…Мы сидим на террасе второго этажа. Хозяин угощает нас вкусным итальянским кофе. Слабый ветерок создает ощущение приятной невесомости. Я интересуюсь сооружениями во дворе. Амиго смеется:
— «Банк» — это сортир. Самое надежное место для помещения капитала… А «клумба» — могила моей будущей жены… Я для нее уже все приготовил — и замок, и банк, и даже могилу, только жены нет…
Он опять смеется — веселый парень с добрым несколько детским лицом, сухой жилистой фигурой, бронзовым лысым черепом… и, конечно же, в майке…
— Давно вы в Австралии? — спрашиваю я.
— Скоро тридцать лет будет…
— А сколько вам сейчас?
— За полтинник перевалило.
Мы сидим, отхлебывая кофе, и слушаем голоса экзотических птиц, которых здесь тьма…
— Молод я тогда был, — рассказывает Амиго. — Двадцать два от роду. Искал приключений… Думал, приеду на пару лет, схвачу фортуну за хвост, заработаю кучу денег, вернусь в Венецию, женюсь на своей подружке… Но так не получилось. Фортуна ускользнула… Десять лет копал и ничего не нашел, а подружка не дождалась — выскочила замуж… Обидно!.. Кому охота быть неудачником?! Ну, чтобы доказать и себе, и другим, что я тоже чего-то стою, начал строить дом на этом участке, где копал. Сначала просто так, хотел построить небольшой домик для жилья, а потом увлекся, азарт захватил… Стало казаться, что строю не для себя, а по какому-то высшему повелению…
— Это называется творчеством… — говорю я.
— Пожалуй, так… — соглашается Амиго.
— Мне говорили, что вы один построили всю эту крепость. Трудно поверить…
— Абсолютно один — все, от низа до верха… Я и не хотел, чтобы мне кто-нибудь помогал, хотел все сделать сам…
— И сколько времени это заняло?
— Шестнадцать лет… Шестнадцать лет изо дня в день по четырнадцать-пятнадцать часов в сутки…
— Если бы вам пришлось начать все сначала, стали бы?
Амиго смеется:
— Этого я не знаю. Сейчас, когда я смотрю на это сооружение, то сам не могу поверить, что один все это построил… Говорят, Колизей в Риме строили шестнадцать лет десять тысяч рабов. Если бы это было десять тысяч таких, как я, то получилось бы десять тысяч замков. Побольше, чем Колизей…
Мы идем по пустым комнатам, террасам, переходам, башенкам, где на потолке прилепили свои гнезда местные ласточки, спускаемся на первый этаж… В углу огромного пустого зала солдатская койка, тумбочка с чайником и коврик для собаки… В центре ступени, уходящие куда-то вниз…
— Вы, наверное, истратили кучу денег на это строительство? — говорю я.
— Да нет, это только кажется… Я ведь все делал сам, своими руками… а камни ничего не стоят… Ну, может быть, пять долларов в день тратил — на цемент и на бензин для грузовика. Тогда все стоило дешевле…
— А на какие деньги жили?
— Австралия — щедрая страна, — улыбается Амиго. — На безработное пособие жил… Ну и время от времени нанимался на какую-нибудь черную работу, какая подвернется… У меня ведь нет профессии… Сейчас могу сказать, что я строитель, после того как построил все это…
— Вы уже закончили строить или продолжаете?
— Продолжаю… Тут еще много работы…
— На сколько еще лет?
— Не знаю… Теперь мне уже надо найти смысл, чтобы с прежней энергией продолжать строить… Может быть, пора найти для этого замка королеву?.. А пока мы здесь вдвоем с моим псом, и это не делает нас счастливыми…
Он зажигает шахтерский фонарь «летучая мышь», и мы спускается вниз, в подземные этажи. После жары наверху здесь прохладно. Сотни метров шахт, переходов, штолен, штреков… Где-то можно идти во весь рост, где-то приходится пробираться согнувшись. Сознание отказывается верить, что все эти сотни и сотни метров подземных лабиринтов вырыты руками одного человека… как, впрочем, и построен весь этот замок… И, будто угадав мои мысли, спутник произносит:
— Да, в жизни можно сделать все… — и после долгой паузы добавляет: — Если только хватит жизни…
Я молчу, пытаясь понять смысл его слов: гордость за человеческую натуру или горечь за ее физическое несовершенство.
— А вы знаете здесь людей, которым фортуна все же улыбнулась? — спрашиваю я.
— О да, немало, — говорит Амиго. — Некоторым сильно везет. Люди находят хорошие камни через месяц после приезда… Один мой знакомый даже под собственным домом жилу миллиона на полтора нашел, когда сарай строил… Хотя, конечно, люди суеверны и не хотят об этом рассказывать, боятся спугнуть фортуну… Одни, разбогатев, уезжают, другие остаются, но даже уехавшие через год-два все равно возвращаются… Эта жизнь как наркотик, она не отпускает..
— Мне говорили, что тут есть люди «вне закона»…
— Есть и такие… Когда люди приезжают сюда, никто не спрашивает их о прошлом. Их принимают такими, какие они есть… Конечно, влипнуть в историю всегда можно, как, например, со мной было…
— Что за история?
— Да так, глупость… Неприятно вспоминать…
— И все же?..
— Пусть лучше Борода расскажет, он все знает…
— А чего рассказывать, — говорит Карл Маркс. — Был у него один приятель — десантник из Англии, по кличке Вояка… Воевал в Корее, на Кипре, в Африке… Уволился из армии и приехал сюда кайф ловить. Опалы копал, да мало что накопал. Надоело, и он втихую — поскольку по закону это запрещено — продал свой участок другому парню. А тот через месяц на этом участке жилу отрыл на несколько миллионов…
Ну, Вояке, видать, обидно стало, что фортуна к нему задницей, и он этого парня грохнул, чтобы участок себе вернуть… У того в доме мать-старуха жила, так он ее тоже замочил. Сволок обоих в заброшенную шахту и устроил обвал. Прибывшая полиция подозревала его, но доказательств не было — трупы найти не могли… А через какое-то время пил Амиго с этим воякой и говорит ему про погибшего, что, мол, загадочно парень исчез, видно, профессионал работал. А Вояка спьяну возьми и ляпни: я, мол, работаю чисто… на половине дела не останавливаюсь, так что можешь его не ждать… Когда Амиго в очередной раз на допрос по этому делу вызвали, он этот эпизод и рассказал. С этого все и раскрутилось. Вояке за двойное убийство дали два пожизненных срока. Он там с каким-то типом в камере сидел, который уже свой срок отмотал и выходил на волю. Ну, Вояка и предложил ему двадцать пять тысяч баксов, чтобы тот замочил Амиго… Это раскрылось, и Вояка к двум пожизненным получил еще десятку… Вот и вся история. Успокоится он на этом или опять кого-нибудь нанять попробует, никто не знает…
Мы стоим в штольне у вентиляционной шахты. Высоко, сквозь уходящую вверх через толщу земли трубу, виден краешек неба. Подземелье дает о себе знать — становится зябко, и мы поднимаемся наверх, на террасу. Здесь уже душно. Амиго ставит на стол холодное пиво. С террасы хорошо виден буш. Огромные,