перестраивались перед перекрестками, сигналили, норовя протиснуться вперед и стартовать первыми, хотя до следующего светофора не более ста метров.
Сидя в недорогом кафе, скорей даже забегаловке, Солоник уныло смотрел в запотевшее окно. В последнее время ему все чаще хотелось побыть в одиночестве, но возможностей для этого было все меньше. Телки, куратор, изучение очередных объектов, спортзал, тир, подготовка к акциям… Он вновь терял с таким трудом обретенное душевное равновесие, и единственным лекарством было одиночество.
В таких случаях Саша шел в это самое кафе, брал чашечку кофе и, не глядя ни на кого, размышлял…
А размышлять было о чем.
После удачной ликвидации Длугача в его сознание змеей заползла скользкая мысль — столь же жуткая, сколь и правдоподобная: рано или поздно он понадобится своим хозяевам в другом качестве — мертвым. Да, у него получилось, да, он оправдывает надежды. Но он, Саша Солоник, уже известный в «конторе» как Александр Македонский, слишком много знает. «Знайку на веревочке ведут, а незнайка на печи сидит» — эта старая мудрость, хорошо усвоенная им еще в зоне, имела несомненный практический смысл. Слишком часто и совершенно непроизвольно вспоминались слова случайно снятой девчонки — зло порождает зло, никакая кровь не может оставаться безнаказанной. Ржавый, Гаврила, Длугач, многие другие из тех, кого он ликвидировал, творили зло и проливали кровь — им за это воздалось его руками, Александра Македонского, наемного киллера «конторы». Они-то там, в своих кабинетах, — чистенькие, в красивых костюмчиках, поставили его в такие условия, когда он вынужден платить по счетам других.
Но рано или поздно кто-то другой предъявит ему свой счет!
Все чаще Солоник ловил себя на мысли: надо менять хозяев. Он — киллер, наемник, а стало быть, не может действовать сам по себе. Над ним всегда будет кто — то выше, сильней, умней и изворотливей. Будет давать наводки, прикрывать, указывать пальцем: этого убрать, этого тоже убрать, а с этим повременить…
— Мухомор?! — неожиданно услышал он чей-то голос. Саша вздрогнул: «Мухомором» его называли в центре подготовки под Алма-Атой, и об этой кличке знали лишь инструктора да начальник центра подготовки. Ну и курсанты его группы, конечно же.
Сашина рука непроизвольно поползла во внутренний карман, где лежал любимый им семнадцатизарядный пистолет «глок». Но предосторожность оказалась напрасной…
Подняв взгляд, Солоник увидел знакомое лицо. Оно расплывалось в доброжелательной улыбке: так тепло, по-дружески, ему почти никогда никто не улыбался. Перед ним стоял молодой мужчина: высокий, стройный, со светлыми, зачесанными назад волосами, с фиолетовыми татуировками-перстнями на фалангах пальцев. Саша облегченно вздохнул, вспомнив его, — это был Андрей Шаповалов, питерец. Они занимались в одной группе, их кровати стояли рядом. Андрей был единственным человеком, с которым Саша тогда вошел в более-менее приятельские отношения.
— Привет! — Андрей как ни в чем не бывало уселся за столик напротив.
— Здравствуй, — несколько настороженно ответил Саша.
Впрочем, спустя несколько минут от этой настороженности не осталось и следа. Шаповалов, как человек искренний, не мог и не умел изображать расположение или нерасположение к кому бы то ни было. Он всегда был таким — открытый и прямой.
— Ну, может быть, винца или водяры за встречу выпить? — татуированная рука полезла во внутренний карман. — Так давно не виделись… Я сейчас богатый. Пахан сказал: гуляй, рванина! — пошутил Андрей.
— Я не пью, — улыбнулся Солоник. — Возьми себе чего, если хочешь…
— А ты?
— А я сока выпью за компанию.
Скоро Андрей уже наливал в свою стопочку «Абсолют» — удивительно, но в этом гадюшнике был неплохой выбор спиртного.
— Ну, рассказывай…
Саша пригубил сока.
— Чего?
— Как ты, что, чем занимаешься?
— Тем же, чем и ты…
— Твое здоровье! — взвесив в огромной руке стопарик, Андрей выпил его залпом. — А откуда ты знаешь, чем я занимаюсь?
Солоник поморщился.
— Я знаю, чем ты занимаешься, ты — чем я. Андрей, мы же с тобой не малые дети.
— И не говори… — Видимо, в Шаповалове боролись два чувства: с одной стороны, он опасался случайно выболтать то, о чем никто, кроме него, знать не должен, а с другой — хотел поделиться с симпатичным ему человеком самым сокровенным, наболевшим, может быть, даже и попросить совета…
— Ты вообще где сейчас? — спросил Солоник.
— В родном Питере. Так сказать, на исторической родине, — Андрей вновь подлил себе водки. — А ты тут?
— Пока, — неопределенно ответил Саша.
Водка подействовала на Шаповалова расслабляюще, он стал более откровенным — но, естественно, не до конца.
После окончания занятий в центре подготовки его направили в Нижний Новгород — так сказать, для обкатки. Задача была довольно проста — «исполнить» полковника МВД, продавшегося бандитам, причем так, чтобы менты решили, что кровь коллеги — на совести криминалитета, и развернули против местных авторитетов полномасштабное наступление. Люди, стоявшие за Андреем, таким образом убивали двух зайцев: давали повод для войны, безжалостной и беспощадной, и одновременно ликвидировали перерожденца, на которого не хватало достаточно материалов, чтобы его посадить.
— Видимо, того мусора долго копали, но под суд отправить не могли, — заключил Шаповалов.
