нужно?
— Ну как же… — Есеня задумался и вспомнил, как хотел потратить золотой. Действительно, что еще нужно? Еда и тепло. А все остальное за деньги ведь не купишь.
— Что? Согласен? — улыбнулся Улич.
— Ну да. Но ведь здесь скучно одному, разве нет?
— Мне одному не скучно. Я устал от людей. И не думаю, что они нуждаются во мне. Какой от меня прок? Я не могу сделать голодных сытыми, а несчастных — счастливыми. Я не могу сделать обманщиков честными, а жестоких — добрыми. Тогда зачем я нужен людям?
— Но вы умеете лечить болезни. Разве этого мало?
— Конечно, мало. Да, я никогда не откажу в помощи тому, кто в ней нуждается. Иногда ко мне приходят — те, кто еще помнит о том, что я существую. Но вообще-то, мне тут хорошо, и я бы хотел, чтоб обо мне забыли совсем.
— А что вы делаете здесь, когда вы один?
— Что делаю? Думаю. Смотрю на море, на небо. И думаю. Мир стоит того, чтобы о нем думать, но слишком сложен, чтобы вмешиваться в его бытие. Никогда не знаешь, к каким последствиям это приведет.
— Я тоже люблю смотреть на звезды… — вспомнил Есеня. И еще вспомнил, что совсем недавно хотел уйти из дома, чтобы смотреть на звезды тогда, когда захочется.
— Правда? А зачем? — улыбнулся Улич.
— Они интересно движутся. Я так и не понял, как. Сначала я считал, что небо просто крутится вокруг яркой звезды над севером. Но это не так, потому что есть звезды, которые движутся отдельно. А зимой и вообще все меняется.
— Если сегодня ночью будет ясно, я расскажу тебе о своих идеях на этот счет. Похоже, я понял, почему они так движутся.
— А что, этого никто не знает? — удивился Есеня.
— Ну, я знаю астрономов, которые со мной согласны, и знаю тех, кто категорически отрицает мою гипотезу. Вот послушаешь, и скажешь, согласен ты со мной или нет.
— А можно прямо сейчас?
— Сейчас ты пойдешь за водой к реке, а я буду варить мучную болтушку, чтобы покормить твоего товарища. Потом ты поешь и пойдешь в город за своими вещами, ну, а потом — посмотрим.
Хозяин постоялого двора содрал с Есени серебряник за ту ночь, что они с Полозом не ночевали в комнате, а иначе отказался отдавать вещи. Есеня ничего не смог ему возразить. Вот Полоз бы, наверняка, платить не стал! Ведь они же там не ночевали!
Полоз просыпался, но Улич не велел Есене с ним разговаривать, сказал, что пару дней ему нужен абсолютный покой, и состояние его пока только ухудшается, потому что внутри головы идет кровь. Есеню это сильно напугало, и он помалкивал.
Низкое, большое солнце разогнало туман над морем, и теперь висело над ним, холодное и немного мутное. То, что море начинается почти за самой дверью, необыкновенно Есене нравилось. Он притащил еще три охапки дров, чтобы был повод походить по берегу, но потом понял, что спешить ему некуда и по берегу можно бродить и просто так. Пользуясь отсутствием бдительного ока Полоза, Есеня все же забрался на палубу корабля и облазил его со всех сторон, рискуя снова провалиться в вонючий трюм.
Улич вышел из лачуги незаметно, и Есеня очень удивился, когда увидел его сидящим на бревне, вынесенном морем. На его плечах лежала волчья шуба, а в руках он сжимал тонкую палочку, которой что-то сосредоточенно рисовал на песке. Есене стало интересно, и он незаметно подкрался к старику сзади. Но вместо рисунка увидел совершенно непонятный чертеж — множество треугольников, кружков, линий…
— А что это? — спросил он, не удержавшись.
— Ты знаешь геометрию? — спросил в ответ Улич.
— Неа, — скривился Есеня.
— Ну, а считать ты умеешь?
— Сколько угодно!
— Сколько будет одна треть от девяти?
— Три. Я сложней умею считать.
— Да? Посчитай, сколько будет триста сорок два умножить на двенадцать? — старик протянул ему палочку.
Есеня про палочку не понял, подумал пару секунд и ответил:
— Четыре тысячи сто четыре.
— А четыре тысячи сто четыре на триста сорок два?
Есеня почесал в затылке, долго старался сложить в голове множество цифр, но сбился и ответил:
— Не, не могу. Путается все.
— Ты не умеешь считать в столбик?
— Как это?
