с удовольствием расположились на ней, стали растапливать снег для чая, фотографироваться и обозревать окрестности. Открывалась хорошо всем знакомая, неизменно волнующая панорама гор и долин. По кругу пошли чашки с горячим чаем. Он указал на проложенные им новые маршруты на блестящих от солнца скалах юго-западного массива и не замедлил пожалеть об этом. В выгодном освещении маршруты выглядели очень внушительно и не могли не вызвать оживления. Разгорелся с новой силой вчерашний спор. Его участие в споре не требовалось. Он молча слушал своих разгоряченных друзей и отмечал блеск в глазах Солдата. Когда были распиты последние капли чая, он первый предложил начать спуск. По дороге вниз он раздумывал о другой отличительной черте Солдата – сильном честолюбии.
Она приходила к нему в снах почти каждую ночь. Чаще всего на пляже, месте их последней встречи. Он помнил, как хорошо начинался тот день, когда он поджидал ее утром у автобусной остановки, как с учащенным сердцебиением он заметил приближающуюся тонкую фигурку в коротком платье. Было жаркое летнее утро, они долго ехали к пляжу, прижатые друг к другу в тесноте автобуса. Светящиеся глаза волновали и немного смущали его. Позже, в бурное расставание, он тщетно пытался вернуть это свечение своими уже не имевшими воздействия словами и жестами. Он плохо помнил и понимал, что обидело ее так сильно тогда. Никогда больше на него не смотрела пара таких влюбленных глаз. Ей было чуть больше двадцати, тонкие черты, расточительная улыбка. Немногим старше ее, он не имел ни малейшего представления о том, как обращаться с таким даром. Он называл ее Улыбчивая про себя.
Связь снов с реальностью было нетрудно проследить. Дочь хозяина лавки посетила его в один из вечеров со специальной, местной мазью для больной ноги. Простая, но изящная прическа гостьи и очень милый розовый костюм – юбка с кофточкой – подходили больше знающей себе цену молодой горожанке. Преображение было таким, что он не сразу узнал ее, когда она появилась из сумерек вечера в дверях хижины. Такая откровенность в женщинах часто отпугивала его, он удивился своей естественности, когда пригласил ее в хижину и сделал, с готовностью принятый, искренний комплимент. Без тени неловкости она влилась в запущенно-серые тона его хижины. Они пили чай. Начальное возбуждение улеглось. Она рассказала ему о трех годах, проведенных в городе студенткой в престижном институте. Учебу пришлось бросить из-за неожиданной беременности от одного из местных парней. Замуж она не собиралась и надеялась вернуться к учебе, как только ребенок подрастет настолько, чтобы его можно было оставить с родителями. Манера ее повествования, без намека на драму или тонкие чувства, выдавала простоту происхождения, но не делала ее менее привлекательной. За отсутствием манерности он, казалось, угадывал также интеллект и уверенность в себе. Он раздумывал о ее неожиданно юном возрасте и несомненном интересе к нему. Было заметно, что на ее губах вертится больше вопросов, чем она, тактично, позволила себе задать. Он рассказал немного о своей жизни, не упоминая, что ее больше не существует, и объяснил свое пребывание в ущелье как удлиненный отпуск. Минута неловкости все же наступила, когда вечер закончился и он неубедительно отклонил ее предложение растереть ногу. Старый двигатель машины завелся после многократных попыток, она уехала, и ему стало грустно. Он назвал ее Круглолицая про себя.
Несколько аккуратных записок спустя сны стали донимать его с большей силой, несмотря на изнурительный режим восхождений. Наступил день, когда он собрал букет пахучих горных цветов и оставил его рядом со своей запиской. Этого оказалось достаточно, она появилась в тот же вечер, в том же наряде и с обезоруживающей простотой. Его сердце наполнилось благодарностью. Освободившись от одежды, она преобразилась еще раз. Распущенные волосы, достигающие основания полной груди, круто прочерченные бедра, отливающие возбуждающей белизной. Они отдались друг другу с естественностью давних, равных партнеров, с одинаковой готовностью принимая и отдавая ласки. Утомление пришло скоро, и они заснули. Несколько раз в течение ночи он просыпался от непривычной тесноты в постели, осторожно помещал ладонь на округлость ее теплого тела и снова засыпал. Утро он встретил один. Ее визиты вскоре стали привычной частью его размеренной жизни. Особенно он ценил их регулярность.
Черная четвероногая фигурка появлялась на расстоянии и исчезала, как только чувствовала на себе пристальный взгляд. Один из обитающих в округе бездомных псов. После нескольких таких встреч стало очевидным, что они не случайны. Погода стояла благодатная, голодные зимние времена впереди. Без видимых увечий и признаков болезни, пес вел себя странно, но не настолько, чтобы отвлекать надолго его внимание. Только когда они неожиданно столкнулись на тропе, с близкого расстояния, он узнал эти черные, торчащие, как у лисы, уши. Тот самый пес. Очевидно, и в собачьем сердце хранилась память об их первой встрече. Он задержался и сделал несколько попыток приблизиться, пока осторожное животное не исчезло. Их стало двое в тот день, он назвал собаку Верный.
