Со слов купца, дороги Империи были довольно спокойны, лишь иногда на них пошаливали разбойники — вот как сейчас — и то, их шайки обычно были небольшими — до десяти человек, и если им оказывали упорное сопротивление, они быстро отступали, предпочитая грабить одиноких путников. Хотя — всякое бывало, поговаривали, что в прежние годы, лет пятьдесят назад, дороги были непроезжи из-за толп грабителей, практически парализовавших передвижение по трактам. Это случилось после войны с Арзумом, когда император соседнего метрика-государства, разъярённый массовыми вылазками арканакцев на Арзум для захвата рабов, объявил им войну и высадил на материк экспедиционный корпус, огнём и мечом прошедший через всю имеприю. Захватчиков изгнали, но экономика Арканака пришла в такой упадок, что людям оставалось только или помирать с голоду, или грабить более удачливых соплеменников.
Нынешний император, Око Машрума Сантанадапия, железной рукой навёл порядок после того, как его престарелый отец не выдержал потрясений войны и благополучно отправился в мир иной, лёжа на одной из многих тысяч своих наложниц — видимо перетрудился, думая о государственных нуждах. Часть грабителей были убиты, а часть отправилась в рабские лагеря, где и приумножила славу и богатство Империи.
Так что, теперь, дороги были довольно спокойны, и вот уже десять лет купец Рагун спокойно ездит по тракту, зарабатывая себе на спокойную старость и обеспечивая свою многочисленную семью. Раньше, с его слов, он был очень неплохим рубакой, да и сейчас ещё мог постоять за себя, потому отправился в путь без своего заболевшего охранника — жалко его, конечно. Но делать? Бизнес, есть бизнес. Но купец заверил, что оставил ему достаточно средств, чтобы лечиться и питаться во время лечения. Семья у купца, как он сказал, состояла из трёх жён и десяти дочерей (!!!) — так что ему приходилось несладко, мужчин в семье больше нет, а боги, хотя он регулярно приносил жертву в храмы и богу Любви Аранасу, и богу Плодородия Гистасуну, и богу Удачи Одакому, приносили ему только девок, годных лишь для продажи в жёны. Вот только дают за них пока мало, хотя он не сказал бы, что девки такие уж и страшные!
Как будто подтверждая его слова, из-под полога повозки высунулась довольно прелестная головка с короткими каштановыми волосами и курносым носиком, сказав:
— Так папаша цену за нас такую залуживает, что у женихов сразу мужское нестояние наступает! Дождётся, когда мы все будем такими же старыми, как и он. И тогда вообще никому не нужны будем.
— То то вы навёрстываете, шляетесь по мужикам, кувыркаетесь под кустами, пока отец в отъезде! Вот потому и не берут, что вы слишком слабые на передок! И вообще, чего ты подслушиваешь, бесстыдница! Сиди там и сиди с Миракой, а не вмешивайся в разговор мужчин!
— Да ты так вопишь, что волей-неволей всё слыхать, все окрестные джунгли уже знают, какие мы шлюхи, и как нас никто не берёт!
— А то они не знают, какие вы шлюхи! — парировал несчастный папаша — вот видишь, акома, какое воспитание у нынешней молодёжи! Ну никакого почтения к отцу, только неблагодарность и непочтение! Да, кстати, как тебя зовут? А то акома, да акома, надо хоть имя-то узнать того, кому доверил охрану своего богатства!
— Дочерей, что ли? — усмехнувшись спросил я — Манагер меня зовут.
— Да если бы! Тоже мне — богатство! Они прожрали продуктов уже больше, чем за них дадут женихи! Потаскушки чёртовы! Ну-ка залезь обратно в повозку, засранка ты эдакая! Увязались, на мою голову, город, мол, посмотрим, может жениха найдём! Приключений на свой зад ищут, а не женихов.
Купец ещё что-то бормотал, а я искоса посмотрел на девушку, которая, не обращая внимания на бурчание отца, выпрыгнула из повозки на дорогу и потянулась всем телом, выгнувшись, как кошка. Это была довольно светлокожая девица, выше меня на полголовы, одетая в шёлковую набедренную повязку, открывающую на лёгком полуденном ветерке крепкие смуглые ягодицы и в что-то вроде топика, едва прикрывающего полную грудь и совсем ничего не скрывающего под собой. Её серые хулиганские глаза весело глядели на окружающих мир, курносый носик как будто принюхивался к запахам, а короткие каштановые волосы были густы, как шерсть норки.
