Разврат идет от твоих библиотек. Стреляют плохо, в строю непорядок, нижние чины в шахматы играют, Трубецкой с Муравьевым лекции по политическим наукам записались слушать. «Отчего они вздумали учиться?» — спрашивает император. И действительно: отчего? Форма правления России дана Богом и не подлежит обсуждению. В моей бригаде ничего подобного не будет. Я найду человека, который из семеновцев выбьет дурь. У Алексея Андреевича есть один на примете: желтухинский подчиненный! И тебе, Александр Христофорович, советую: брось!
Абсолютно правдивый донос
Великому князю нельзя отказать в проницательности. Бенкендорф и сам чуял: время подкатывало иное. Когда-то его умиляло, что князь Трубецкой самолично выдавал не только офицерам, но и нижним чинам книги из библиотеки, которую в Семеновском полку учредили до войны. Нынче ему это не очень нравилось бы — новый пост незаметно изменил взгляд. Впрочем, и на библиотеку при гвардейском штабе надо обратить сугубое внимание. Федор Глинка понятен, он симпатий не скрывает, но вот Михайла Грибовский личность странная. При случае неожиданной мыслью поражает и смотрит прямо в глаза, будто желает что-то спросить и только почтительность не позволяет.
Давеча довольно прямо выразился:
— Я чрезвычайно редко разделяю мнения наших читателей. А на заседаниях общества речи о военной истории часто сбиваются на политические конъюнктуры. Обсуждается вовсе не то, к чему мы призваны.
Не от него ли князь Волконский узнал содержание дискуссий? Если от него, то надо сие взять на заметку. Бенкендорф тогда ответил:
— Ты, Михайло Кириллович, прав. Вот только напомни, к чему мы призваны?
Воли Грибовскому нельзя давать. Пусть знает свой шесток. Но учесть данный урок необходимо. Гвардейский штаб — горячее место. Тут многое варится. Васильчиков с Аракчеевым враги, причем открытые. Алексей Андреевич давно метит убрать Потемкина и дух выветрить. Грибовский после того, как Бенкендорф его осадил, отнюдь не смирился и недавно при докладе, когда остались один на один, опять прямо и с любопытством глядя в глаза, заявил:
— Я не сторонник всяких тайн. Чего таиться, ежели благо отечества для тебя главное? А многие офицеры, ваше превосходительство, секретничают. Я их предостерегал всегда: господа, шепот чести противен. Русские, ваше превосходительство, столько привыкли к образу настоящего правления, под которым живут спокойно и счастливо и который соответствует местному положению, обстоятельствам и духу народа, что мыслить о переменах не допустят. Отсюда проистекает у кое-кого стремление к таинственности. У семеновцев более, чем у других, царит дух противоречия. Ручаюсь, ваше превосходительство, что дело болтовней не кончится и не все хорошо там идет.
Бенкендорфа поглощали текущие заботы. Обязанности начальника штаба оказались достаточно разнообразными, и любая промашка выходила боком Бенкендорфу — ведь он новая метла. В апреле — ровно через год после назначения — произошла смена полкового командира в Семеновском. Аракчееву удалось перед отъездом императора Александра на конгресс в Троппау добиться назначения полковника Шварца. Великий князь Михаил от аракчеевского служаки в полном восторге: во-первых — не вор! Во- вторых, солдата знает до тонкости. В-третьих, к масонам не имел никогда никакого отношения, потому что служил в Гренадерском графа Аракчеева полку, которым командовал Стюрлер. Сам Стюрлер хоть масонством и баловался, но позднее отошел и прежних собратьев старался выжить в другую часть. Правда, Шварц при Стюрлере служил не очень долго.
— Ну теперь я за семеновцев спокоен, — сказал Бенкендорфу великий князь.
