— А что — уже думал?
— А кто бы не думал!
Следующий вопрос прозвучал в устах обладателя сафьяновой ксивы столь же неожиданно, сколь и неправдоподобно.
— А если мы тебе поможем?..
Солоник подумал, что он ослышался.
— Поможем, говорю… Я серьезно. Да не смотри ты на меня так!
Мысли Саши работали напряженно — в предложении бежать было столько же плюсов, сколько и минусов. Точней, плюс был только один — та самая желанная свобода, о которой, как поется в известной еще со времен ГУЛАГа песне, «так много говорят в лагерях».
А с другой…
Побег, даже удачный (что маловероятно), неминуемо поставит его в зависимость от «конторы», потому как Солоник окончательно ставит себя вне закона. И неизвестно, какую роль уготовят ему после побега. Известно одно: он становится невольной марионеткой в руках структуры, которая при малейшем проколе от него откажется.
— Даю тебе ровно сутки на размышление, — москвич говорил веско, словно вбивал в сырую доску толстые гвозди. — Только размышлять тебе нечего. Это — твой единственный шанс, подарок судьбы. Другого не будет. Свобода плюс удовлетворение твоих амбиций.
— Я не могу ответить сразу, мне надо все взвесить. Я подумаю, — дрожащим от напряжения голосом произнес осужденный.
— Думай, думай… Ну все. О нашем разговоре, естественно, никто знать не должен, прежде всего из администрации. Запомни то, что они уже знают: я — следователь военной прокуратуры, занимаюсь делом твоего армейского командира. Протоколы уже составлены… На, подпиши, что отказываешься давать показания, — он пододвинул бланк. — Ну, до завтра, осужденный Солоник. На размышления у тебя ровно сутки, — гражданин начальник взглянул на часы. — Время пошло…
Глава 6
Блеклое поволжское солнце, медленно поднимавшееся из-за кромки темного, почти что синего хвойного леса, рельефно высвечивало геометрически правильный силуэт вышки с охранником. Солнце било в глаза, слепило, и осужденный Александр Солоник, отвернувшись в сторону, невольно прищурился. Унылая картина, виденная им на утренних разводах сотни раз: перечеркивающая волю колючая проволока, чернеющие клифтами ряды сумрачных зэков, ватная спина бушлата переминающегося с ноги на ногу «мужика» из его бригады…
Даст бог — видит он это сегодня, холодным утром, в последний раз и никогда больше не увидит.
Развод начался минут на десять позже положенного — стоило только увидеть помятую физиономию начальника отряда, чтобы определить: вчера он вновь нажрался как последняя свинья. Рожа у мента — ну будто бы на автомобильном протекторе заснул, взгляд — мутный, мертвый. И не до развода ему теперь — пива бы холодненького, компресс на лоб и — спать. Да, такова вот тяжелая и опасная ментовская служба…
— Отряд для развода на работы построен, — произнес старшина.
Спустя несколько минут осужденные, а вместе с ними и Солоник, двинулись на промзону. Глядя в ватную спину, маячившую впереди, Саша вновь и вновь воскрешал подробности последнего разговора с хитрожопым москвичом, спрашивая себя — правильно ли он сделал, что согласился? — и не мог ответить на этот вопрос однозначно.
С одной стороны, воля, конечно же, дорогого стоит, тем более в его незавидном положении.
А с другой — не попадет ли он в кабалу худшую, нежели теперешняя?!
Но он уже все решил.
Это должно произойти сегодня.
Уже назначено и рассчитано время, и он знает, как именно это произойдет. На «промке» кем-то неизвестным подготовлен сварочный аппарат, которым надлежит вырезать крышку канализационного люка, чтобы спуститься в него, пройти по коллектору и выйти за пределы зоны. Ничего форсмажорного произойти не может — вроде бы тот гражданин начальник из столицы предусмотрел все. Или почти все…
Глухое топанье «прохарей», густые ряды колючей проволоки, унылые, постные лица конвоиров — и ворота промышленной зоны.
Перед началом работы «бугор» Солоник, собрав «мужиков» своей бригады, объявил:
— То, что вы напортачили вчера, я не принимаю. Если такое повторится, буду засчитывать за отказ или невыход на работу.
Тут, в «восьмерке», в ИТУ № 8 Ульяновской области, к нему относились совершенно иначе, чем под Пермью. Давешняя драка с кодлой жутких и безжалостных блатных уже была занесена в неписаные зоновские анналы, обрастая все новыми и новыми подробностями. В глазах «мужиков», то есть основной массы осужденных, Саша приобретал черты воистину легендарные: кровь татуированных врагов лилась ручьями и реками, руки-ноги ломались, как спички, головы под его ударами разлетались, как гнилые арбузы, а побежденные исчислялись десятками.
Именно поэтому никто спорить не стал — не с руки. Таких, как этот «бугор», не уважают, но боятся. И только один из зэков, недавно прибывший, бросил недовольно:
— Мало того, что «кумовья» с «хозяином» да начотряда гнут, так и ты еще…
— Молчать, — бригадир едва повысил голос. — С меня тоже три шкуры дерут.