Девушка внимательно осмотрела меня с ног до головы и сказала низким вкрадчивым голосом:
— Меня звать Рила. Ты Манагер, как я слышала? Какой ты маленький...хммм...но, довольно крепкий. Говорят, акомы очень хороши в любви? Надеюсь, мы подружимся...прежний охранник был совершеннейший мужлан и не умел обращаться с девушками. Вот и поплатился — закончил чёрным поносом.
— Уж не ты ли пособила этому, бесстыдница? — крикнул с облучка повозки купец — уже и этого обхаживаешь! Ну не стыда, ни совести — прямо на глаза отца амуры крутит! Вот чёртова шлюха!
— Ну хватит, папа! Не слушай его — обратилась она ко мне — если бы не я, он до сих пор торговал бы в лавке товарами для нищих — это я нашла ему клиента на пряности, я договорилась через знакомых, где пряности закупить по нормальной цене. Послушаешь его, подумаешь, что мы такие бесполезные телухи, годные исключительно для постельных утех и родов. А то, что охранник слёг — я его предупреждала — не жри всякую гадость у уличного разносчика — но вы же, мужчины, лучше всех всё знаете, такие великие — вот и дрищет теперь на постоялом дворе.
— Фу, какая грубость! Вот видишь, Манагер, какие у меня дочери? Пока я был в разъездах, нахватались всякой гадости! Разве их возьмут приличные мужчины? Только какой-то приблудный безродный вояка, и то, сто раз подумает, прежде чем связать с ними свою судьбу.
Купец осёкся, взглянув на меня — не обиделся ли я — ведь я-то как раз и был безродным приблудным воякой. Увидев, что я не обиделся, продолжил:
— Вот так и живу — жёны дуры, дочери шлюхи, а сам вечно в дороге! Хорошо тебе — у тебя ещё жён нет, а вот появятся — сразу узнаешь, что почём, да будет поздно!
Он глянул на меня и осёкся — видимо почувствовал, что затронул что-то больное, так изменилось моё лицо. Я опять вспомнил вчерашние похороны, вспомнил, зачем я иду и мне стало не до смеха. Сумею ли я когда-нибудь забыть Васону? Забыть не забуду, но боль в сердце останется надолго...
Из повозки высунулось его личико — девушки помладше, лет семнадцати, с остроносым шустрым личиком. Она была одета примерно так же, как и Рила, только её наряд был ещё микроскопичнее. Вот нравятся мне здешние наряды, и всё тут — чего скрывать под тряпками такую красоту? Только вот, хммм..от работы отвлекает и навевает дурные мысли.
Кстати, о работе — надо бы повнимательнее смотреть за окрестностями, а то отвлёкся на болтовню, а по времени мы уже возле того места, о котором говорил купец, ну, того, где ограбили предыдущего купца.
Конечно, отчаянные люди эти купцы — пускаться в путешествие в одиночку, да ещё с дочерьми, которые сами по себе желанная добыча для рабовладельцев на мой взгляд, было совершеннейшим авантюризмом. Вот нарвались бы на тот отряд, который захватил Аргану, мало бы не показалось. А может это они и грабили на дороге? А что — вполне вероятно — по моим сведениям такие отряды как раз и состояли из деклассированных элементов, настоящих отморозков. Не всех перевешал император, ох, не всех.
Но нет — и следующий час, и дальше — ничего плохого с нами не случилось. Мы прошли узкую теснину, ограждённую по краям пологими холмами, заросшими густым лесом — великолепнейшее место для засады — купец и девушки в этом месте притихли, перестали болтать и переругиваться, и воспряли духом только тогда, когда вышли из долины.
Нападение случилось уже гораздо позже, когда до города оставалось каких-то десять километров. Уже смеркалось, и по вечерней прохладе загары ходко тянули повозку вперёд, предвкушая стойло, кормёжку и отдых. Днём мы остановились на небольшую по времени стоянку, напоили лошадей, не рассёдлывая их, накормили. Ну и сами пообедали чем боги послали. А боги посылали купцу вполне неплохую еду, которой было не стыдно набить живот даже такому привередливому манагеру как я — копчёная рыба, копчёное со специями мясо (я не хотел думать — что это было за мясо — вдруг ящерица какая-нибудь), много фруктов и лёгкого вина, от которого я отказался в пользу разведённого водой кислого сока, чем вызвал насмешки девиц — мол, какой мужчина не пьёт вина, только импотент какой-нибудь. Да, были поползновения заманить меня под кусток на предмет исследования моих мужских способностей, но я их быстро пресёк, чем вызвал гнев и неудовольствие женской части нашего экипажа.
Итак, уже в сумерках, без каких-то нот об объявлении войны, без разбойничьих свистов и угрожающих потрясаний мечом, на нас было совершено нападение — дёшево, сердито и вульгарно.
