В гробах шкатулок умирали Еще живые жемчуга, А гром уж с молнией скандалил, Ковал нахмуренные дали И крепко-крепко всё ругал. И кости зданий дребезжали, И кто-то крышу в барабан, И кто-то вдребезги скрижали, Гремучей молниею жалил И бездны мира колебал.
104
Опять на плахе ночи канул, Как голова любимой, год. К певцу на ложе, к великану Денница новая идет. Скорей. Зари тончайшим мясом К бокалам глаз моих прильни. Молочным сумраком дымяся, Гаси последние огни. И ты уйдешь. И в ночь такую ж. Под звездную глухую медь… Бессмертная, лишь ты ликуешь Шехерезадой черной, смерть.
105
Радуйтесь, – петь я не стану, Выжму молчанье из грусти. Месяц свой коготь янтарный В сердце поэта запустит. Звезды в трапециях ночи Номер последний исполнят. Ветер мой лик обхохочет В третьем кругу преисподней. Будут и гимны, и ругань. Дни разлетятся, как стаи… На ночь метель лишь для друга Бедра сугробов оставит.
106
Я накипь твою золотую На заросли строк променял. Последние звезды воркуют На крыше зажженного дня. Я вижу, как сеют мужчины Всю злобу, всё счастье, весь яд… И, корчась от жажды пустынной, Их женщины влаги хотят. Я слышу, как рожь просыпается У ветра зари под бочком. А солнце тончайшие пальцы Кладет ей на плечи тайком. И крепче винтовку пера я. Как утро, безмолвен и строг. Костром я трещу и сгораю В блистающих зарослях строк.