Задание было не из сложных. Мент, как правило, ездил по городу без охраны. Двух гранат, брошенных одна за другой в его личный автомобиль, было вполне достаточно. Убийство вызвало сильный резонанс и донельзя обозлило местную милицию. Начались жестокие репрессии.
Видимо, после этого задания руководство посчитало Шаповалова перспективным и направило в Питер.
Он имел длинный шлейф судимостей по «хорошим», уважаемым в мире блатных статьям, на зоне обладал немалым авторитетом, безукоризненно владел фактурой — теми самыми пресловутыми «понятиями» и потому быстро вошел в контакт с серьезными питерскими бандитами. «Исполнил» одного, второго, третьего…
— Они, суки, хитрожопые, — резюмировал Андрей, имея в виду, конечно же, хозяев, — так ситуацию просчитали, чтобы меня всякий раз из-под удара выводить. Все это, мол, конкуренты по беспределу друг дружку валят. Один вроде бы «косяков» на «крытке» напорол, откинулся, и его якобы по приказу тюремного пахана вальнули, другой с третьим банкира не поделили, четвертый вора оскорбил… После каждого исполнения начинается гангстерская война.
Чем больше пил Шаповалов, тем сильнее развязывался у него язык, и Солоник уже подумал, что завтра, когда этот человек протрезвеет, наверняка будет сожалеть о том, что проболтался.
— Знаешь, кто мы? — спросил разгоряченный выпивкой Андрей, и тут же сам ответил на свой вопрос: — Цепные псы. А они, кого мы «исполняем», — шакалы. Психология у нас собачья. Сказал хозяин: фас, рви этому глотку — мы и рады стараться. Мы ведь не знаем тех, кого валим… Ну, вор он, и что с того?
После этих слов Солоник почему-то вспомнил застреленного им в подъезде, но тут же постарался отогнать от себя навязчивое воспоминание.
— …а нам за это кости кидают, — рука Шаповалова потянулась во внутренний карман, извлекая толстую пачку долларов. — Только вот что я тебе скажу, Саша: псы стареют, зубы у них выпадают, клыки ломаются. Знаешь, что с такими бывает? Камень на шею и — в воду. Как Герасим — Муму…
— Ну а в Москве ты зачем? — спросил осторожно Солоник, он почувствовал, что перед ним приоткрывается некая завеса и этот разговор вообще может стать ключевым.
Питерец, с презрительной миной, сунул деньги во внутренний карман.
— Есть тут, в Москве, один объект. По телевизору с проповедями выступает, разумное, доброе, вечное пропагандирует. Лицо кавказской национальности. Крутой деятель, агитатор и пропагандист. Те, кто мне кости кидает, считают — крутой он слишком стал, высоко залетел. Вот и послали… А что потом со мной будет, не знаю. Шеф мой на меня в последнее время косится. Считает, ценность теряю как специалист… Как та собака. Наверное, уже присмотрел для меня, гнида, камень, веревку и глубокий пруд. — Сделав непродолжительную паузу, Шаповалов подытожил в сердцах: — Я бы тебе всего этого не говорил, если бы мысли дурные меня не душили. Кто-кто, а ты, Мухомор, должен меня понимать.
И Андрей положил на плечо Солоника свою огромную руку.
Его слова лишь на мгновение, словно вспышка фотографа, высветили перед Сашей жуткую картину. Он и сам не мог до конца понять, что она означает, видел лишь общий контур, но от одного этого ему стало не по себе.
Он — пес, у него есть хозяин. Пес не может служить вечно — рано или поздно на смену ему приведут других, может быть, не таких опытных, но злых и агрессивных; старый пес, слишком много знающий о хозяевах, окажется ненужным, и тогда, как метко подметил Андрей, нацепят ему на шею камень и утопят в грязном пруду.
— Знаешь, — продолжал питерец, — я уже жалею, что тогда на эту туфту купился. Ты ведь мою историю знаешь. Сидел на «строгаче», был в авторитете. Меня один гондон при людях оскорбил, я его и подрезал — иначе бы сам в такого превратился. Ты ведь знаешь: зона — не «вольняшка», там другие законы. Простил оскорбление, не ответил обидчику — и все, козел ты лунявый. Там как в джунглях: выживает тот, кто сильней. — Андрей нервно чиркнул зажигалкой, закуривая. — Ну, подрезал я того зяблика: не мог не подрезать. Прокурорский следователь дело шьет, «хозяин» меня в БУР загнал — ЧП на зоне. И тут этот комитетчик приехал, выдернул на беседу. «Контора» тогда и предложила: или мы сделаем так, что этот труп спишут на несчастный случай на производстве, но ты наш навсегда, или отдаем тебя на раздербан следаку, а тот по полной катушке еще две пятилеточки «крытки» наболтает. Отправят тогда тебя, Андрюша, на «Белый Лебедь», а оттуда ты уже наверняка не вернешься. А то и лоб зеленкой намажут — злостный рецидивист, убийство… Лучше бы под Соликамск шел или в расстрельной «хате» сидел, но с чистой совестью, чем в такую парашу впутываться…
Саша тяжко вздохнул — его ситуация была еще хуже.
— Понимаю… Вот что, — решительно отставив водку, он поднялся со своего места. — Давай я тебя до такси отведу.
— Да посиди еще! Мухомор, ты что? В кои-то веки свиделись…
— Нет, Андрюха, извини, посидел бы с тобой, может быть, и сто граммов бы даже выпил. Но — нельзя. Мы ведь с тобой псы, а псов не должны видеть вместе…
Спустя несколько недель после этой беседы Солоник отправился в Испанию, в Коста-Брава — излюбленное место как «новых русских», так и бандитов.