Бенкендорф с сомнением посмотрел на него. Шварц, конечно, обладал достоинствами, но 6 семеновцами будет трудно ужиться. Титулованное офицерство, взросшее на вольтерьянстве и с облегчением вне казармы переходящее на французский язык, этакому солдафону и любителю шагистики спуску не даст. Столкновения неизбежны. Да где их нет! Однако когда император в Петербурге — спокойней. Едва уезжает — все приходит в движение. Отношения между подданными обостряются, и вслед государю летят курьеры с жалобами. Бенкендорф и сам не прочь послать курьера, да через Васильчикова не перескочить. Когда после отъезда государя в Троппау Грибовский после доклада испросил личной аудиенции, то Бенкендорф решил в любом случае отправить его к командиру корпуса.
— Слушаю тебя, Михайло Кириллович, — сказал Бенкендорф, опуская глаза и пытаясь избежать прямого упорного взгляда библиотекаря. — Однако если какая просьба денежного свойства, то не лучше ли сразу к Иллариону Васильевичу? Он помягче меня и возможностями располагает большими.
— Речь, ваше превосходительство, пойдет отнюдь не о денежных средствах, а о совершенно иных материях. Я решился сообщить вам некую тайну, не терпящую отлагательств, и думаю, что ее надобно как можно быстрее довести до сведения его величества.
— Сообщи мне, братец, свою тайну. Любопытно. Не Греч ли обеспокоил?
— Я член общества, носящего название «Союз благоденствия». И даже состою в Коренной управе — его высшем органе.
— Надеюсь, общество не противузаконное?
— Поначалу и мне казалось, что так, но позднее, ваше превосходительство, я убедился в обратном. Каюсь, что так долго не отваживался отстать от него.
«Ах, вот оно что! — мелькнуло у Бенкендорфа. — Это донос! И не подстроен ли он врагами? Не проверяет ли его князь Волконский? Нет ли тут руки Аракчеева?»
О «Союзе благоденствия» Бенкендорф слышал в прошлом году и знал, что Федор Глинка входит в члены.
— Знаешь, Михайло Кириллович, тут дело не шуточное. Изволь обратиться к Иллариону Васильевичу. Без него не обойтись. Раз ты открылся — значит, будет проведено расследование. Ты служишь при корпусе, хотя и в штатском чине. Однако командир корпуса должен узнать о сем событии первым. Так я понимаю ситуацию.
Таким образом Васильчиков не станет претендовать, и слухи о том, что Бенкендорф подкапывается под собственного начальника, будут вполне безосновательными. Однако на следующий день Грибовский опять попросился на прием. Бенкендорф не отказал, хотя и не проявил энтузиазма при виде библиотекаря.
— Я вновь обращаюсь к вам, ваше превосходительство, по тому же срочному делу. Командир корпуса усомнился в изложенных сведениях, присовокупив, что принимать доносы не его дело и не входит в круг военных обязанностей. На сей счет имеется специальное полицейское ведомство, куда мне и следует обратиться.
— Ну а что я могу поделать, братец, в таком случае? Генерал-адъютант Васильчиков наш общий начальник и дал тебе исчерпывающий ответ. Доказательств ты не представляешь никаких, кроме тобой же составленного списка, и вообще все твои, не знаю уж, наветы или правдивые слова выглядят эфемерно. Обратись, братец, куда следует, — там тобой и займутся.
Грибовский побледнел от неожиданности. Такой афронт равносилен катастрофе. Господа генералы боятся прикосновенности к подобного рода казусам, не желая бросать тень на репутации. И Грибовский решил бороться до конца.
— Конечно, ваше превосходительство, это дело входит в компетенцию и полицейского ведомства, но я не полицейский агент и не доносчик.
— А кто же ты тогда? — улыбнулся Бенкендорф.
— Я — верноподданный, убежденный в гибельности последствий заговора, причем большее зло он принесет многим молодым людям, с коими я связан личной дружбой и желаю им настоящего благоденствия. Россия столь могущественна и предана монарху, что ее ничем не поколебать, но вот слабый желудок их, не имея предварительных оснований в вспомогательных науках, не сваривал сочинений лучших писателей, и все их просвещение остается мишурным.
— Кого же ты числишь, ходячая добродетель, среди главных зачинщиков?
