дачного поселка с зелеными садами и уютными деревянными домиками вокруг выглядывали из-за бетонных заборов мрачные здания из красного кирпича — то, что в среде «новых русских» принято называть коттеджами или загородными домами.
Я заметила, что в облике этих «загородных домов» всегда проглядывает что-то неуловимо тюремное. Наверное, их владельцы, которые значительную часть своей жизни провели на зоне, привыкли там к таким мрачным кирпичным зданиям и на свободе строят себе такие же — в этой архитектуре им видится что-то неуловимо родное.
Среди этого «тюремного модерна» осталось совсем немного островков прежнего дачного поселка — зеленых садиков, небольших деревянных домов, и чувствовалось, что они доживают последние дни, зажатые со всех сторон надвигающимися стройплощадками.
Тропинка, по которой мы шли, уперлась в очередной бетонный забор, окружающий кирпичную крепость одного из новых хозяев жизни, и нам пришлось чуть не полчаса обходить эту линию укреплений, перебираясь через груды вывороченной земли и сваленные в беспорядке бетонные плиты. Наконец мы выбрались на ровную грунтовую дорожку и увидели впереди аккуратный двухэтажный домик с круглой башенкой и резным балконом.
— А вот и Томочкина библиотека, — радостно объявила Луша, — я ведь говорила, что это совсем близко!
Я не стала спорить со своей теткой, хотя мне не показалось, что это так уж близко. Зато, обходя внушительный бетонный забор и преодолевая полосу препятствий, я убедилась, что за нами никто не следит. Здесь всякая слежка была бы очень заметна.
Поднявшись по скрипучему деревянному крыльцу, мы вошли в дверь, на которой красовалась табличка «Шуваловская библиотека».
— Лушенька! — Навстречу нам из-за колченогого стола вскочила немолодая дама, всем своим обликом напоминавшая мою первую школьную учительницу Валентину Михайловну — та же старомодная высокая прическа, те же очки в круглой темной оправе, то же привычное выражение справедливой строгости на лице.., правда, сейчас это выражение потеснилось, уступив место радости при виде лучшей подруги.
— Томочка! — совершенно тем же тоном отозвалась моя тетка, и подруги обнялись.
— Лушенька, как же ты добралась? Там ведь теперь не пройти из-за агафоновского забора…
— Ничего, мы обошли. Ты-то ведь как-то ходишь!
— Мы приноровились, знаем всякие лазейки, а новому человеку не так просто добраться!
— Ты это что — на мой возраст намекаешь? — Луша нахмурилась.
— Да нет, упаси бог! Здесь и молодому непросто пробраться…
— Кстати, познакомься — племянница моя, Маша. Мы с ней были в Озерках и решили зайти…
— Вот молодцы! Сейчас я чаю поставлю…
— Да нет, спасибо… — начала отказываться я, но Луша изо всех сил пнула меня ногой.
— Да, чайку хорошо бы… — улыбнулась она своей подруге.
Я поняла ее намерения: Луша рассчитывала, что Томочка на какое-то время уйдет, оставив нас одних в большой комнате, заставленной книжными стеллажами, и мы спрячем среди них злополучное завещание.
Однако ее надежды не оправдались: Томочка вытащила из тумбы стола электрический чайник, предусмотрительно наполненный водой, и включила его в розетку.
— Не положено, конечно, — она оглянулась на дверь, — если пожарник увидит, отберет.., но если даже чаю не выпить — кто же вообще будет работать за зарплату библиотекаря?
Из того же стола Томочка извлекла заварку, три кружки и коробку овсяного печенья. Мы устроились вокруг стола и разлили чай.
— Вот, кстати, — Томочка достала из другой тумбы яркий глянцевый журнал, — ты ведь хорошо знаешь всякие валюты, ну-ка скажи, какая денежная единица в Бразилии?
— Крузадо, — ни на секунду не задумавшись, ответила Луша. Вот ведь память у моей тетки!
— Семь букв.., подходит! — Томочка вписала слово и удовлетворенно улыбнулась. — С тобой не пропадешь!
— Да, у меня тоже был к тебе вопрос, — оживилась Луша, и по ее заблестевшим глазам я поняла, что она что-то придумала, — ты ведь в литературе хорошо разбираешься…
— Ну не то чтобы очень хорошо… — Томочка потупилась. — Но кое-что, конечно, знаю…
— Вот мне попался в кроссворде такой вопрос, — Луша придвинулась ближе к столу, — французский писатель, единственный дважды лауреат Гонкуровской премии. Четыре буквы…
— Дважды лауреат?.. — Томочка задумалась. — Гонкуровскую премию только один раз дают… Знаешь, я больше в русской литературе разбираюсь… Ну подожди минутку, я сейчас к Анюте схожу, в зал зарубежной литературы, она наверняка вспомнит. А вы здесь покараульте, читателей все равно очень мало, если кто-то придет, скажете, чтобы подождали…
— Хорошо-хорошо, — ответила Луша.
Как только дверь за ее подругой закрылась, она вскочила и огляделась по сторонам.
— На полки нельзя… — пробормотала тетка, — будут доставать книги, случайно вынут…
— За портрет! — подала я голос.
Луша оглядела стены библиотеки и кивнула:
— Хорошая мысль!
На стенах дружными рядами висели выцветшие портреты классиков отечественной литературы — Лев Толстой, из-под насупленных бровей неодобрительно наблюдавший за нашими действиями, благосклонно следивший за нами сквозь пенсне Чехов, решительный Горький, Гоголь, явно удивленный всем происходящим, усталый, равнодушный ко всему Некрасов. Многих других я не знала в лицо.
Луша оглянулась на дверь и подскочила к портрету пожилого лысого дяденьки в круглых очках и с пышными усами.
— Это кто? — спросила я.
— Пришвин, тундра! — ответила Луша, не оборачиваясь. — Очень хороший писатель, кстати. И вообще, не отвлекай меня, лучше следи за дверью, вдруг кто-нибудь войдет.
— Ну и что мне тогда делать? Петь, что ли, «Сердце красавицы»?
— Да ну тебя! Только отвлекаешь!
Луша встала на стул, перевернула портрет Пришвина, засунула конверт с завещанием за край рамы и повесила портрет на прежнее место.
Только она успела вернуться на свое место, открылась дверь и на пороге появилась девочка лет пятнадцати.
— А где Тамара Васильевна? — удивленно спросила она, увидев незнакомых людей.
— Тамара Васильевна сейчас вернется, — солидно ответила Луша, — она в зале иностранной литературы.
— А-а, — протянула девочка, — ну я подожду. Ждать ей пришлось недолго: буквально через минуту Томочка вернулась, чрезвычайно довольная.
— Записывай, — гордо сообщила она Луше, — французский писатель Ромэн Гари. Он сначала получил премию под собственным именем, а потом — под псевдонимом Ажар.
— Вот жулик! — возмутилась Луша, записывая в блокнот фамилию предприимчивого француза.
— А, Спиридонова, — Томочка увидела скромно дожидавшуюся ее девочку, — ты пришла!
— Здрасьте, Тамара Васильевна!
— Ну что, прочитала «Евгения Онегина»?
— Прочитала. — Глаза девочки сделались подозрительно честными.
— Ну и скажи, Спиридонова, какое отчество было у Татьяны Лариной?
— А там про отчество не было!
— Было! — безжалостно отчеканила Тамара Васильевна.
Не зря она показалась мне похожей на мою первую школьную учительницу! Представляю, как сурово она проверяла бы у детей домашнее задание! А отчество Татьяны Лариной я и сама не помню…
