— Да зубилом, как еще, — Есеня сел на скамейку. Обидно. Чуть-чуть недоглядел.
— Да иди ты знаешь куда со своим булатом! Молодой ты слишком булат варить!
— На себя посмотри, — рыкнул Есеня.
— Я уже три года семью кормлю, мать и братишек. И без всякого булата! А ты — пацан, вещей не ценишь, потому что не свои!
— Да ладно, почищу я его…
— Вот и почисти! Вот прямо щас почисти и иди на все четыре стороны!
— Прямо щас он горячий… — Есеня поджал губы. Ну да, нехорошо, конечно, вышло, но ничего же страшного.
— А клещи на что? Давай! Разбирай свои кирпичи!
— Погоди… Мы на пять попыток договаривались.
— Да мало ли о чем мы договаривались! Хватит! Надоело мне. Ерунда это все. Я тоже, дурак, поверил, что пацан зеленый булат сварить может.
— Могу! — Есеня разозлился, — думаешь, это так просто? Сам попробуй!
— Мне и без булата неплохо живется!
— Как же, хорошо ему живется! Мехи новые не купить, колосник за полсеребряника пожалел! Мы с батей колосник новый раз в год ставили!
— А не твое дело, когда я колосники меняю! Моя кузня, что хочу, то и делаю!
— А уговор?
— Да плевал я на уговор!
— Э, нет, парень. Так не пойдет, — в кузню вошел Полоз, когда Есеня уже сбирался дать Колывану в нос, — уговор есть уговор.
Полоза Колыван испугался, а тот отозвал его во двор и через пять минут они вернулись. Глаза кузнеца радостно поблескивали, и он довольно мирно сказал:
— Ладно. Вари. Можешь еще два раза попробовать, мне не жалко. И… плюнь на колосник-то. Новый давно пора купить.
Есеня с удивлением посмотрел на Полоза, а тот показал ему монетку и улыбнулся. Денег, что ли дал этой жадюге?
— Я пожевать тебе принес, — сказал Полоз, — мы тебя вчера ждали-ждали… Ты хоть спал?
— Некогда было, — буркнул Есеня, — и есть я пока не хочу. Положи, сейчас поставлю тигель, тогда поем.
— Может, мне с тобой побыть?
— Не, не надо. Я не люблю, когда смотрят.
— Слышал? — Полоз повернулся к Колывану, — не толкайся здесь, мешаешь.
— Да мне-то что? Только лучше, — тот пожал плечами.
То, что эта попытка не последняя, слегка Есеню успокоило. Теперь все должно получиться, если, конечно, снова не пропустить нужное время. В прошлый раз он все сделал правильно.
Есть Есеня не смог — слишком волновался. Он поминутно заглядывал внутрь, опалил брови и челку, и, в конце концов увидел… Вот он. Такой же, как в прошлый раз, дома. Теперь — охладить и не испортить. Он подвинул скамейку к горну и взялся за узелок, который принес Полоз, но кусок не полез в горло. Он так и просидел часа полтора, изредка посматривая в горнило, с зажатым в руке хлебом, пока угли не остыли настолько, что перестали давать свет. Есене иногда казалось, что он сам и есть эта отливка, настолько хорошо чувствовал, как кристаллизуется металл. Ему чудилось его шуршание и потрескивание, он видел, как нити мягкого железа прорезают жидкий чугун, который будет тверже самого себя, если станет клинком. Иногда он покачивал мехи, чтоб замедлить остывание, и, выбрав нужный момент, разобрал кирпичи и вытащил тигель на воздух. Еще немного. Еще немного, и все станет ясно… Впрочем, он не сомневался, что на этот раз булат вышел что надо.
— Ну что? — Колыван заглянул в кузню, когда Есеня разбил тигель — наверное, услышал стук.
— Можешь посмотреть, — Есеня пожал плечами, — только он еще горячий.
Колыван нагнулся над отливкой:
— Булат как булат. Мой батя лучше делал.
Есеня хмыкнул. Пусть говорит, что хочет.
— Я еще одну сварю, ладно?
— Вари, — Колыван равнодушно пожал плечами.
Полоз пришел, когда стемнело, и застал Есеню, заглядывающего в остывающий горн — охлаждалась вторая отливка.
— Жмуренок! Так и не ел, что ли?
— А? Да я забыл!
Полоз подобрал с пола упавший кусок хлеба с мясом и отряхнул.
— Ты же просто так сидишь, пожуй.
— Не. Погоди. Полчасика осталось.
— Получилось или еще не знаешь? — как-то робко спросил Полоз, как будто боялся сглазить.
— Вон валяется одна. Это вторая.