Пес появлялся, только когда он отходил от людского жилья, следовал за ним на расстоянии и затем исчезал, иногда на несколько дней. После одного из длительных исчезновений правое ухо Верного стало торчать немного по-другому. Может, подрался с кем-то, а может, просто показалось издалека. Первые попытки приручения не приносили видимых результатов. Он стал брать с собой дополнительную еду и оставлять ее на видном месте по дороге наверх. Еда исчезала по возвращении, но не было уверенности, кому она доставалась. Небольшого размера пес невыгодно отличался от большинства матерых местных бродяг.
Их встречи вызвали смутные воспоминания, связанные с падением, он, казалось, стал припоминать дополнительные детали. К собачьему вою в его памяти примешивался другой, протяжный. С удовольствием он рисовал себе неправдоподобную картину, в которой Верный защищал его от чующих легкую добычу волков.
Затем произошла странная встреча в одно из его возвращений из дальнего угла ущелья. Он приготовился продолжить путь после короткой остановки на перевале, когда заметил свою собаку, спускающуюся в направлении кулуара, из которого он только что поднялся. Быстро перебравшись на удобную позицию, он с удивлением наблюдал, как пес деловито семенил ногами вниз по тропе и вскоре скрылся в кустарнике. Заинтересованный необычным появлением собаки в таких отдаленных, высоких местах, он не спешил уходить.
Пес исчез без следа в сгущающейся темноте. Усталость и голод взяли верх над любопытством, он поднялся и надел рюкзак. Из глубины кулуара донесся долгий характерный вой. Волки. Небольшое их количество всегда водилось в этих местах. Он знал, что людей они избегают, но не был уверен, чем может грозить встреча с ними одинокому псу, и продолжал стоять в нерешительности, прислушиваясь к тишине сумерек. Вой повторился, угрожающе усилился, немного спустя по сердцу резанул тонкий собачий лай. Он ринулся вниз, подгоняемый доносящимися снизу звуками, казалось, смертельной борьбы. Дна кулуара он достиг уже в полной темноте. Звуки прекратились. Он стал бродить среди кустарника со своим небольшим фонарем и звать собаку по имени. Звезды уже заполнили небо, когда, не обнаружив ничего, с тяжелым сердцем он повернул обратно домой. На следующий день пса не было видно. На другой день тоже. В каждый из этих дней его путь пролегал через зловещий кулуар, где он задерживался в безрезультатных поисках каких-либо следов событий той ночи. На третий день пес появился как ни в чем не бывало. Такое же осторожное появление и неизбежное исчезновение. Улыбка расслабляла и согревала его лицо весь день: и когда он работал на маршруте, и когда возвращался назад, и когда размышлял вечером в хижине о том, как хорошо было бы разделить ужин с собакой.
Дистанция между ними сокращалась медленно. Оба не спешили и присматривались друг к другу. Пес явно ценил свою независимость. Осторожная, но не трусливая повадка говорила о нелегкой жизни и необходимости полагаться на быстроту ног, а не на силу лап и остроту когтей. Утренняя кормежка стала приятной рутиной для обоих. Пес хватал брошенные один за другим куски пищи и быстро поглощал их. Затем провожал его высоко под маршрут, пока они не достигали рельефа, для которого природа не приспособила собак. Продолжая маршрут уже в одиночку, он не раз бросал взгляд на черную фигурку внизу, которая через некоторое время бесследно исчезала до следующего утра. В дни отдыха он выходил наверх покормить собаку и попытаться убедить ее вернуться с ним в хижину.
В то морозное утро по дороге к маршруту он раздумывал о запаздывающей зиме и о том, что первые снега и холод могут помочь ему преодолеть остатки недоверия собаки. Собачий завтрак лежал в верхнем кармане рюкзака. Пересекая главную дорогу, он осторожно обходил небольшие, покрытые льдом участки и не сразу обратил внимание на темное пятно у обочины. Прошло несколько нелегких секунд, прежде чем он решился приблизиться к нему. Собака лежала уже холодная, с окропленной кровью раскрытой пастью. Видимо, сбила ночью машина. Он присел на высокий камень, один, у края пустынной, погруженной в тишину дороги.
Прошло время, по дороге проехала грузовая машина и вывела его из оцепенения. Он поднялся, достал из рюкзака рукавицы, медленно надел их, ухватил собаку за ноги и понес вверх от дороги, к основанию гребня. Окоченевшее тело терлось о бедро, затрудняя движение. Он остановился у большого камня, окруженного низкими кустами, опустил собаку на землю и сел рядом. Место было подходящее, в стороне от троп и
