То гордо выпрямится вдруг. И черным бархатом толстовка Бушующий смиряет дух. Как нить запрыгал дождевая Наканифоленный смычок И, губы лилий раскрывая, Он с дрожью счастия течет. И весь бледнея, как на дыбе, И боль вытягивая в свист И в плач – любовь тончайшей зыби, Он сам над струнами повис.
221
Висячей башней Вавилона, В цепях столетий ты встаешь. На ложах страсти воспаленной Фонтаном брызжут плоть и ложь. На ложах царств, хмельных и гневных, Встаешь ты башней роковой. И дикий жрец, и царь, и евнух В тебя вливают кубок свой. И ты смолой кипящей полон. И человечество, как рожь. И Вавилонской башней пола Ты, мира крепкий пол, встаешь. Тебя в лазурь, в святую мякоть, Хотел, как в самку, двинуть мир, – И ты мечом заставил звякать, И языками, и костьми. И уж ничто в веках не может Лихую силу побороть. И мир в грядущее на ложе Кипящая толкает плоть.
222
Скользит в ногах всё ненавистней Пути неведомого вьюн. В ладони листьев ветер свистнет И крикнет мне, чтоб снова юн. И я пойду за ним, за шалым, За ветром беспощадным я, Чтоб звездной радостью дышала Душа вечерняя моя. Ее до песни искалечит Луны янтарной черепок. И мир звезды, что был далече, Мне станет ближе на часок. И я услышу и увижу, Что не слыхал и не видал… И революция Парижу Устроит ревности скандал.
223
В трепещущих звездных очах Я сердце купал вечерами. И день угасал, как очаг, И золото стыло на раме.
