Ему не терпелось поделиться с тем, кого намеревался облагодетельствовать.
— Служить они будут с эспантонами. Недовольных под арест. Шпаги отобрать и доставить во дворец. С этим покончено.
Ливен низко поклонился, зная, что возражать бесполезно.
— Я подыскал тебе прекрасную невесту. Молоденькую!
— Спасибо, государь. Я готов и давно влюблен.
— Но знаешь ли ты ее имя? — удивился государь, которого, казалось, ничем нельзя было удивить.
— Без сомнения. Это старшая дочь генерала Бенкендорфа Доротея.
— Но как ты догадался, что мой выбор остановился на юной фрейлине? Не подслушиваешь же ты мои разговоры?
— Нет, ваше величество. Но за годы службы при вашей особе я стал во многом походить на вас.
Государь пришел в прекрасное расположение духа и расцеловал бывшего начальника военно- походной канцелярии и с сегодняшнего дня военного министра.
— Тем паче, что она Христофоровна, а ты и сам Христофор, — засмеялся государь. — Верный признак будущего счастья.
Однако залогом счастья было вовсе не совпадение отчества невесты с именем жениха. Залогом оказались черты характера и внешности девушки, едва успевшей выйти из стен Смольного института. Высокая, немного худощавая, с гордой осанкой, Доротея привлекала окружающих неизъяснимой прелестью черных глаз, лебединой шеей и умением говорить правду, никого между тем не обижая: Император Александр высоко ценил дипломатические способности Дарьи Христофоровны. Ее салон в Берлине и Лондоне успешно соперничал с салоном герцогини Дино в Париже, в котором господствовал Талейран. Ее называли дипломатической Сивиллой, и сам Меттерних был без ума от сестры русского генерала Бенкендорфа. Император Александр пригласил графиню на конгресс в Ахен и нередко советовался с ней. Она вела потом большую часть дипломатической переписки мужа — посла в Англии и сообщала императору такие подробности о европейских событиях, которые ускользали от внимания других агентов. Несмотря на отсутствие систематического образования, отчеты и письма Дарьи Христофоровны на протяжении многих лет представляли собой искусные образцы анализа разного рода происшествий, которым суждено было стать историческими. Она играла, безусловно, более значительную роль в принятии важных решений северного властелина, чем старший брат, во всяком случае до того момента, пока он не стал вторым человеком в России после императора Николая Павловича.
Знатоки утверждали, что, не посетив салона Дарьи Ливен, нельзя было ничего понять в хитросплетениях европейской политики.
Император Александр не любил, когда ему давали непрошеные рекомендации, и избегал что-либо обещать ходатаям. Он умел принимать решения сам и никогда не торопился. Но умные женщины иногда, быть может под влиянием минуты, получали над ним власть. Ему хотелось выглядеть сильным и благородным правителем, если судьба обделила полководческими талантами. Его желание имело под собой прочный фундамент, что позже было закреплено в определении Благословенный, хотя он предпочел бы эпитеты, которые увенчивали царственных предков — Петра I и Екатерину II.
Император Александр в профиль походил на мать, великий князь Константин на отца.
Как-то Дарья Ливен заметила:
— Ваши профили — ваши характеры.
Император рассмеялся, но остался доволен. В Лондоне она выбрала удобный момент и тактично сказала сиятельному собеседнику:
— Военно-административный талант редкая вещь. Странно, что вы, ваше величество, не обратили внимания на эту сторону дарования семьи Бенкендорф.
Она рискнула и уколола его, намекнув, что его отец, назначив Христофора Бенкендорфа военным генерал-губернатором Риги, сделал правильный выбор. Император не рассердился и не подал вида, что понял, куда метит сестра генерала, которого он недолюбливал. Семья Ливен, в отличие от прочих павловских придворных, не вызывала раздражения. Однажды в теплую минуту он шепнул Аракчееву:
— Ты даже не можешь себе представить, как я тебе благодарен!
И он указал на овальную миниатюру с портретом отца, которую Аракчеев постоянно носил на груди.
Аракчеев упал на колени и, рыдая, произнес:
— Батюшка, ваше величество, да я… Да он…
Император бросился поднимать верного слугу:
— Что ты! Что ты! Алексей Андреич, Бог с тобой!
Они расцеловались. В голубых глазах императора стояли слезы. Аракчеев всхлипнул, утерся платком и поцеловал руку благодетеля.
Гвардейский генеральный штаб
В самом центре столицы напротив Адмиралтейства стоял трехэтажный каменный дом — второй от угла Невского проспекта. Твердая рубленая надпись на фронтоне возвещала: «Гвардейский генеральный штаб». Позже при императоре Николае Павловиче здание перестроили и присоединили к Главному штабу. На верхнем этаже располагалась квартирмейстерская часть, с двумя отделениями и чертежной, на втором находился кабинет начальника штаба, шесть отделений дежурства, две комнаты отвели для обширной библиотеки — шкафы мореного дуба с зеркальными стеклами были набиты книгами не только военного содержания. В конце коридора сидели писари. В нижнем этаже рядом с сенями устроили после войны типографию. Сторожа охраняли вход и ночевали в каморках у двери. Большая офицерская комната со столом для карт и планов посередине находилась на третьем этаже. Здесь же стоял стол обер- квартирмейстера и столы начальников отделений. У окна на специально приспособленных станках офицеры вычерчивали планы различных военных ситуаций и наносили на бумагу боевые порядки. Гвардейский развод делался или в Манеже, или в дворцовом Экзерциргаузе рядом. Корпусной командир жил на квартире в другом месте. Особую и даже, пожалуй, выдающуюся роль гвардейский штаб начал играть при генерале Сипягине. Сразу после назначения он начал превращать гвардейский штаб и своеобразный культурный центр, действуя в духе тайных обществ и союзов, столь распространившихся в Петербурге и Москве. Сипягин посещал ложу «Соединенных друзей» и многих приглашал на заседания Военного общества. В конце 1816 года заработала типография, открылась школа для кантонистов, любой офицер, в том числе и не принадлежащий к гвардии, мог выписать в библиотеке книгу. В следующем году Сипягин выпустил первый номер «Военного журнала».
Старшим библиотекарем и адъютантом Сипягина служил известный поэт Федор Глинка. Сипягин не скрывал масонских симпатий и позволял произносить вольные речи на различных заседаниях, особенно семеновцам-однополчанам. К старшим по званию относился с холодной вежливостью, к младшим — с доброжелательным участием. Непосредственный начальник Сипягина князь Петр Михайлович Волконский сперва поддерживал Сипягина, но вскоре переменил мнение о его нововведениях. В Главном штабе образовалась группа недовольных, которые хотели и у себя в полках открывать «ланкастерские школы» для взаимного обучения. Они хотели посещать заседания, где разбирались важные вопросы военного искусства, обсуждать сочинения генерала Жомини и другие книги, выходящие за границей. Каждый стремился прикоснуться к военной истории России, материалы которой предполагалось издавать в типографии специальными выпусками. Сипягин устроил камнепечатню, то есть литографию, и тиражировал картины, изображавшие сражения и ландшафты, а также портреты выдающихся военачальников.
Словом, гвардейский штаб превратился в центр притяжения для петербургского офицерства. Здесь можно было встретить фон дер Бриггена, Вальховского, Бурцева, Трубецкого и даже штатских, например, Василия Андреевича Жуковского. В день открытия библиотеки приехал император Александр. С той поры этот день отмечался Военным обществом, или, как его еще называли, «Обществом военных людей». В тот
