все, быстро. Сегодня с женой говорить, завтра на работе.
– Ну что ты заладил про свою работу. То хорошего слова не находил, а теперь вдруг расстаться не можешь.
– Все равно – там друзья, ответственность, люди.
Павел присел на стул и подвинул рюкзак к ногам.
– Страшно. Честно говоря, страшно. Не знаю чего, но боюсь.
– Не ссы, Паша, положись на меня. Если что, загнемся вместе.
– Тебе нельзя, у тебя сын.
– Значит, не загнемся, раз нельзя. Ну, давай домой, говори с супругой. Не забудь предупредить про пещеру.
– Хорошо, я пойду. А ты уверен про пещеру?
– Уверен. Рюкзак с собой не берешь?
– Пусть у тебя пока полежит.
Этого он не ожидал. Даже не подозревал, что она может так плакать. Несдержанно, по-бабьи. Громко, взахлеб, неуместно. Он не знал, как себя вести, наконец подошел к жене и обнял. Она положила ему на плечо свое мокрое лицо. Им обоим стало легче.
– Ну что ты? Я еще не умер. Дима обещает вылечить.
– Это серьезно, про пещеру? – они разъединились и сели на диван.
– Да, серьезно. В субботу надо ехать. Дима очень уверен.
– А ты?
– Говорит, что в этом секрет его нестарения. А это факт. Мы с тобой не раз об этом говорил. Он не стал бы сочинять. Наверно, так и есть.
– Как же пойдешь? Тебе не двадцать пять. А спина, нога?
– Потихоньку. Дима поможет. У него энергия бьет ключом. Выбора особенно нет. Лучше, чем загнуться в больнице. Сама знаешь.
Мария опять заплакала. В этот раз тише. В этот раз уместным плачем. Мучительным, женским. Таким, который проткнет любое сердце, выпустит из него всю волю, всю решительность и заполнит безнадежностью и обреченностью такой силы, которую может выдержать только женское сердце. Павел старался вытолкнуть это из себя, защелкнуть дверцу и чувствовал, что не справляется. Ему становилось легче.
– Хочешь, чтобы пошел на операцию? Кому это нужно? Сам буду мучиться и тебя мучить. Забыла?
Мария не забыла. Она продолжала плакать.
– Я буду за тобой ухаживать. Сколько будет нужно. Люди вылечиваются. Нужно верить.
Павел вдруг почувствовал, что не хочет идти ни на какую гору, ни в какую пещеру. Что не верит ни в какую пещеру. Каждая клетка его тела желала комфорта дивана, исходящего от тела жены тепла. Не важно, что ждет впереди. Сегодняшний день совсем неплохой, завтра обещает быть таким же, и, бог даст, послезавтра не будет совсем плохим. День за днем. Он будет не один. Он всегда один. Здесь, там – всегда один. Какая разница? Для чего переступать через этот плач, эти слезы? Она была мне хорошей женой. На меня истратила свою гладкую кожу, тонкую талию, упругость груди. Зачем гордые слова, гордые мысли? Другого человека. Это не я. Я уже не ступаю так по земле.
– Хочешь еще раз пройти через это? Мало тебе было мамы? Не легче ли вернуться здоровым или совсем не вернуться?
Мария не соглашалась. Безнадежность не страшна, если принимать ее малыми дозами, день за днем. Страшнее вдруг остаться одной. Вдруг одной. Это не казалось ей справедливым. Не казалось правильным.
– Ты веришь в пещеру?
– Не знаю. Что-то, наверно, есть. Он тому доказательство. Говорит, что приду в пещеру и вылечусь.
– Зачем же тогда идти, если не веришь?
– А что остается – отдаться врачам? Они мне ничего не обещают. А Дима уверен.
Они замолчали, продолжая беззвучную беседу друг с другом. Если хочешь – иди. Если тебе так легче. Я не знаю, как мне легче. Не хочу умереть своей тенью, раздавленным. Не хочу никого мучить. Кому это нужно? Ты хорошо знаешь, что это никому не нужно. Всем плохо будет. А так, думаешь, легче? Уедешь в субботу – и все. И может, никогда не вернешься. Так будет лучше. И тебе и мне.
– Решай, как тебе лучше. Почему он никогда не говорил про эту пещеру?
– Не знаю. Он очень просил тебя никому о ней не рассказывать. Никто больше не знает. Он не хотел, чтобы я тебе рассказал, но я сказал, что не смогу так.
– А как она лечит?
– Он не знает. Говорит, что в ней тепло и очень хорошо. Как дома. Он провел в ней три дня давным-давно, когда уехал в горы без меня. Я тогда остался дома, со сломанной рукой. Помнишь, его связочник сорвался и погиб, а Дима спасся. Тогда он всем сказал, что просидел в палатке в штурмовом лагере. На самом деле был в пещере. Он еще там был несколько раз после этого. Уверен, что это она его молодит и лечит. Говорит, в детстве сильно сломал руку, а теперь ни следа. Уверен, что если я туда попаду, то и меня вылечит.
– А ты сможешь туда подняться?
– Не знаю. Без Димы не смогу, а с ним есть шанс. Он ведь ас. С ним не страшно. Только бы хватило сил. Но ведь не такая уж развалина. Мужики старше меня ходят. Знать только бы, что не зря.
