Кравченко принадлежал к числу тех наставников, которые излишне не опекали своих учеников. Поддерживал самостоятельность, доверял. Не торопился с выводами.
Учлетов покоряло его умение доходчиво объяснять, казалось бы, самые сложные вопросы. Делал он это наглядно, с применением своих ладоней. Они часто были красноречивей долгих пояснений. Инструктор не любил многословия. И мыслить учил четко, как бы командами. Умел сосредоточить внимание учлетов на самом главном: как правильно распределять внимание на взлете, наборе высоты, на развороте, планировании, не растеряться на посадке. Любил повторять, что летчик должен уметь наблюдать, чтобы видеть все. Увидеть противника в воздухе первым — это уже огромное преимущество и верный шанс для успеха.
Шла обычная напряженная учебно-тренировочная работа в школе. Кравченко занимался с курсантами в аудиториях, «вывозил» учлетов для первого знакомства с небом, летал с ними на спарке, делал разбор полетов — групповой и с каждым в отдельности. Времени для работы над собой почти не было, хотя Григорий вел почти спартанский образ жизни.
Он за полночь засиживался над анализом полетов. Читал все, что попадало об авиации. Но научных статей и книг было еще очень мало. Авиация в те годы развивалась стремительно, и пока не было времени изучить и обобщить ее опыт. Вот почему Кравченко использовал любую возможность, чтобы быть на аэродроме. Наблюдал за полетами других, наблюдал, как профессионал: с блокнотом в руках, делал заметки, записывал размышления. При первой возможности взлетал в небо, водил самолет размашисто и легко: то резко переходил на крутые виражи, крутил петли, ввинчивался штопором почти до земли и свечкой уходил в небо.
Когда Григорий был в воздухе, за ним всегда с замиранием следили десятки и десятки обитателей школьного городка.
И все-таки он не чувствовал удовлетворения. Инструкторская работа требовала определенного трафарета, «школы профессии», которой надо было владеть и передавать военлетам. Научить их взлету и посадке, умению быть осмотрительным в воздухе, набирать высоту по прямой и виражом, летать строем и «крутить» фигуры. А он мечтал стать классным истребителем.
Особенно это желание усилилось, когда прочитал книгу одного из первых замечательных русских авиаторов Евграфа Николаевича Крутеня «Воздушный бой». Многие мысли Кравченко, оказывается, уже были открыты задолго до него. Но он радовался, что мыслит, видимо, верно.
Как-то зимой на станцию Микензевые Горы подали специальную платформу с контейнерами. Группе Кравченко было поручено груз с нее доставить к ремонтным мастерским. В контейнерах были детали самолета. Через несколько дней специально приехавшая группа инженеров и рабочих собрала из них самолет. Такой модели летчики еще не видели. Испытывать новую машину приехал Чкалов.
И хотя испытания закончились тем, что у самолета не выдержали шасси, Кравченко впервые увидел, что может делать в воздухе настоящий летчик на боевой машине.
Это был урок, после которого инструкторская работа показалась Григорию совсем малозначимой. На следующий день он обратился к начальнику школы Ратаушу с рапортом о переводе с инструкторской работы в летную истребительную часть.
Желание Кравченко начальник школы воспринял с пониманием. Он знал, что мастерство настоящего аса оттачивается индивидуально и лично самим летчиком. Был много наслышан от других и сам наблюдал не раз, талантливые маневры Григория в небе. Казалось, летчик играл машиной в воздухе, будто она была продолжением его самого.
— Стремление ваше похвально, товарищ Кравченко, но удовлетворить просьбу я сейчас не имею права. Вы знаете, что у нас существует сквозная система подготовки курсантов. Вы их берете желторотыми птенцами и доводите до орлов. И бросить группу на полпути? Никто нам с вами этого не позволит, да и вы сами не согласитесь.