— Да ты что! — Полоз сжал его плечи и потряс, — молодец, Балуй! Я, если честно, сомневался…
— А если сомневался, зачем денег этому гаду давал?
— Чтобы он к тебе не цеплялся. Он выковать-то нормально сможет?
— Надеюсь. Те клинки, что он показал, неплохие были. Погоди, мне посмотреть надо…
Отливки они забрали с собой, и по дороге на берег Полоз заглянул к старому кузнецу, который накануне им отказал.
— Что, не доверяешь? — обиделся Есеня.
— Нет, ищу варианты, — Полоз усмехнулся.
Кузнец посмотрел на отливки, даже сделал срез, а потом сказал:
— За четверть цены скую.
Полоз покачал головой:
— Уговор есть уговор. Если Колыван их испортит, Балуй еще сварит, и тогда к тебе придем.
Но Колыван их не испортил. Из двух отливок решили сделать нож и саблю, Есеня сам нарисовал, какой формы они должны быть, и лезвия вышли такими, какими он и представлял. Почти черный фон, золотистые прожилки в форме колец… Хорошо сковал, правильно — не торопился и не ленился — три дня потратил.
Точил клинки Есеня сам — вот этого он никому бы не доверил, и сам сделал протравку, пока Колыван возился с рукоятями. За пять дней совместной работы он возненавидел кузнеца еще сильней — тот был не только жадиной, но и занудой, и Есеня с трудом сдерживался, чтоб на него не наорать. Но в рукоятях Колыван толк понимал, Есеня бы никогда не мог такого сделать — из оленьего рога, с инкрустацией в виде бегущего волка. Здорово получилось, что и говорить. С ножнами решили не возиться — кому надо, тот закажет. Все равно стоимость ножен не сравнить со стоимостью лезвий, если, конечно, без драгоценных камней.
— Ну что, пошли в оружейную лавку, — насмотревшись на результат, сказал кузнец.
— Погоди. Полоза дождемся, — испугался Есеня, — обманут ведь.
— Не обманут. Я все время им оружие сдаю, если кто от заказа отказывается. И отец мой с этой лавкой работал. И потом, когда твой Полоз придет, все уже закроется.
Есене не терпелось узнать, что скажет лавочник — кто кроме него может разбираться в качестве булата? Наверное, поэтому он так легко согласился. Колыван говорил, что за нож не меньше золотого дадут, а за саблю — и все два. Есеня прикинул: как раз хватит, чтобы вернуть долг и добраться до дома. А если меньше? Тогда придется еще раз попробовать, со старым кузнецом.
Лавочник чем-то напомнил Есене Жидяту — такой же худой и высокий, с таким же цепким взглядом, и таким же едким языком. Он долго рассматривал оружие, гладил, гнул и пробовал остроту лезвий. Лицо его оставалось напряженным и недружелюбным.
— За нож дам три золотых, за саблю — пять, — в конце концов изрек он и зверем посмотрел на Колывана.
— Сколько? — переспросил тот.
— И ни медяка больше! — отрезал лавочник, — не нравится — забирайте, идите в другую лавку.
— Не, мы согласны, — промямлил Колыван, — правда?
— Ага… — Есеня задохнулся. Ничего себе! Восемь золотых!
— И заметьте, я не спрашиваю, где вы взяли лезвия. Рукоять-то вижу, твоя, Колыван, работа.
— Да мы сами сделали…
— Слушайте, цыплятки… Не надо дурить мне голову. Это же… настоящий харалуг… — лавочник любовно погладил лезвие сабли, — Такого нигде сейчас не сыщешь.
— Как? Как вы его назвали? — переспросил Есеня.
— Харалуг. Что, никогда не слышал? Так называют булат на востоке. Даже не знаете, что продаете. Забирайте деньги и уматывайте. Еще найдете — приносите, возьму.
Есеня обалдело смотрел на лавочника, когда Колыван сгреб восемь золотых с прилавка и потащил его к выходу. Он так радовался, что не мог стоять на месте, и, похоже, боялся, что лавочник передумает, потому что тащил за собой Есеню с полверсты, когда, наконец остановился и отсчитал четыре золотых.
— На, держи! Ничего себе! Давай еще сварим! Ты представляешь, сколько это денег? Да мы богачами сделаемся, замки на горе построим!
Есеня покачал головой. «Когда-нибудь харалуг откроет медальон». Он подумал немного, стиснул деньги в кулаке, и побежал обратно в лавку.
— Куда? — крикнул ему вслед Колыван, но Есеня не оглянулся.
Он распахнул двери, когда лавочник вешал саблю на самое видное место, рядом с ножом.
— Дяденька! Я передумал! Мы не будем нож продавать!