– Ты голодный? – слезы исчезли с лица Марии.
– Да. Неплохо было бы чего-нибудь поесть.
Они сели ужинать, их мысли далеко от освещенной тусклым светом кухни, в давно прошедших временах, давно пережитых чувствах. Они тихо радовались тому, что их жизни казались навсегда переплетенными вместе, необратимо, до конца дней. От открытой форточки медленно опускался холодный вечерний воздух и доходил до них уже согретый и наполненный запахами кухни.
– Козел ты старый, – Дмитрий выглядел как будто расстроенным, но не переставал похлопывать друга по плечу. Павел в который раз развел руками. На его лице закрепилась счастливая, расслабленная улыбка.
– Кто же знал?
– Хорошо, что так. Сильно извинялись?
– Еще как.
– Идиоты. Что они так долго тянули?
– Быстро. Как только узнали, что доброкачественная, сразу позвонили. Потом от первого доктора тоже.
– Козлы. И что теперь?
– Козлы. Говорят, что оперировать не нужно. Будут наблюдать. Если будет расти, тогда, может быть, придется удалить. Мария уже тащит меня в третье место. На всякий случай.
– Смотри, найдут что-нибудь еще.
– Я знал, что ничего там у меня нет.
Прошло несколько часов после того, как Павел принес хорошую весть и бутылку водки. Друзья уже были под хмелем и только что открыли вторую бутылку, найденную в кухонном шкафу. Но еще не разлили. Было совсем светло, Павел направился к Дмитрию сразу после врачей. Саша был в школе, Тамара еще не вернулась от родителей. Это только добавляло веселья. Бездна времени, торопиться некуда. Они пока находились в кондиции, в которой на время еще обращают внимание.
– В пещеру теперь пойдем?
– Пойдем, обязательно пойдем. Дождемся сезона, я потренируюсь.
– В сезон там слишком много народу. Сейчас самое время.
– Дай мне привести себя в порядок, в следующем году.
– Врешь ты все. Обленишься.
– Не обленюсь. Я когда услышал новость, даже как-то расстроился, что не пойдем.
– Так пошли.
– Хочешь, чтобы я там помер? Обещаю привести себя в порядок.
– Смотри. В следующем году ты будешь на год старше.
– Думаешь, взойду?
– Затащим.
– Почему ты не говорил?
– Извини, Паша. Так получилось. Не из жадности. Мне для тебя не жалко. Сначала было какое-то особенное чувство, особая моя тайна. Не уверен был, что не грезится. Просто хорошее место на горе. Когда мы сидели на полке, я уже знал, что она со мной делает. За это себя корю. Тогда нужно было сказать. Думал: вот-вот, если совсем прижмет.
– Честно говоря, мне не очень верится.
– Не сомневайся. Попадешь туда – сразу поверишь.
– И что она со мной сделает? Молодым стану?
– Запарил. Откуда я знаю? Сделает то же, что и со мной.
– Саша еще не пришел?
– Нет.
– Молодым хорошо. Бросить работу и начать опять шляться по горам. Хорошее мы выбрали занятие. Не утратило до сих пор смысла. Как оказалось. А когда-то я думал как все. Что пора разменять приключения на спокойную нормальную жизнь. Что достаточно поиграл с судьбой, легкомысленно, но для молодости простительно. А потом узнал, что это такое – спокойная и нормальная жизнь. Ты можешь только догадываться.
– Почему? Я знаю.
– Ни хрена ты не знаешь. Нормальная жизнь – чрезвычайно трудная и безрадостная штука. Нам повезло, что у нас уже была своя пещера. У нас были горы. Ты только вот всех перехитрил.
– Ладно тебе, философ. Сам выбрал, мог еще ходить. Ходят мужички и постарше.
– Считается, что нельзя прожить всю жизнь, лазая по горам. Теперь ясно, что можно. Даже желательно. Когда поздно, слишком поздно. Почему нельзя? Нужно только придумать, что делать с приходящим в негодность телом. Держать его в форме. Выяснилось, что обмен совершенно неравноценный. Что нам когда-то повезло, но я не сумел это оценить по-настоящему и разменял. Ты вот только остался умным.
– Тем более нужно идти.
– А что потом? Потащим туда Марию, Тому, детей?
– Ничего тебя не исправит. Потом суп с котом. Давай зайдем в пещеру и посмотрим, что будет. Может, нас накроет лавина. Не нужно будет ничего решать.
– Ну ладно. Не твои это слова.
– Мои, мои слова. Ты меня знаешь двадцатилетней давности. Когда последний раз были привязаны к одной веревке. И я изменился, не только ты. Нам нужно опять в одну палатку, чтобы узнать друг друга. Не за столом, не за бутылкой. Я много об этом думаю. Теперь особенно, из-за Саши. Я умру раньше, чем состарюсь. На горе. Сам знаешь. А ты готов к этому?
– Наверно, готов. Как никогда готов после двадцати лет нормальной жизни. Заодно и проверим. Когда эти бляди позвонили…
– Тише, Саша уже дома.
– Извини. Когда они мне позвонили, я даже немного расстроился. Испугался. Неужели опять в старое русло? Страшно там. Безысходно. Столько лет, а так и не научился, как жить свою
