— Она рыжая, зовут Юлия, и фигура похожа на мою, — покорно ответила я.
— Еще у нее много знакомых среди тусовки, ведь недаром вчера тебя окликнула шикарная девица в красном… Так, тут ничего не накопаешь, — вздохнула Луша, — обратимся к записке.
Мы еще раз перечитали записку: «Спаси меня, случилось то, чего мы боялись, торопись…»
— Чушь какая, — буркнула я, — кто написал мотала Луша, и Варвара тотчас успокоилась — она полностью Луше доверяла.
Она взглянула на часы и заторопилась в свой фонд, а мы с Лушей уставились на записку.
— Мария, — строго начала тетка, — мы просто обязаны выяснить, в чем тут дело! Такая записка, человек явно просит помощи…
— Но помощи просит он не у нас, — возразила я, — а у некоей Юльки. И как мы можем помочь человеку, про которого ничего не знаем? Кто он?
— Не он, а она, — заметила Луша, — почерк явно женский. И к тому же как-то странно, чтобы мужчина писал: «Юлька, спаси меня!» Такие слова несовместимы с мужским достоинством!
Я подумала про себя, что мужчины всякие бывают и что любого, даже самого благородного индивидуума мужского пола можно довести до такого состояния, что он попросит помощи у кого угодно. Но Луша в свои годы сохранила несколько романтические представления о мужчинах. Она никогда не была замужем, однако по некоторым недомолвкам я сделала вывод, что в старых девах она не осталась, то есть были в молодости у нее и поклонники, и любовники. Но очевидно одно: ей не приходилось видеть свое ненаглядное сокровище каждый день по утрам в течение долгого времени, небритого и недовольного, а иногда еще и, с похмелья. Вид небритого мужа да еще с хорошего перепоя заставит выбросить из головы романтические бредни даже Спящую красавицу. Про Золушку я такого не скажу, она по моим представлениям была еще в девушках весьма практична и принцем своим потом, надо думать, вертела как хотела.
— Допустим, ты права, — я не стала спорить, — но вот еще вопрос, надо ли ей помогать?
— Хорошо, скажу иначе: мы просто обязаны разгадать загадку костюма! Ведь вчера тебя точно перепутали с этой Юлькой, причем ссылались на костюм.
— И ты еще упрекаешь меня, что я влипаю в истории! — возмутилась я. — А сама-то…
— Интересно же, — вздохнула Луша, и я сдалась, потому что в мои планы совершенно не входила сейчас ссора с теткой — а если она выгонит меня из дома? Что тогда делать, возвращаться к матушке, в ее двухкомнатную? То есть нашу двухкомнатную, комната у меня там есть, но мы с матерью просто не в состоянии находиться в одном помещении более получаса, это чревато… Вчера мы здорово поругались, а что будет дальше? Нет, я не могу туда возвращаться. Придется ублажать Лушу, чтобы она разрешила немного пожить у нее.
— Итак, что мы знаем об этой девице, с которой тебя вчера спутали? — начала Луша как ни в чем не бывало.
— Она рыжая, зовут Юлия, и фигура похожа на мою, — покорно ответила я.
— Еще у нее много знакомых среди тусовки, ведь недаром вчера тебя окликнула шикарная девица в красном… Так, тут ничего не накопаешь, — вздохнула Луша, — обратимся к записке.
Мы еще раз перечитали записку: «Спаси меня, случилось то, чего мы боялись, торопись…»
— Чушь какая, — буркнула я, — кто написал это? Никогда не узнать. «Я под крестом» — что бы это значило?
Луша упорно вертела чек в руках.
— Интересно, — оживилась она, — чек этот из магазина «Гримальди», ты его знаешь?
«Гримальди» — шикарный обувной магазин на Владимирском проспекте, обувь там в основном мужская и очень дорогая. Я лично ни разу там не была — Генка не зарабатывал на такую обувь.
— Неужели, Луша, ты покупаешь там обувь со скидкой? — съехидничала я.
— Нет, но там работает племянница Лизочки, — ни капли не смутилась Луша.
