боку, с завешенным простыней входом, где тоже кто-то живет. Или хибара, составленная из ящиков. Значит, первому хозяину уже повезло, а второй еще ждет своей удачи… Или вдруг огороженное пустое поле с надписью на щитах: «Осторожно! Старые штольни. Не сломай шею…»
Ночевал я в своем караване на колесах. Мне снились снега Юкатана, собачьи упряжки и Белый Клык, который внимательно рассматривал меня… Взгляд у него был такой пронзительный, что я проснулся. Открыв глаза, я похолодел от ужаса: застывшими круглыми глазами на меня смотрел дьявол с торчащими ушами… «Пить надо меньше», — пронеслось в голове. А в следующую секунду я понял, что в открытых дверях каравана на задних лапах стоит огромный кенгуру… Я метнулся за фотоаппаратом, но животное оказалось проворнее. Когда я выскочил, кенгуру был метрах в двадцати и медленно, огромными прыжками, плыл над кустами, грациозно, как призрак, зависая в утреннем тумане…
Было тихо, свежо и приятно. Я лег, но не прошло и четверти часа, как на деревьях проснулись белые какаду и начали орать так пронзительно, что спать было уже невозможно. Тучи их носились в хаотическом беспорядке, будто совершая утренний моцион. Вся крыша каравана была загажена ими. «Хорошо, что коровы не летают!» — подумал я.
Каскадер из Голливуда
Я еще не успел умыться, как появился Карл Маркс с ящиком пива.
— Пошли завтракать, — сказал он, — Славко приглашает…
Славко оказался коренастым парнем балканского происхождения из Лос-Анджелеса по кличке
Узнав, что я киношник, он обрадовался и полез в бар за бутылкой. Дело в том, что сам он тоже был из кино: лет пятнадцать проработал каскадером в Голливуде. Судя по дому с бассейном и дорогому спортивному авто, стоящему во дворе под навесом, жил он на широкую ногу. Мы разговорились.
— Копаешь опалы? — поинтересовался я.
— Какой из него копатель! — рассмеялся Карл Маркс. — Он кайло в руках не держал…
— Да, — согласился Славко. — Жена опалами на бирже занимается… Покупает-продает — она дилер… А я больше по охоте… Люблю охоту и рыбалку.
— А на кого здесь охотиться? На кенгуру, что ли?..
— Ну что ты… Подайся дальше на север. Дикие быки типа бизонов, кабаны… В реках аллигаторы метра по четыре-пять… Есть даже мустанги и дикие верблюды. Ну а выйди в тропические воды под Дарвином — там голубой марлин по шестьсот-семьсот килограммов весом…
— Дикие верблюды в Австралии?.. — удивился я.
— Их из Афганистана лет сто назад для первых разведывательных экспедиций завезли, чтобы через пустыню ходить. А потом за ненадобностью отпустили. Вот они расплодились и одичали… Целые стада по сотне голов, как миражи, носятся по пустыням… Опасный зверь. Если подвернешься под горячую руку, особенно в брачный период, загрызут и затопчут. Такое уже не раз бывало…
— Давно ты в Лайтнинг-Ридж обосновался?
— Четвертый год…
— И не скучно?.. Все же Голливуд, Лос-Анджелес, Беверли-Хиллз… «Огни рампы», так сказать… Как я понимаю, ты ведь не за деньгами приехал?
Славко смеется.
— Это все спрашивают… Да нет, не за деньгами. За деньгами надо в Голливуд ехать… — Он помолчал. — Это непросто объяснить… Я в Голливуд приехал семнадцатилетним пацаном — нищим, но полным огня. Жизнь зубами рвал… А потом пришли деньги… хорошие деньги, но ушел адреналин… Скучно стало. Чтобы будоражить кровь, приходилось садиться на «химию», курить «травку», и я понял, что стою над пропастью…
— «Над пропастью во ржи», — пошутил я, вспомнив знаменитый роман Сэллинджера.
— Не ржи, а конопли, — усмехнулся Славко. — Короче, встал я однажды утром, посмотрел в зеркало на собственную опухшую рожу и сказал: баста. Если человеку скучно и самого от себя тошнит, значит, жизнь не туда пошла. Вот так я здесь очутился и не жалею… Поверишь, для меня сегодня оседлать дикого мустанга — занятие, сильнее будоражащее кровь, чем трахнуть голливудскую красотку… Не подумай, что импотент, — засмеялся он, — с этим все в порядке, жена подтвердит. Так что пока я здесь, а дальше жизнь покажет…
Когда мы прощались, Славко пригласил меня с собой на охоту на север, куда он вскоре собирался. Как потом оказалось, это был один из лучших подарков, который я когда-либо получал.
Амиго — Король Замка
Взяв на себя функции гида и войдя в роль хозяина городка, Карл Маркс старался поразить мое воображение особенностями местной жизни.
— Ты должен познакомиться с Амиго, — сказал он, когда мы вышли от Славко.
— С кем? — не понял я.
— С Амиго… Это кличка. По-другому его здесь почти никто не знает. А вообще-то он Витторио Стефанатто, итальянец из Венеции…
— А чем он знаменит?
— Это нельзя объяснить, это надо видеть.
…Машина идет по извилистой грунтовой дороге на окраине городка, где выжженный палящим солнцем чахлый кустарник перемежается с красными залысинами голой земли, заброшенными штольнями старых шахт и редкими кривыми деревьями австралийского буша. Огибаем лесную поляну, и перед нами возникает… замок — вернее, крепость. Настоящая средневековая крепость — с высокой каменной стеной вокруг, готическими башнями и шпилями, на которых крутятся флюгера, с бойницами, воротами и всем прочим, что положено иметь средневековой крепости…
В открытые ворота за крепостной стеной виден сам замок. Могучее двухэтажное сооружение с обширными террасами, балконами и другими деталями общей площадью в несколько тысяч квадратных метров. Как я потом узнал, замок еще на два этажа уходит под землю, так как стоит на горных выработках, которые много лет рыл хозяин этой крепости, докапываясь до опалов. На башнях воркуют голуби, объясняясь друг другу в любви, а в глубокой тени, под крышей террасы, можно увидеть тихо висящих вниз головами летучих мышей. Где-то здесь, в глухом подвале, обязательно должно жить привидение, без которого не обходится ни один настоящий замок.
Выжженный солнцем двор гол и пуст, если не считать нескольких странных сооружений. Одно в углу в виде высокой ярко разукрашенной деревянной будки с надписью «Банк», а другое в центре двора в виде клумбы с железным крестом посредине, над которым подвешен колокол. В тени колокола, задрав лапы вверх, спит, похрапывая, рыжий пес…
