человек, а не как жалкая тень, раздавленная и обреченная. Обреченность – против нее восставал их дух. Когда он еще был молодой и гордый. Когда он верил в свою силу.
– С этим можно не спешить. Зачем спешка? Сходи к другому врачу.
– Оперироваться нужно срочно. Сделаюсь инвалидом, навсегда. Потом не выберусь из кровати. Никогда уже.
– Ну что, завтра соберешь вещи и на гору? Так просто? Дмитрий только обратил внимание на пустоту во взгляде друга, сгорбленные плечи и сжатые губы. Жалость стала наполнять его. Не в силах вытолкнуть ее из сердца, он старался не выдавать себя словами и жестами. Он подвинулся поближе к другу и похлопал его по плечу.
– Как ты хочешь, чтобы я тебе помог? Ты знаешь – я все сделаю.
– Куда пойти? Я уже отошел от этих дел.
– За этим дело не станет. Мест, где можно загнуться без больших стараний, предостаточно. Найду тебе подходящую гору. Ты что, серьезно? Хочешь, чтобы я с тобой пошел?
– Не знаю я, что хочу. Нужно идти домой и говорить с женой. Не хочется ей говорить. Как будто предал.
– Переживет, бабы народ стойкий.
– Переживет. А где твои?
– Тома у родителей, а пацан гуляет где-то. Ты голодный? Есть жаркое.
– Домой пора.
– Успеешь. Я еще тоже не ел. Давай по пиву, пока разогреется. На кухне вкусно запахло. Ударил легкий хмель. Как будто ничего не произошло. Все в порядке и будет в порядке до тех пор, пока есть на свете жареное мясо с картошкой, прохладное пиво, теплая кухня и хорошая компания. Они сели есть. За окном стало темно.
– Пацану пора домой.
– Придет. Они теперь любят в темноте собираться.
– Не знаю, что делать.
– Сделай, как сказал. Иди домой и расскажи жене. Утро вечера мудренее. Когда тебе сообщили?
– Три дня назад. Сегодня был у второго врача.
– То же самое сказал?
– Сказал, что нужно дождаться результатов анализов. Не очень весело.
– Нужно к третьему пойти, может, к четвертому. Ошибки случаются. Я порасспрошу.
– Схожу. Думаешь, бредовые мысли?
– Нет, не думаю. Давай не будем спешить. Я тебе помогу во всем.
– Вдвоем нам нельзя. Потом тебе не оправдаться. Мне нужно будет идти самому.
– Придет время – решим. Хочешь еще пива?
– Нет, хватит. Домой пора. На серьезный разговор. Не знаю, как скажу ей. Как будто предал.
– Да ладно тебе, заладил. Надо было сразу сказать. Три дня держал. Зачем? Скажешь – и легче станет. Ни с ней беда, а с тобой. Про идею свою расскажешь?
– Нет. Пока не решил сам, не скажу.
– Правильно.
– Ну ладно, я пошел. Спасибо за ужин.
– Не за что.
Они разошлись. Павел спустился вниз и вышел из подъезда, Дмитрий вернулся к грязному столу кухни. Оба один на один с миром. Оба с одним и тем же тихим желанием – опять сидеть напротив друг друга. Как всего несколько минут назад. Когда они не были один на один со всем остальным миром. Когда их было много, их было двое. И ничего им не было страшно. И ничего им такого не угрожало, с чем бы они не могли справиться. Да и не нужно ни с чем справляться. Нужно только сидеть рядом, пить пиво и говорить что думаешь. Ну, почти все, что думаешь. И знать, что их ожидают приключения, веселые ребята, симпатичные девочки, красивые горы, смешные истории. В этом мире, который окружает их, когда они сидят друг против друга.
Тихое желание быстро сошло на нет. Поглотила его овладевающая ночным городом темнота, заглушил звон грязной посуды на кухне. Они храбро обратились лицом к окружающему их миру. Не так храбро, как им хотелось.
Павел ощущал нетвердость своей походки. Винить бутылку пива в этом было нельзя. Даже пол-литровую. Нетвердость не была, наверно, заметна прохожим на улице, но Павлу было от этого не легче. Он внушал себе, что его беспокоит предстоящий разговор с женой, но на самом деле его пугало безразличие. Разбитого асфальта, прохожих, молчаливых деревьев, шумных машин, темного неба, неярких звезд. Все ни к чему, все бессмысленно. И мы, и звезды. Он шагал очень быстро, почти бежал, желая поскорей оказаться дома, но не решался запрыгнуть в трамвай и подставить себя под взгляды равнодушных пассажиров.
Дмитрий загрузил посуду в раковину и после некоторого колебания принялся ее мыть и ставить в сушилку. Шум воды из крана заглушал шум улицы, заглушал шум его мыслей. Они вдруг расшумелись, сразу после того как ушел Павел. Дмитрий думал о растерянности на лице Павла, о пещере, о том, что Саше пора уже быть дома. Он закончил с посудой, выключил воду и подошел к окну. Большой город. Павел уже, наверно, дома. Нужно будет сказать, теперь невозможно не сказать. Когда уже поздно. Не дойдет, куда ему. И если дойдет, что будет? Излечится? Схватится сразу за идею. Поверит. Я доказательство. Почему раньше не сказал? Опять за свое. Не сказал. Но как можно сейчас не сказать? Поверит, загорится. Затащу, а там будь что будет. Не хуже, чем сгинуть в больнице. За неделю дойдем. Нужно торопиться. До ветров. Ааа, все равно. Не сдует. Веревки должны быть свежие. Знакомая дорога. Где Саша? Пора уже ложиться спать. Много полуночников живет в этом городе. Родном городе, все еще родном. Бедный дружище. Не взойдет, придется тащить. Взять еще кого-нибудь? Кого? Вдвоем пойдем. Залезем, дорога знакомая. Может, не захочет? Захочет. Не был уверен. Отговорит его баба, помрет как все. Нельзя так думать. Еще живой. Тогда и говорить не нужно. Утро вечера мудренее. Где же Саша?