— Какая еще племянница Лизочка? — оторопела я. — У тебе одна племянница — это я!
— Нет, племянницу зовут Елена Романовна, она в том магазине чуть ли не главная, а Лизочка — это Лизавета Павловна, ты ее видела, мы с ней кроссворды разгадываем, она отвечает за техническую сторону, потому что раньше работала конструктором.
— Так бы сразу и говорила, — проворчала я. — И что нам это дает?
— Во-первых, можно пойти в тот магазин, может быть, они вспомнят покупателя. Думаешь, у них очередь стоит за ботинками в такую цену?
Я вгляделась в бледные цифры и ахнула: 14 800 рублей.
— Ничего себе ботиночки за пятьсот баксов!
— Там и дороже есть, — хладнокровно заметила Луша. — А кстати, что тут еще за надпись? Принеси лупу!
Лупа у Луши отчего-то хранилась в прихожей, в ящике для обуви, поэтому я сразу ее нашла. Мы пристально рассмотрели ту сторону чека, где стояли цифры, потому что записку на обороте мы уже выучили наизусть.
Чек был из магазина «Гримальди», выдан двадцать второго июня, то есть совсем недавно. И внизу, сразу под надписью «Спасибо за покупку!» было нацарапано еще что-то. Привожу дословно: «Фел. 28 18.30».
— Совершеннейшая абракадабра! — высказалась я.
— Где-то да, — согласилась Луша, — но разреши заметить, что, во-первых, эта абракадабра написана совсем не тем человеком, который написал записку, потому что там — карандаш, а здесь — перьевая ручка, причем хорошая, а во-вторых, любая запись должна что-то значить. Разумеется, кроме тех каракулей, которые пишет у себя в клетке орангутан Моника, — рассмеялась Луша, — да и то ученые утверждают, что в них есть какой-то тайный смысл.
— Смысл я вижу только в последних цифрах, — заметила я, — 18.30. Это значит, что кому-то 'Надо быть где-то в половине седьмого.
— Так-так, где же это может быть? — задумалась Луша. — Допустим, 28 — это номер дома, тогда «Фел.» — это сокращенная запись улицы. Какая может быть улица? Вроде бы я всю жизнь в Петербурге прожила, а улицы такой не знаю… Фел…
— Фельдъегерская! — выдала я.
— Нет такой улицы! — отмахнулась Луша.
— Ну тогда Феликса Дзержинского!
— Не морочь мне голову! — рассердилась Луша. — Улица Дзержинского вовсе без Феликса, к тому же теперь она вообще Гороховая.
— Ну не знаю. На «фел» и слов-то нет, разве что филармония…
— Машка! — всерьез рассердилась Луша. — Филармония же через 'и' пишется!
— Ладно, кончаем эту самодеятельность, — рассердилась, в свою очередь, я, — звони этой племяннице Лизочки, пускай она нас примет в магазине, может, что у нее узнаем.
Пока Луша разговаривала по телефону, я влезла в джинсы и кроссовки. Повязки на ноге не было видно, в кроссовках я почти не хромала. Осталось слегка припудрить синяки под глазами — и вот мы с моей авантюристкой-теткой направились в магазин «Гримальди».
На Владимирском проспекте обувные магазины лепились друг к другу, как ласточкины гнезда, — и совсем дешевые, и рассчитанные на людей среднего достатка, но магазин «Гримальди» выделялся среди них, как королевская яхта среди бедных китайских джонок. И оформление витрин, и огромная сверкающая позолотой вывеска, и негр-швейцар перед входом — все говорило о том, что это — магазин для богатых людей.
Я сразу почувствовала себя нищей замарашкой и хотела, пригнувшись, пройти мимо, но Луша схватила меня за локоть железной рукой и решительно потащила к дверям магазина.
К чести швейцара надо сказать, что он, нисколько не переменившись в лице, распахнул перед нами дверь. Колокольчик мелодично звякнул, и мы вошли внутрь.
Мне показалось, что я оказалась в великосветском салоне. Конечно, я этих салонов в жизни не видела, только в книжках читала, но представляла их примерно такими. Всюду — зеркала в позолоченных