Мне уже докладывали, что курсанты подражают вам, и не только в воздухе. Как летчик вы, действительно, должны расти. А чтобы расти, необходимо много летать, искать новое, свое в полетах. Разрешаю выбрать любого из ваших учеников и работать с ним сверх установленной школьной программы. Дам команду, чтобы для этого выделили горючее сверх нормы и по вашей заявке разрешали вылет в зону для тренировок.
«Кого взять в напарники?» — думал Григорий Пантелеевич. Ему, инструктору, подсказки в этом были не нужны. После двух-трех полетов он уже знал, кто чего стоит в небе. Ребята в группе подобрались хорошие. Но требовался такой, кто бы не уступал ни в характере, ни в выдержке. И выбор пал на Виктора Рахова. Парень был рослый, крепко сколочен, отличный спортсмен, нахрапистый в достижении цели. Казалось, ему все дается легко. Во всяком случае, мнение такое в школе сложилось. «Талантливый парень», — поговаривали преподаватели и курсанты. А талантам, как известно, любят потакать, кое-что прощать. А это нередка кружит голову.
Летал Рахов легко и смело, любил небо, отдавался летной практике весь. Программу школьного пилотирования он выполнял на «отлично». Но особенно любил блеснуть на зрителя: мастерски, с каким-то шиком делал взлет и на три точки землил самолет при посадке. Но на вопросы теории, знания материальной части смотрел облегченно и частенько при ответах «плавал».
Взять его в напарники для сверхпрограммной подготовки нужно было так, чтобы он и не почувствовал, что задумал инструктор. Это могло подстегнуть, парня к излишнему гонору. В то же время, надо подтянуть Рахова по теории пилотирования — иначе классного летчика не получится.
Аэродром с утра жил на полном дыхании. Предстоял день полетов. Курсанты заправили и подготовили машины, ждали инструктора. Кравченко, как всегда, был точен. Рахов должен был лететь первым и был уже наготове.
— Курсант Рахов, к полету готов? — спросил инструктор.
— Так точно! Готов!
— Даю вам вводную. В воздухе на вашем самолете заглох двигатель. Назовите возможные причины и ваши действия при каждой из них.
Четкого ответа не последовало, курсант «поплыл».
— Кто ответит на вопрос?
— Разрешите назвать возможные причины, — попросил Федор Шинкаренко. И, что называется, разложил все по полочкам.
— Первым учебный полет выполняет учлет Шинкаренко, — скомандовал Кравченко. — Курсант Рахов к полету не допускается. Старшина группы, дайте задание курсанту Рахову по разборке и сборке мотора. Проверьте его конспект по названной теме.
Лишить полета было самым строгим наказанием. Курсант готов был отсидеть на гауптвахте, в ночную чистить картошку, вести уборку в санузле, но лишиться полета…
Но решение инструктора обжалованию не подлежит. Да, Кравченко был прав. Виктор это понимал. Ему хотелось рвать и метать. Он сказал:
— Есть, — и отошел в сторону.
Так начиналось воспитание строптивого. Вскоре в школе поговаривали, что инструктор Кравченко почем зря гоняет учлета Рахова и на земле, и в воздухе.
Качинская школа пилотов была настоящей кузницей летных кадров. Здесь, кроме учебы будущих летчиков, проходили переподготовку командные кадры Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Круглогодично работали курсы усовершенствования начальствующего состава (КУНС), где учились командиры эскадрилий, полков и более крупных авиасоединений ВВС. Эти курсы заканчивали многие работники Главного штаба и сам начальник ВВС Яков Иванович Алкснис.
Многие командиры с курсов в процессе учебы присматривались к учлетам, проводили с ними беседы, агитировали, чтобы те после выпуска просились распределить их в свою часть.
Увидеть экзаменационные полеты стремились многие командиры авиачастей. Обязательно приезжали высокие представители Главного штаба ВВС. Так было и на этот раз.
Один за другим учлеты уводили в небо самолеты, выполняли заданную программу. Все шло хорошо. Качинская школа выгодно отличалась от других тем, что здесь умели «ставить на крыло» будущих
