На пытках опытов тончайших Под сводами лабораторий Колдунью глину искалечите, Пока не взвесите на чашах Песчаных туш тысячелетий, Что бытия качает море… В пуху пернатых зорь, в далеко, Из черного яйца планеты, Глядите – тело человечье… А звездный слышите вы клекот? То к ложу вечности раздетой Зовет, как евнух, черный вечер… Весна… День зайцем барабанит На потолке и на обоях. Вновь окисью деревьев бронза. Цветами всех земных желаний Налился пол земной, чтоб, воя, Пропеллер алый синь пронзал.
219
В июле севера, где роща – занавесь, А публика – вспотевшие колосья, Под ливнем солнца ярого, В пыли колес, Над знойной почвою, где в знойных ранах весь Разрезал дочь свою Илья из Карачарова, – Как сеятель, вознесся Христос. На сером брусе с перекладиной Он делит с Русью хлеб пахучий тела… А там, где матушка скрывалася Мадонной, полной молока, – Его двойник, Изидой найденный. И бюсты распятого Фаллоса В морщинах зыби пожелтелой Хранит река. Кусочки золота, корону Африки, Роняет ночь в пергаментную зыбь ту С вулканов мертвых пирамид, Когда платить за кровь приходит очередь… И между лотосами вспыхивают шарфики Младенцев, ждущих новой дочери Тирана, строящего новый горб Египту… И ночь шумит. Рычит пустынями, сверлит голодным коршуном Живот пылающей вселенной, Тысячелетия беременной… И, наливая рис, Там на лугу, луною кошенном, С нагими Клеопатрой и Еленой В цилиндре Бонапарта, в коже демона, Гуляет Озирис. И черною коровой в лунных крапинах, С рассветом рыжим под сосцами, Пасется в линиях заплаканных Изида у двенадцатых ворот… И тайну ночь жует звездами, Как жвачку синяя верблюдица. И то, что было, то, что сбудется, Векам не выдает.
220
Плясуньей-скрипкой я влеком. То к уху плечиком приляжет, То чайкою взлетит над пляжем, То прямо в сердце каблучком. А он, – то сгорбится неловко,
