Смерть, тишина, бунтовщица. Черным вихрем анархии вей. Я хочу, тишина, изловчиться Двинуть рощу твою с кулаками ветвей. Звезды, вечно шумящие там, Я опутаю змейками строчек. Метеоры я нищим раздам, А с планетами буду еще покороче. Закружу, запущу тишиной, Шутов суд, как безумие, древний. Голубою метелью ночной Занесу города и деревни. В черном планеты, в вуалях ночей Зори тел их сквозят воспаленно. Оттого, что их кровушка солнц горячей И по жилам плясать научилась с пеленок.
232
Внимает шумам композитор, Художник щиплет пестрый свет, И ловит зодчий свод сердитый, И речь базарную – поэт. И в смуглый загорелый вечер – Симфонию, Мадонну, храм… И камни дикие словечек Поэт на нитках строк собрал. И на изгиб страницы пухлой Колье он весит для тепла, Чтоб жизнь жемчужин не потухла, Чтоб вечность их не умерла.
233
У тишины дворцы и храмы Из мрамора сквозного льда. Два полюса молчат упрямо, И там вода, как сталь, тверда. Когда-то был иной там климат, Жила иная тишина, И наготой неопалимой Тысячелетья жгла весна. Повязкой бедренною тропик Влюбленно близко облегал. Бывало, мамонта торопит На ложе в синие луга. Еще была тогда живая Звезды полярной голова. Истому страсти навевая, Ее улыбкой мрак кивал. И отвечало ей живое. И мертвое внимало ей. Теперь в века неслышно воет И шлет проклятья в мир теней. Давно ее бокальчик выпит,
