дороги.
Идти за лопатой в хижину не хотелось. Он стал копать яму, разрыхляя землю небольшим ножом и выгребая руками. Каменистая, холодная земля плохо поддавалась. Когда могилка была готова, он осторожно опустил в нее тело. Наконец представилась возможность рассмотреть следы увечий, о которых он подозревал: и шрам на ноге, и ухо с выцарапанным куском. Он засыпал и тщательно уровнял могилку, откинулся спиной на жесткую землю и беззвучно заплакал. Когда-то не пролитые слезы потекли по щекам, не принося облегчения.
Первая зимняя метель продолжалась почти три дня. Под обильным снегом вершины ущелья приосанились, с готовностью приняли лестный для них облик больших, неприступных гор. Вместе со снегом зима принесла свежее ощущение отдаленности и одиночества в ущелье. Он охотно отдавался этим настроениям.
Одиночество нарушила машина, которая расчистила дорогу к селению по просьбе пользовавшейся большим уважением среди местных жителей Круглолицей. Как и все остальное, исходящее от Круглолицей, появление машины было кстати. За исключением пухового жилета и плотных рукавиц, у него не было зимнего снаряжения. Нужны были теплые вещи, ботинки, пуховые куртка и нога, маленькая газовая горелка, одноместная палатка, тонкие перчатки для лазания и телескопические палочки. Все это можно было раздобыть только в городе. С энергичной помощью его доброй феи это должно было занять, по крайней мере, несколько дней. Он передал заказ с водителем машины, облачился во все свои теплые одежды и вышел в направлении ближайшего скального маршрута отведать прелестей зимнего восхождения.
Передвижение в горах значительно усложнилось. Простой получасовой подход по тропе занял около полутора часов, из-за глубоких заносов. На маршруте сразу же пришлось снять толстые, непригодные для лазания рукавицы. Пальцы быстро отдавали тепло морозному воздуху и холодным скалам. Приходилось часто останавливаться и отогревать их. Подмерзали ноги в легких ботинках. Вскоре стало ясно, что в остаток укорачивающегося зимнего дня не уложиться. Он воспользовался возможностью сойти с маршрута и вернулся назад, также по пояс в снегу. Начало было многообещающим.
Восходительская активность в ущелье замерла до наступления весны. Только он и дикие обитатели гор разделяли право на владение покрытыми нетронутым снегом тропами, гребнями и склонами. Так же как и звери, он пользовался этим правом осмотрительно и прокладывал следы, как инженер прокладывает дороги – рационально и экономно. Умело пробитая ломаная линия следов на снегу не оставляла его равнодушным. Его волновали логичность, простота и налет таинственности, которые такая линия добавляет к суровости и грусти атмосферы зимних гор.
Ночевки в горах стали его предпочтительным времяпрепровождением, редкое восхождение теперь не требовало хотя бы одной. По- прежнему избегая популярные стоянки, он находил свои, укромные места в стороне от проторенных путей. Особенно он любил устроиться так, чтобы из палатки можно было наблюдать заходящее или восходящее солнце. Покой и умиротворение находили на него, одинокого, среди снега и скал. Одно, излюбленное место ночевки под главной вершиной он благоустраивал в каждый визит. Выложил из плоских камней ровную площадку для палатки и начал строить каменную стенку для защиты от ветра. Он мечтал о высокой прочной стене, когда в первый раз пересиживал непогоду в этом месте. Под бесконечными порывами ветра материал палатки отчаянно трепыхался, издавая громкие, хлопающие звуки и, казалось, был близок к разрыву. Заснуть тогда не удалось. Несколько раз он выходил наружу, чтобы поправить ослабленные растяжки палатки, остальное время ждал рассвета и ругал себя за то, что не остановился раньше, несмотря на все признаки приближения снежной пурги. Там, метрах в ста ниже гребня, под защитой большой скалы можно было провести гораздо более спокойную ночь.
Планирование на непогоду стало самой главной заботой на выходах. Метеорологические сводки приходили в ущелье всегда с большим опозданием, он полагался только на свои наблюдения и старался не расслабляться и не принимать рискованных решений. По мере углубления и уплотнения снега появилась возможность рыть пещеры. Он вспомнил, как выбирать подходящие для этого места, обустраивать их для многократного пользования, и через некоторое время поддерживал постоянную пещеру под главной вершиной, по одной на каждом их трех длинных гребней и несколько в укромных уголках дальних кулуаров. Больше всего ущерба пещерам причиняло привлекаемое запахом остатков пищи голодное зверье, среди которого попадались медведи и волки. Он быстро полюбил выходить на маршрут без палатки и полагаться только на свои снежные убежища.