– Как дела?
– Нормально.
– Что сказал второй доктор?
– Анализы еще не готовы. Завтра.
– Ну, как жена?
– Не знает еще.
– Серьезно? Ты что?
– Не смог собраться, было поздно. Подожду, что скажут.
– Херней ты занимаешься.
– Сегодня скажу.
– У меня тоже есть к тебе разговор. Заходи после работы.
– Хорошо.
– Зачем ты на работу потащился?
– Никто еще не знает.
– Заходи сразу. Жду тебя в половине шестого. Не опаздывай.
– Хорошо.
Дмитрий положил трубку с чувством вины на сердце. Зачем я на него давлю? На кого злюсь? Чувствует себя кругом виноватым. Жена, я. Дмитрий взялся опять за трубку. Ладно. Придет вечером. На работе, может, легче. Предал, кого он предал? Самого себя. Забот прибавил. Поездка накрылась. И так накрывалась. Как теперь ей объяснить? Может, и не нужно будет. Взяла и уехала.
Обычно Тамара навещала родителей, когда Дмитрий был в отъезде. Обычно летом, вместе с Сашей. Официально у тещи ухудшилось здоровье, а Сашу теперь не с кем оставлять. Матери действительно уже не по силам. Но раньше такого не случилось бы. Нашла бы возможность уехать в другое время. Андрей помог бы, подружки. Охотно смылась. Не нужны ей дополнительные заботы, ничего не нужно от него. Дмитрий почти ревновал. Он убеждал себя, что не успел насытиться ее телом. Что ему нужно было еще немного – и можно было бы отпустить ее. Не хотел признаваться, что его испугала легкость, с которой она собралась и уехала. С мамой плохо. А когда с мамой было хорошо? Он не хотел таких перемен в жизни, не был к ним готов. Павел непременно скажет: я тебя предупреждал. Ясновидец. Ладно, переживем. Захочет свободы – получит свободы. Павла нужно поддержать. Расскажу сегодня все.
Павел постарел со вчерашнего дня. Он сидел на кухонном стуле, прислонившись спиной к стене, с видом очень усталого человека. Он отказался от пива и не хотел есть. Он забыл, что Дмитрий позвал его на разговор. Просто отдыхал в одном из немногих мест, где мог позволить себе расслабиться. Последние сомнения Дмитрия исчезли.
– Помнишь, когда мой связочник погиб?
Павел вопросительно нахмурил лоб.
– В Черной Дыре. Я с ним ходил вместо тебя. Когда ты руку сломал.
– Ааа. Помню. Ты застрял на горе тогда. Его так и не нашли?
– Не нашли. Помнишь, что я всем сказал, что пересидел в палатке?
– Ну?
– Я не в палатке пересидел.
Павел смотрел с удивлением на очень серьезное и взволнованное лицо Дмитрия. С совершенно для него необычным выражением.
– Я пересидел тогда в пещере.
– В какой пещере?
– Есть там пещера.
Дмитрий в первый раз рассказал Павлу о том, что действительно случилось после того, как его напарник сорвался на льду.
– Теплая?
Дмитрий кивнул головой:
– Почти комнатной температуры.
– Откуда?
– Не знаю. Теплая, снег тает.
– Какой-нибудь источник тепла. Может, это вулкан бывший? Откуда-то идет тепло. А почему ты раньше об этом не рассказывал?
– Не знаю. Не знаю, почему никогда не рассказывал. Соврал сначала, а потом уже было поздно переигрывать. Я чувствовал себя в ней как дома. Снаружи черт-те что творилось, а мне внутри хорошо. Пролежал три дня, ни о чем не беспокоясь, мог бы дольше. Сколько угодно. Ничего не беспокоило, есть не хотелось, только пить. Когда непогода закончилась, не хотелось уходить. Спустился к палатке и решил никому не говорить. Не знаю почему.
– Интересно. Она там еще есть? Ты там бывал еще?
– Есть. Бывал, не один раз. Она в трех веревках выше той полки, на которой мы с тобой сидели. Что улыбаешься? Хочешь спросить, почему я не сказал о ней тогда?
Павел удивился тому, что на его лице появилась улыбка, но продолжал молчать.
– Не знаю почему. Не сказал.
– Какое это имеет значение? Все равно мы туда бы не добрались.
– Могли бы попробовать.
– Да брось ты. У нас уже снаряги почти никакой не было. А там отвес.
– Щель была.
– Не помню никакой щели. Какая разница? Зачем ты сейчас мне об этом говоришь? Я еще не умираю. Будет время.
Настал черед Дмитрия удивляться тому, что на его лице появилась улыбка.
– Это не простая пещера. В ней что-то происходит. С людьми происходит. Это из-за нее я такой. Я туда ходил еще
