— С чего вы взяли, что я не танцую? — удивился он.
— Но ваши раны…
— Они уже зажили.
— Не совсем, — от Афанасьича Докки знала, что рана на боку только-только стала затягиваться.
— Но я могу и хочу танцевать с вами — вы ведь не откажете мне в этом?
— Как вы можете танцевать, когда ваш бок еще болит?
Он ухмыльнулся, и Докки поспешно добавила:
— К тому же вы сказали моей кузине, что здоровье не позволяет вам…
— Не позволяет танцевать с ее дочерью, — Палевский пожал плечами. — На вас силы у меня всегда найдутся. Так что, моя любезная Дотти, подите, переоденьтесь. И никому не отдавайте польский, вальс и контрданс.
Он поцеловал ее и подтолкнул к лестнице, шепнув:
— И не опаздывай.
В ней так сладко отозвалось его «ты», а предстоящие с ним танцы переполнили ее таким пьянящим чувством легкости и радости, что она невероятно быстро обрядилась в весьма легкомысленное платье из голубовато-зеленого газа — с низким декольте и воздушной юбкой, ощущая себя удивительно молодой и беззаботной.
Когда она с Ольгой и Думской, заехавшими за ней по дороге, вступила в огромную, сияющую золотом и зеркалами бальную залу, десятки голов впились глазами в Ледяную Баронессу, десятки голосов загудели, обсуждая ее появление. Докки в который раз подумала, каково ей будет танцевать на глазах у всех с Палевским.
«Все равно, — подумала она, гордо поднимая голову, — пусть сплетничают и завидуют: ведь самый красивый и достойный мужчина принадлежит мне — хотя бы на этот вечер…»
— Как взбаламутились, — хихикнула Думская и похлопала ее по руке. — Помню, ухаживал как-то за мной один князь… Надобно сказать, среди дам он пользовался огромной популярностью и каждая хотела его увлечь. Но он видел только меня. Ох, как мне завидовали — приятно вспомнить!
— Бабушка! — подала укоризненный голос Ольга.
— А что такого я сказала?! — удивилась княгиня.
Докки с трудом сдержала смешок, высматривая в толпе высокого темноволосого генерала. Его она не увидела, зато заметила среди гостей свою мать, Мишеля с женой и дочерью, Вольдемара с Мари и Ириной, Жадову с дочерьми, Жени Луговскую в окружении кавалеров и Сандру, беседующую с князем Рогозиным — как раз в этот момент та повернула голову, увидев Докки, и окинула ее весьма неприязненным взглядом.
— Кузина ваша последнее время всячески обхаживает этого Ламброда, — от проницательных глаз княгини ничего не могло укрыться. — Давеча видела их в театре. Она перед ним стелилась — незнамо как. Он же, дурень, похоже, никак не сообразит, что происходит. Ох, дорогая, уведет она немца этого у вас из- под носа — славная получится парочка.
— Хорошо бы, — пробормотала Докки, сердце которой кувыркнулось при виде Палевского, входившего в залу со своими родными и Сербиными. Ангел в белом опирался на его руку, скромно потупив глазки.
— Мамаша-графиня все Полю свою дочку подсовывает, — радостно сообщила Думская. — Будто такая девица может его прельстить. Нина, правда, говорит…
Она не успела рассказать, что говорит мать Палевского. К княгине подошли приятельницы, и дамы завели оживленный разговор о шее Думской, которая вдруг вздумала плохо поворачиваться.
Докки с Ольгой отошли в сторону в ожидании начала танцев. Подруга рассказывала об очередном письме от Швайгена, только сегодня полученном, и горела желанием поделиться свежими новостями из армии, хотя ее сияющие глаза скорее указывали на то, что если между ними еще не все обговорено, то это произойдет в ближайшее время. Докки оставалось только радоваться за подругу, так неожиданно нашедшую свое счастье, не забывая издали наблюдать за своим счастьем в виде Палевского, раскланивающегося со знакомыми на другом конце зала.
Наконец зазвучала музыка, возвещая о начале бала. Пары, танцующие польский, начали выстраиваться в центре залы.
— Madame la baronne, — из толпы появился Палевский, поздоровался с Ольгой и подал руку Докки.
Их выход не остался незамеченным. Зал вновь загудел, заволновался, провожая взглядами знаменитого генерала и Ледяную Баронессу. Докки было поежилась — она не привыкла к подобному вниманию общества, но под смеющимся взглядом Палевского обрела недостающую ей уверенность в себе.
— Не поддавайтесь, — сказал он. — И привыкайте находиться в центре внимания, уж коли рискнули иметь дело со мной.
— Постараюсь, — ответила она, заражаясь его улыбкой.
С хоров прогремели первые торжественные аккорды польского, кавалеры поклонились дамам и повели их по зале. Докки с гордо поднятой головой шла с Палевским, опираясь на его руку, и в душе ее поднималось и пенилось упоительное восхищение от сверкающей огнями роскошной залы, величавой громкой музыки и своего спутника, сейчас сдержанного и подтянутого в глазах других, но для нее такого близкого и родного. Нет-нет, она поглядывала на его точеный профиль, на сверкающие ордена на парадном мундире, отмечая изящество и плавность его походки, элегантность движений, наслаждаясь возможностью идти рядом с ним и чувствовать прикосновение его руки.
Многие барышни и дамы жадными взорами следили за Палевским и, верно, мечтали танцевать с ним.
«А то и оказаться в его объятиях…» Докки смутилась, когда поняла, какое направление приняли ее мысли.
— Вам очень идет это платье, — Палевский, словно догадываясь, о чем она думает, окинул ее таким красноречивым взглядом, что у Докки на щеках вспыхнул румянец.
— Хотя виленское зеленое, пожалуй, останется для меня любимым вашим нарядом, — не унимался он, и она не могла не вспомнить, как он ласкал ее в том платье. По его вспыхнувшим глазам стало понятно, что и он думает о том же.
— И надеюсь воспользоваться своим правом и вашей отзывчивостью, — заявил Палевский, — чуть позже…
Докки чуть не споткнулась, но была поддержана сильной рукой.
— Осторожнее, — ухмыльнулся он.
— Прекратите меня… сбивать, — прошептала она и покосилась по сторонам, надеясь, что их никто не слышит.
— Но ведь вам это доставляет удовольствие, — ничуть не смущаясь, возразил он.
Докки только открыла рот, как Палевский поклонился и повернул направо, показывая ей налево, куда она и направилась, сердито на него покосившись. Он ухмыльнулся. Идя по зале цепочкой с другими дамами, Докки все время чувствовала на себе его обжигающий взгляд.
«Как все изменилось по сравнению с Вильной, где я танцевала польский с Вольдемаром и лишь издали могла любоваться генералом с прозрачными глазами, не будучи с ним тогда даже знакома…»
В конце залы они вновь встретились и пошли вместе. Палевский заговорил уже на нейтральные темы, продолжая при этом смотреть на нее, от чего у Докки слабели колени и кружилась голова.
После польского он не отошел от нее, и вскоре она вальсировала в его объятиях.
«Какое значение имеют пересуды, обсуждение и зависть в глазах окружающих, если его присутствие делает меня такой счастливой?» — думала Докки, когда по окончании вальса Палевский отправился приветствовать очередных знакомых, а она пошла разыскивать Думскую и Ольгу. То и дело ее останавливали — все вдруг загорелись желанием с ней пообщаться. Дамы, не скрывая любопытства,