После нескольких сложных маршрутов он решил усилить свои шансы на выживание и стал надевать обвязку с самостраховочной петлей и держать под рукой набор френдов, пару карабинов и две петли. Усложненные условия не подвергали серьезному испытанию его хладнокровие, но не щадили тело. Утяжелившийся рюкзак охотно заявлял о себе, затрудняя движения, оттягивая плечи и застревая в узких местах. Лазание в перчатках и плотных ботинках также утратило легкость и быстроту сухих, теплых времен. На каждый метр подъема приходилось отдавать значительно больше сил. Добавочное снаряжение позволяло остановиться, чтобы перевести дыхание, практически в любом месте, где проходила хорошая трещина. Закрепив один или пару френдов в трещине, он зависал на обвязке, освобождая руки и ноги. На длительных остановках он с неизменной готовностью освобождался от рюкзака и подвешивал его отдельно. Легкость передвижения сменилась тяжелой монотонной работой, которой он охотно отдавался, так же как принесенной зимой волнующей атмосфере серьезных восхождений.
Он с удовлетворением замечал, как улучшается его техника и физическая подготовка. Скорость стала вновь возрастать, количество ночевок на маршрутах уменьшаться, что не всегда соответствовало его желаниям. Нередко, подойдя к стоянке намного раньше запланированного времени, он решал остановиться и провести остаток дня в целительной близости труднодоступных мест. Он мог часами наблюдать тонкие линии, оставляемые талой водой, находящей свой путь на холодной, обветренной поверхности скалы, или обозревать с неясной грустью далекую, подернутую синей дымкой линию горного хребта на горизонте.
Жизнь в хижине заполнялась присутствием Круглолицей, которая практически поселилась у него, как только ее отец поправил свое здоровье и снова взял в руки дела по лавке. Инициатива пришла от Круглолицей, в то время, наверно, единственной души, близость которой не сильно тяготила его. Помогало и то, что он по-прежнему задерживался внизу только на время, достаточное для восстановления сил перед следующим восхождением, и находил приятным спускаться в хижину, где поддерживались чистота и порядок как раз по его вкусу, на уровне, который ему никогда не удавалось поддерживать самому, а также находить там приятно пахнущую и вкусную еду. Круглолицая управлялась с хозяйством без видимых усилий и затрат времени, направляя немалую энергию для осуществления своих устремлений, два из которых неизменно выделялись. Он обнаружил себя в активной роли в каждом из них.
Круглолицая начала подготовку к возвращению в институт. Для того чтобы не повторять третий курс, ей нужно было сдать пропущенные в свое время летние экзамены. Хижина, значительную часть времени в ее полном распоряжении, оказалась более подходящим местом для занятий, чем перенаселенный дом родителей. Предстояло сдать пять экзаменов, два из них – по математическим предметам, подробно изложенным в нескольких солидных, толстых учебниках. Заметив, как после углубления в эти учебники на лицо Круглолицей ложится серая тень, он неожиданно для обоих предложил свою помощь, принятую с готовностью. Экскурсия в упорядоченный мир математики была чрезвычайно приятна его сердцу и уму. Он увлекался и проводил за учебниками больше времени, чем требовалось. Иногда, в длинные вечера, у теплой печки, в окруженной морозной темнотой одинокой хижине, он верил, что ему удается передать своей ученице наслаждение от правильно выведенной формулы или от следования строгой логике теоремы. Не разделявшая его расположения к предмету, Круглолицая оказалась настойчивой и способной ученицей. В его отсутствие она проводила большую часть времени в занятиях и заметно утомляла себя. Их совместное пребывание в хижине было также временем восстановления для обоих.
По словам Круглолицей, той зимой он был единственным подходящим ей партнером в любви во всем ущелье, и испытал это на себе в полную силу. Круглолицая проявляла раскрепощающую непринужденность в интимных отношениях и энтузиазм, временами чрезмерный для его темперамента. Она любила пробуждать желание – не слишком сложная задача для молодого, хорошо сложенного тела. Еще больше, после утомительных занятий, Круглолицая любила устраивать представления. Первое представление случилось в одно из его поздних возвращений с восхождения. Круглолицая, с готовностью оторвавшись от учебников, встретила его характерным взглядом. Сразу после многодневного восхождения Круглолицая научилась не искать в его взгляде той же наполненности, но в тот вечер ее это не устраивало. Она зашла за перегородку и предусмотрительно появилась только после того, как он разделался со своим ужином. С удивлением он обнаружил, что она облачилась в легкое, щедро укороченное платье и превратилась в танцовщицу стриптизного бара. Умело надетый наряд скрывал некоторую природную коротковатость и полноту ног и подчеркивал природную