Улич показал. Он показал и много другого. Например, Есеня долго думал, насколько короче будет дорога, если идти не по улицам, а срезать угол. Он однажды потратил целый день, рисуя эти улицы на полу кузни, и измеряя аршином длины сторон получившегося треугольника. Но к однозначному выводу так и не пришел. Оказалось, это всем давно известно с древних времен. Неожиданно Есене понравились новые умные слова, которыми так и сыпал Улич: гипотенуза, косинус, радикал. Всего за час — один час! — Есеня узнал столько, что голова побежала кругом от открывающихся возможностей!
— Ты очень способный мальчик, — сказал ему старик, — почему ты ничему не учился?
— Не хотел, — пожал плечами Есеня, — ничего хорошего в этой учебе нет. Подзатыльники одни. Пока прочитаешь строчку до конца, уже и начало забудешь.
— Ты хочешь сказать, что читаешь с трудом?
— Не люблю я это просто.
— Послушай… — Улич посмотрел ему в глаза, — у меня никогда не было желания иметь учеников. Мне казалось, что они не хотят понимать того, что я говорю. Но… если ты хочешь, я буду тебя учить. Ты почему-то меня понимаешь, ты просто ловишь на лету. Мне кажется, твоя голова устроена так же, как моя.
Есеня потупил глаза. У него, конечно, появлялась мысль стать таким же ученым, как Полоз. Чтобы разговаривать с благородными на равных. Но восемь лет… Об учебе он имел самые мрачные воспоминания. Нет, восемь лет такого кошмара ему не пережить.
— Я сейчас не могу. Мне надо… надо кое-что узнать, и возвращаться в Олехов.
— Я не говорю — прямо сейчас. Ты можешь приехать потом, летом, или через год-другой. Здесь хорошо летом, очень тепло.
Есеня решил не обижать старика и ответил, что подумает. А заодно напомнил про мучавший его много лет вопрос — о звездах.
— Ну, давай о звездах, — улыбнулся Улич, — ты знаешь, что Земля круглая?
— Чего?! — фыркнул Есеня.
— Земля, на которой мы живем — это огромный шар.
— Да ерунда это… — пробормотал Есеня уже не так уверенно.
— Посмотри на море. Здесь это видно особенно хорошо. Вон, видишь, у самого горизонта идет парусник? Через полчаса будут видны только мачты, потом и они начнут исчезать, словно он спускается вниз, как по ступенькам, — Улич начертил на песке длинную дугу, и на ее конце — маленький кораблик. А потом — человечка в ее центре, и взгляд человечка, который видит только верхнюю часть мачты кораблика.
— Ну… — Есеня почесал в затылке, — ну, допустим… И что, если все время идти прямо, можно, прийти в то же самое место? Так что ли?
— Можно. Только идти придется очень долго. Я определил примерный диаметр Земли, и мои расчеты совпали с расчетами других мудрецов. Ты знаешь, что такое диаметр?
— Конечно. У всего круглого есть диаметр.
— А как, зная диаметр, найти длину окружности, знаешь?
— О, это гораздо проще, чем с треугольником! Я мерял ниткой, и получалось всегда одинаково. Диаметр надо умножить примерно на три.
— Так вот, диаметр земли — больше десяти тысяч верст. И идти по кругу придется больше тридцати тысяч верст!
— Это примерно три года идти! Всего-то! — усмехнулся Есеня. Учиться и то дольше!
— Послушай, а как ты это посчитал?
— Да очень просто! Если в день проходить верст двадцать пять, то сто верст за четыре дня пройдешь, правильно? Ну, а всего триста раз по сто верст.
— Да, учитывая, что ты и читать толком не умеешь, это очень неплохо, очень…
— Да умею я читать. Не люблю только.
Идея Улича о том, что Земля вращается вокруг солнца и при этом вертится вокруг себя, Есеню потрясла. А главное — она объясняла почти все. Кроме звезд, которые движутся отдельно от остальных.
— Ты не устал? — спросил старик, когда Есеня задумался, пытаясь представить себя на летящем и кружащемся шаре.
— Не, я просто думаю. Можно я немножко подумаю один?
— Конечно. А я приготовлю поесть. Я совсем забыл об этом, мне это немного непривычно, я сам ем утром и вечером, а иногда — только утром. Но ты, наверное, привык по-другому?
— Да не, я могу весь день не есть.
— Ты — молодой, ты растешь, тебе надо есть гораздо больше, чем мне. И не мучную болтушку, а кашу с мясом, молоко, фрукты…
— А Полозу? Ему, наверно, тоже надо есть хорошо, чтоб он выздоровел? — вдруг спохватился Есеня.
— Пока нет, но скоро потребуется.
