уж не будем их задерживать!
«До чего же мент понимающий, — наивно восхитился Сивый, — просто отец родной!»
Но «отец родной» продолжал:
— Давай не будем их задерживать, оставим как есть.., пускай сидят тут на полу, сколько им нравится!
— Э, мужики, вы чего! — завопил Сивый, увидев, что милиционеры разворачиваются и на полном серьезе собираются уходить. — Вы что — так нас и кинете здесь?
— Конечно, — спокойно бросил через плечо молодой Сороченко, — так и кинем. А на фига вы нам сдались?
— Эй, постойте, — кричал Сивый в удаляющиеся спины, — я все расскажу! Только не бросайте нас здесь!
— Да? — Сороченко остановился. — А есть что рассказывать?
— Конечно! Только от этой чертовой трубы отстегните!
— Ну что, Семеныч, отстегнем страдальцев? — повернулся хитрый Сороченко к своему старшему товарищу.
— Ну, конечно, если оформить чистосердечное…
— А думаешь, есть в чем?
— Да ты только на морды ихние посмотри! Чтобы у таких да не нашлось, в чем признаться?
В актовом зале шестьсот шестьдесят шестой школы царило праздничное оживление. Многочисленные родители, отпросившиеся на этот день с работы или бросившие свои важные дела, с умилением наблюдали за своими чадами, демонстрировавшими на школьной сцене безграничную любовь к великой отечественной литературе.
Завуч по внеклассной работе Эльза Афанасьевна стояла сбоку, частично скрытая малиновым бархатным занавесом, и руководила процессом.
— А теперь березки, березки пошли! — громким шепотом командовала Эльза Афанасьевна. — Синетутов, а ты куда направился? Ты же у нас не березка, ты же у нас дубок! Пойдешь, когда я скомандую! А теперь только березки идут! Березки, веточками покачали, покачали как следует!
Девочки, наряженные березками, выплыли на сцену из-за кулис, дружно покачивая проволочными ветвями с наклеенными на них листьями из зеленой гофрированной бумаги, и запели традиционную советскую патриотическую песню «То березка, то рябина».
Выдающийся советский писатель и природолюб Михаил Михайлович Пришвин, топорща свои пышные усы, удивленно взирал на это действо с портрета, укрепленного над самой серединой сцены.
Березки отпели свое, на сцену по команде завуча выбежал бравый дубок Синетутов и жизнерадостным голосом будущего космонавта сообщил собравшимся, что праздник, посвященный шестидесятой годовщине написания выдающимся писателем Пришвиным его классического произведения «Кладовая солнца», считается открытым. (Синетутов, правда, оговорился и сказал не кладовая, а кладовка.) Эльза Афанасьевна прошептала очередную команду, и на смену Синетутову вышел отличник Булочкин с приклеенными усами и уныло пробубнил подготовленный завучем поэтический текст:
— Я, Михал Михалыч Пришвин, родную природу люблю… И желаю большого плаванья вашей школе как большому кораблю…
Закончив декламацию, солидный отличник неторопливо, с достоинством спустился со сцены.
Многочисленные родители, собравшиеся в зале, дружно зааплодировали шедевру завуча, а бабушка усатого Булочкина украдкой вытерла невольно набежавшую слезу.
Эльза Афанасьевна еще раз взмахнула рукой, и на смену Булочкину снова выплыли девочки — березки, на этот раз они исполняли сложный хореографический номер «ручеек», но наиболее зоркие и внимательные родители заметили, что к лиственной веренице присоединилась еще одна участница — миниатюрная худощавая старушка, одетая в такое же, как у девочек, белое ситцевое платье с редкими черными крапинками.
Внимательные родители не придали странному явлению должного значения, подумав, что это — либо какая-то школьная служительница, которой поручили усилить своим участием березовый хоровод, либо чья-нибудь не в меру активная бабушка, решившая тряхнуть стариной.
Завуч же Эльза Афанасьевна сначала вообще ничего не заметила. Дело в том, что она отличалась неважным зрением, но по поводу праздника очков не надела, считая, что они ее портят, поэтому в этот день все березки были для нее совершенно на одно лицо.
И только когда одна из березок в нарушение сценария остановилась возле портрета виновника торжества Михаила Михайловича, она почувствовала неладное и громко зашептала:
— Крайняя березка, ты нарушаешь порядок! Крайняя березка, кому сказали, ты действуешь не по сценарию!
Однако непослушная березка не обратила на ее слова никакого внимания. Более того, березка обхватила портрет Пришвина и стала шарить руками за массивной деревянной рамой.
Эльза Афанасьевна подумала, что такое бурное проявление чувств к усатому классику вряд ли уместно, и выдвинулась на сцену, собираясь призвать к ответу нарушительницу порядка, но та вытащила из-за портрета Пришвина какой-то небольшой предмет и стремглав убежала со сцены.
Что именно вытащила из-за портрета недисциплинированная березка, завуч по внеклассной работе не разглядела, поскольку, как уже было сказано, не надела в этот праздничный день очки, но на всякий случай крикнула вслед беглянке:
— Крайняя березка, тебе будет снижена итоговая оценка за поведение в первой четверти будущего учебного года!
Странная березка не обратила на эту страшную угрозу абсолютно никакого внимания, а сидевшая в зале на почетном месте библиотекарь Тамара Васильевна только пожала плечами — она отлично знала свою эксцентричную приятельницу и привыкла уже ничему не удивляться. У Тамары Васильевны были другие заботы, то есть одна большая забота — нужно было следить, чтобы ничего не случилось с портретом классика русской и советской литературы Михаила Михайловича Пришвина. Она очень не хотела давать портрет напрокат — дело неслыханное, но ее уговорила завуч Эльза Афанасьевна — очень активная женщина, много делающая для шуваловской библиотеки. Никак нельзя было ей отказать. Завуч задумала детский праздник, посвященный Пришвину, а какой же праздник без портрета. А портрета нигде не нашли. В кабинете литературы остались только Толстой, Чехов и Достоевский, и даже Горького недавно сняли и положили на шкаф.
В общем, внимая уговорам завуча, Тамара Васильевна встала на шаткую табуретку и сняла Пришвина со стены, предварительно вытерев с него многолетнюю пыль. После этого она принарядилась и отправилась на праздник в обнимку с портретом.
И вот теперь она строго следила, чтобы портрет не испачкали, не поцарапали и никуда не дели.
После разговора с девицей из отдела иностранной литературы я тяжко вздохнула.
— Пришвин пропал…
— Может, хватит дурака валять, — холодно осведомилась Лиза, — что ты еще придумаешь? Куда вы дели завещание?
— Иди к черту! — мгновенно разозлилась я. — У меня тетка пропала, вдруг ее тоже похитили?
— Да кому она нужна-то, твоя тетка престарелая! — Лиза махнула рукой и отвернулась.
Она стремительно переставала мне нравиться, да, откровенно говоря, и не нравилась никогда. Все эти заморочки с завещанием я лично завела только из-за Юльки, какое-то у меня было к ней теплое чувство… Хотя что уж теперь.
— Теперь обязательно нужно найти Лушу! — спохватилась я. — Господи, только бы с ней ничего не случилось!
— Послушайте! — окликнула меня девица в красном платье в горошек.
Она вышла вслед за нами на крыльцо подышать воздухом.
— Я тут подумала и решила, что Лукреция Николаевна, наверное, в школу пошла…
