высветляли воздух. Через застекленную балконную дверь была хорошо видна центральная аллея Собственного садика с вазами. У двери стоял великий князь Николай и любовался открывающимся видом.
У Бенкендорфа с великим князем давно сложились хорошие отношения. Николай не был отягощен воспоминаниями, от которых никогда не мог избавиться император Александр. Когда умер отец — государь Павел Петрович, Николай был маленьким ребенком. Ничто из того, что мешало жить старшим братьям, не касалось великого князя — любимца матери. Он был очень красив и строен и сохранил осанку до старости. Красота Николая, лишенная лукавства и какой-то скрытой насмешки, обладала чертами мужественности и даже атлетизма. Но взгляд, порой жесткий и пристальный, напоминал отцовский глубоко запрятанной яростью, которая способна прорваться угрожающим жестом и даже решительным действием. Рука лежала на эфесе прямовисящей длинной шпаги, и только нервно вздрагивающие пальцы свидетельствовали, что перед нами не изваяние.
В давние годы прекрасный наездник, Бенкендорф учил великого князя искусству обхождения с лошадьми. Императрица-мать вполне доверяла ему сына, и Николай привык советоваться с флигель- адъютантом отца и брата. Великий князь, однако, недолюбливал семеновцев — шефом полка отец сделал наследника, да и командовали полком люди, которым великий князь не симпатизировал — генерал-майор Депрерадович, один из прямых виновников печальных событий одиннадцатого марта, немца полковника Карла Криднера и генерал-адъютанта Якова Потемкина великий князь ставил невысоко. Но Бенкендорфа он отличал, и у Марии Федоровны потеплело на сердце, когда один из сыновей, и вовсе не тот, на которого она рассчитывала, подружился с сыном Тилли.
Бенкендорф опустился на одно колено, поцеловал край платья императрицы, а затем протянутую руку и оставался в этой позе до тех пор, пока она не поцеловала его в лоб. Тогда он поднялся и с грустной улыбкой произнес:
— Ваше величество, позвольте мне принести извинения за все то беспокойство, которое я вам причинил.
— Ах, Алекс, — улыбнулась императрица, — я была готова к худшему. Ты еще милостиво со мной обошелся.
— Mutti, ваша ангельская доброта, — тут же вмешался великий князь, — представляет мне случай тоже попросить у вас прощения.
— За что, мой друг?
— Да за все! И впрок!
Последнее слово он произнес по-русски. Старший из сыновей Тилли Марии Федоровне нравился меньше. Бесконечные войны, долгие отлучки из Петербурга и рассеянная жизнь огрубили его. А младший сын Тилли — Константин — вылитая подруга ее детства. Мягкий характер, острый, глубокий ум, умение понять другого и проникнуться сочувствием. Константин доставлял куда больше радости своими успехами. Еще аббат Николя писал ей о душевных качествах младшего сына Тилли. Старшая сестра Доротея и старший сын Александр отличались, конечно, от младших взрывным темпераментом, страстностью и стремлением к самостоятельности, но младшие больше походили на Тилли в минуты сердечной близости, когда ничто не мешало подругам открывать друг другу самые сокровенные тайны.
— Я очень довольна, Алекс, что ты, наконец, остепенился. Елизавета производит прекрасное впечатление. У тебя теперь будет свой дом. Хватит жить в наемных квартирах и отвратительных отелях. Ты не будешь проводить столько времени в театральных креслах и где ты его там проводишь…
— Теперь ты, Александр, почтенный отец семейства, — сказал великий князь. — Ты, матушка, напрасно волнуешься. Манеж и чистокровных кобыл он любит сильнее, чем балет и кулисы.
Заключительные фразы великий князь опять произнес по-русски. Речь императрицы всегда была пересыпана русскими предложениями, и она предпочитала, чтобы ей отвечали на такой же смеси французского с русским.