Солоник вовсе не хотел ругаться с этими серыми людьми, многие из которых, как и он, попали за «решки» в результате ментовской подставы. Это был верный тактический ход — пусть разойдутся по своим местам, чтобы к нему в ближайшее время не подходили…
— Зря перед «хозяином» жопу рвешь! Все равно на «химию» и УДО тебя не выпустят, — в сердцах огрызнулся вновь прибывший.
— Работать, кому сказано!.. Труд освобождает.
«Мужики», недовольно перешептываясь и бросая на бригадира полные ненависти взгляды, разошлись по рабочим местам, а Саша, на всякий случай оглянувшись по сторонам, пошел в небольшой коридорчик, заканчивающийся тупичком.
Сердце стучало пойманной птицей — сейчас, сейчас это произойдет… Да, тот столичный тип из «конторы» оказался прав: это ему подарок судьбы, который нельзя не использовать. Сказочно повезло — наверное, единственный раз в жизни.
Под ногами шуршала битая штукатурка, какой-то мусор, гремели, перекатывались осколки кирпича, тонким льдом хрустело стекло, глухо позвякивали трубы, положенные вдоль коридора. Шаг, еще шаг, еще один, заколоченная дверь, яркая лампочка в ржавом конусе, поворот в тесный закуток, и тут же — обыкновенный канализационный люк: на городских улицах обычно не обращаешь на них внимания, но сейчас это была дверь на желанную волю.
Дверь на волю, как и следовало ожидать, оказалась приваренной, но тут же кто-то неизвестный предусмотрительно оставил сварочный аппарат, маску, брезентовые рукавицы и даже небольшой ржавый ломик типа «фомки» — он лежал между ржавыми трубами и вполне мог сойти за одну из них.
Мозг работал четко и уверенно, мысли не путались, не блуждали — Солоник четко понимал, что и в какой последовательности надо делать.
Положил на половинку кирпича ржавую водопроводную трубу — так, словно бы собирался ее резать. Теперь, если нечаянно появится начальство или кто- то из сук (а отрядные стукачи, несмотря на глубокую законспирированность, всем хорошо известны), оправдание налицо.
Неторопливо подкрутил форсунку, поджег, мгновенно отрегулировал давление — пламя сделалось острым, жадным, как кошачий язычок, и пронзительно- голубым, словно майское небо. Надел маску и, склонившись, направил огненное сопло на металл. Спустя несколько секунд плотный огонь омывал сварной шов.
Ему повезло: люк, вопреки специальной инструкции, был заварен не по всему периметру, а лишь в двух местах, на ушках — чтобы невозможно было открыть голыми руками. Ровно гудело пламя горелки, расплавленный металл натекал в щель между люком и полом, беспорядочные искры сыпались во все стороны, прожигали клифт, но Саша не обращал на это внимания — следовало торопиться, счет шел на секунды: сюда могли войти в любой момент. Наконец последнее движение, огонь с шипением гасится, срывается маска, и сварочный аппарат отодвигается в сторону. Поискав глазами, Солоник нашел какую-то грязную лохань с водой — немного, но достаточно, чтобы, плеснув, остудить горячий металл.
Спустя несколько секунд беглец прилаживал в щель между люком и полом тупой ломик. Все-таки он немного волновался — блестящее острие несколько раз соскальзывало с края люка, и мерзкий металлический скрежет, казалось, разносился по всей промзоне. Наконец люк с трудом поддался, приподнимаясь; еще несколько секунд — и он лежал рядом с черной скважиной.
Саша наклонился — в лицо пахнуло сыростью и зловонием. Беглец невольно поморщился, сплюнул: там, на глубине всего лишь нескольких метров, медленно переваливаясь безразмерной живой змеей, проходила главная канализационная артерия «строгача».
Скинул с себя прожженный клифт, бросил рядом с люком — ватник наверняка будет обильно вбирать в себя влагу, сковывать движения. Пусть останется на память о бывшем бригадире.
Наконец, набрав в легкие побольше воздуха, Солоник принялся медленно опускаться в подземное чрево, по шею погружаясь в дерьмо…
Темно-зеленый «уазик» с надписью «Рыбнадзор» на дверцах, описав правильный полукруг, остановился на берегу неширокого мутного ручейка. Передние дверцы открылись почти синхронно, и из машины вышли двое рослых в темно-зеленой камуфляжной форме. Они были похожи друг на друга: атлетическим сложением, настороженностью взглядов. Осмотрелись, подошли к крутому берегу ручейка, прошли несколько десятков метров — из обрыва торчала большая зарешеченная труба, из которой наружу текла зловонная каша.
Один из приехавших в «УАЗе», скользя резиновыми сапогами по мокрой глине обрыва, поморщился и, подняв голову, прокомментировал:
— Воняет-то как…
— Все правильно, один из выходов канализационного коллектора. А ты что хочешь — чтобы говно майской розой пахло? — Бросивший эту реплику, видимо, был старшим. — Давай, времени мало, спускайся…
Его напарник извлек из глубокого накладного кармана плоскогубцы, мгновенно перекусил ржавую проволоку, которой решетка была прикреплена к краю трубы и, брезгливо осмотрев руки, вытер их о траву.
— Долго будем ждать?
Старший взглянул на часы.
— Из зоны он вышел минут пять или десять назад — если ничего не помешало. Расчетное время — сорок пять минут плюс-минус минут десять. Главное,
