников, которых использовали за нищенские зарплаты на самых тяжёлых работах.
Троцкий признаёт, что больше ни в каких революционных выступлениях потёмкинцы не участвовали.
Часть матросов постепенно вернулась в Россию. Некоторых арестовали и осудили. Кому-то удалось остаться незамеченными. Некоторые бывшие потёмкинцы впоследствии воевали в годы Гражданской войны в Красной армии. Матрос Чубук, к примеру, стал кавалерийским комиссаром, матрос Кульков командовал стрелковым полком, а матрос Спинов был контрразведчиком-чекистом. Некоторые потёмкинцы, вернувшись в СССР, нашли себя в новом государстве. В 1935 году Президиумом ВЦИК было принято решение установить оставшимся в живых ветеранам потёмкинского мятежа персональные пенсии, а в 1955 году в ознаменование 50-летия восстания все жившие к тому времени потёмкинцы были награждены медалью «За отвагу».
Боцман броненосца Мурзак, тот самый, что вначале примкнул к восстанию, а потом содействовал сдаче броненосца властям, в годы Гражданской войны снова поменял убеждения и воевал на стороне красных, за что, будучи взят в плен, был расстрелян белыми. Произошло это при весьма необычных обстоятельствах. В 1919 году в Феодосию вошли белые, которые и арестовали бывшего боцмана, который не успел убежать и выдавал себя за обычного рыбака. Может быть, ему как-то и удалось бы отвертеться, но в это время в Феодосию зашёл пароход, где штурманил бывший командир «Потёмкина» Алексеев. Так как пароходик пришёл из занятого красными порта, белые тут же арестовали всю его команду. Команде ничего страшного не грозило, просто их решили подержать для профилактики пару суток в камере. Там-то, в тюрьме, Алексеев и увидел Мурзака. Решив, что это удача свести со старым недругом счёты, а заодно и выгородить себя, Алексеев сдал Мурзака белогвардейцам, не представляя, чем это ему обойдётся. Наверное, белогвардейские контрразведчики очень удивились, узнав, что у них в каталажке одновременно сидят бывший командир мятежного «Потёмкина» и его старший помощник. Не разбираясь долго, кто из них больше виноват, они расстреляли обоих…
Ближайшие же друзья Матюшенко отличились и в дальнейшем. В 1906 году под Екатеринославом был пойман и повешен бывший потёмкинец анархист Горобец, ставший профессиональным террористом, а в годы Гражданской войны «прославился» жестокостью один из сподвижников батьки Махно потёмкинец Дерменжи, который всегда лично казнил пойманных офицеров и большевиков, вырезая первым погоны на плечах, а вторым звёзды на спинах.
Некоторые бывшие ближайшие сподвижники Матюшенко поступили более хитро. Из письма активного матюшенковца Денисенко друзьям-потёмкинцам в Румынию: «Вижу я теперь, что лучше умереть за святое дело народа, чем жить на чужой стороне и работать на проклятого буржуя. Живём мы здесь несколько русских, и как заработаем деньги, то сформируем военную дружину и придём на родину бить проклятых народных кровопийцев». Вскоре Денисенко действительно заработал хорошие деньги, но от замысла ехать «бить проклятых кровопийцев» почему-то сразу отказался и… купил себе приличную ферму. Спустя несколько лет Денисенко и вовсе стал преуспевающим фермером, на которого работало несколько десятков наёмных рабочих. А потому в 1917 году он предпочёл навсегда остаться в Канаде, так как пришёл к выводу, что лучше самому быть «проклятым кровопийцем», чем уничтожать оных.
В советское время хорошую карьеру сделал бывший потёмкинец Лычёв, который стал вначале секретарём губкома РКП(б), а затем и генеральным консулом в Англии. Несколько бывших потёмкинцев приняли участие и в Великой Отечественной войне. Так бывший матрос Скляров воевал в 40-й Краснознамённой мотострелковой бригаде, а бывший потёмкинец Чубук командовал партизанским отрядом в Ленинградской области.
Вице-адмирал Чухнин после потёмкинских событий ещё год командовал Черноморским флотом, в ноябре 1905 усмирял бунт на «Очакове», а летом 1906 был убит эсерами. Что касается вице-адмирала Кригера, возглавлявшего Черноморскую эскадру во время знаменитого «немого боя», то за проявленную мягкотелость, почти сразу после потёмкинских событий, он был уволен со службы.
Судьба жестоко покарала тех, кто прямо или косвенно пытался погреть на потёмкинском мятеже руки. Так куратор Фельдмана и Березовского Иоффе покончил жизнь самоубийством в 1927 году. Карл Либкнехт, финансировавший побег Фельдмана и его приезд в Берлин, расстрелян в 1919 году за попытку взять власть в Германии. В 1905 году в Констанце потёмкинцев встречал социалист Раковский, чтобы «передать привет от европейского пролетариата и вдохнуть в их усталые души энергию к новой борьбе». Привет он передал, но в 1938 году за попытку государственного переворота в СССР был расстрелян.
Что касается Фельдмана, то он все 30-е годы выступал с бесконечными рефератами о восстании на «Потёмкине» и о своей руководящей роли в нём, очень любил рассуждать о причинах поражения мятежа (считал, что из-за недостатка революционной решимости моряков), написал мемуары, книжки о восстании для детей и даже снялся в фильме Эйзенштейна в роли… самого себя. В 1937 году наступил момент истины и для Фельдмана — он был репрессирован, но как-то и здесь выкрутился. В 1957 году, как ветеран революции, даже стал персональным пенсионером. Умер Фельдман в середине 60-х годов. Его другу Березовскому повезло меньше, и в 1937 году он получил свою пулю в застенках НКВД.
Следы ефрейтора Бурцева и рядового Штрыка, бежавших вместе с Фельдманом, затерялись где-то в Румынии. Большевика Васильева-Южина, с запозданием прибывшего в Одессу по поручению Ленина для руководства восстанием, расстреляли в 1937 году.