— Государь доволен твоей службой, и можешь быть уверен, Алекс, что он тебя не забудет. Он ценит твою храбрость, преданность трону и твой ум, но, ради Бога, постарайся быть более осмотрительным в расходах. Я понимаю — ты сейчас в сложном положении. Ты можешь взять часть денег, лежащих на твоем счету. Я уже сделала соответствующие распоряжения. Только не благодари меня.
Бенкендорф знал редкостную манеру императрицы опережать любые просьбы. И сейчас она поступила как всегда. Он не успел и слова вымолвить.
— Я не забыла, что ты мечтаешь приобрести мызу под Ревелем и построить там дом. Я благословляю тебя и очень хочу, чтобы у тебя был дом. Покойная Тилли всегда мечтала о своем очаге. Но ответь мне искренне: ты счастлив? Бог уберег тебя от пули узурпатора, и мне было бы досадно, если бы сейчас твоя жизнь не доставляла бы тебе радости.
— Ваше величество, я счастлив, как никогда. Я хотел все-таки поблагодарить вас и за вашу заботу, и за ваши молитвы.
— Служи хорошо, мой друг, и после возвращения в Петербург — я надеюсь — ты получишь то, чего заслуживаешь.
— Будь в том уверен, генерал, — кивнул великий князь. — Мы все за тебя. Васильчиков — я сам слышал — государю не раз намекал, что лучшего помощника он и не желает.
Сердце у Бенкендорфа сжалось. Генерал-адъютант Васильчиков — командир гвардейского корпуса не очень жаловал начальника штаба генерала Сипягина. Прочили на еще пока не вакантное место разные кандидатуры. Но император Александр никогда не спешил с перемещениями.
— Я думаю только о благе России и о благе той прекрасной и доброй женщины, которая заменила мне мать и забот которой я недостоин.
— Все мы недостойны заботы, все мы непослушные дети послушных родителей, — засмеялся великий князь. — До свидания, матушка. Отпусти Алекса со мной, если ему больше нечего сказать.
— Передай привет супруге. Будь примерным отцом. — И императрица протянула Бенкендорфу руку, — До скорого свидания.
— Удивительная женщина императрица, — произнес Бенкендорф, садясь вместе с великим князем в коляску. — Рядом с ней чувствуешь себя свободным и счастливым, даже если ты кругом виноват.
— Не было дня, чтобы она не вспоминала Тилли. Вот у кого надо поучиться умению дружить и творить добро. Я приказал берейтору взять твоего аргамака. Он доставит его в манеж. Не беспокойся!
Бенкендорф осторожно прикрыл дверцу коляски, и никто — ни он, ни великий князь Николай, ни императрица-мать — не мог представить сейчас, сколько сотен верст они проедут вместе в другой коляске с государевым гербом и какие на том пути их будут ожидать передряги.
Бенкендорф оглянулся. Берейтор Карл сел на лошадь и ласково похлопал по холке. Молодец! Хороший наездник!
Сестра
Государь Павел Петрович любил рассуждать о справедливости. Известно, однако, что люди, напоказ стремящиеся к справедливости, часто совершают несправедливые поступки, впрочем, оборачивающиеся впоследствии против них. От людей подобного сорта несчастного императора отличала способность к раскаянию и душевной скорби. Прогнав Тилли Бенкендорф из Павловска и став в какой-то степени причиной ее ранней смерти, государь, конечно не без влияния супруги, решил устроить судьбу Дарьи Бенкендорф. Приступил он к задуманному привычным для себя способом.
Государь давно приблизил к себе родовитого семеновского офицера графа Христофора Ливена, сделав в двадцать с небольшим лет начальником военно-походной канцелярии. Ливен — курляндец, получил неплохое образование, от природы сметлив и решителен. По заведенному порядку он каждый день на рассвете докладывал государю о случившихся происшествиях в войсках и мерах, предпринимаемых для поддержания спокойствия.
Однажды во время доклада государь нетерпеливым взмахом руки прервал молодого генерала:
— Послушай, Христофор, меня и оставь пустяки…
