В середине дня возле домика Грибовых остановился зеленый микроавтобус с замазанными краской окнами и надписью «ветеринарная служба» на борту. Из него вышли трое мужчин в темно-зеленых халатах поверх теплой одежды и с марлевыми повязками, закрывающими пол-лица.
Войдя в калитку, приезжие двинулись к дому.
Заливаясь лаем, навстречу незнакомым людям выскочил Хаттаб.
— Тише, дурик, тише! — Один из троицы шагнул к собаке и, достав из кармана халата небольшой баллончик, выпустил в морду Хаттабу струю резко пахнущей жидкости. Пес жалобно взвизгнул и упал на бок.
Трое поднялись на крыльцо и без стука вошли в дом.
Павел Грибов оторвался от экрана монитора и крикнул:
— Кто там? Танюша, это ты?
Дверь в комнату открылась, и на пороге появился человек с марлевой повязкой на лице.
— Кто вы? — испуганно спросил Грибов. — Что вам нужно?
— Тихо! — проговорил незнакомец. — Ветеринарная служба!
— При чем здесь ветеринарная служба? — Павел снял трубку телефона. — У нас из животных — одна собака!
— Говорят тебе — тихо! — повторил человек в маске и, взмахнув неожиданно появившимся у него в руке ножом, перерезал телефонный провод.
— Что.., что это такое? Кто вы такой? — в панике повторял Павел, отъезжая в инвалидном кресле к , самой стене.
Человек в маске двумя большими шагами пересек комнату, склонился над инвалидом и, одной рукой обхватив его поперек туловища, чтобы лишить возможности сопротивляться, другой рукой прижал к его лицу марлевый тампон. Павел несколько раз судорожно вздохнул и обмяк в кресле.
В комнату вошли остальные «ветеринары». Двое подняли Павла и понесли его в микроавтобус, третий наклонился над клавиатурой компьютера и оставил на нем короткое сообщение.
Возвращаясь из поликлиники, еще с лестницы Надежда услышала истеричные звонки телефона. Поспешно открыв дверь квартиры, она бросилась к аппарату, споткнувшись, как всегда, о выбежавшего навстречу кота.
— Надежда! — услышала она в трубке голос Татьяны Грибовой. — Надежда, приезжай скорее к нам!
В голосе Татьяны, обычно спокойной и сдержанной до тошноты, звучало такое отчаяние, что ясно было — произошло что-то страшное.
— Что такое, что случилось?
— Приезжай! — повторила Татьяна, как автомат. — Приезжай! Павла похитили!
Надежда мгновенно собралась и через час уже была у Грибовых.
Татьяна стояла посреди комнаты с потерянным видом. Возле стены притулилось пустое инвалидное кресло, рядом на полу валялась старинная диванная подушечка с вышитым золотым павлином.
— Вот, — показала Татьяна на эту подушку, — я подкладывала ему под спину.., мы еще шутили и называли этого павлина Павликом… Он погибнет там!
— Что случилось? Расскажи подробно… — потребовала Надежда, оглядывая комнату.
— Я приехала, прошла в калитку… Хаттаб навстречу не выбежал, я удивилась, подошла к дому, смотрю — собака на тропинке лежит…
— Мертвая? — спросила Надежда.
— Нет, живая, но еле дышит… Я сразу почувствовала неладное. Вбежала в дом, кричу: «Паша, Паша…»
А его нет… — Татьяна замолчала, уставившись на пустое кресло мужа.
— Как ты поняла, что его похитили? — Надежда пыталась своими расспросами хоть как-то расшевелить женщину, от горя впавшую в болезненное отупение.
— Вот, прочитай. — Татьяна указала на светящийся экран монитора.
На нем была сделана запись:
«Если хочишь получить мужа живова никаму ни гавари. Если саабщиш в милицию или еще куда сразу убьем. Отдай сама знаешь какие бумаги. Приходи одна к метро Озерки сзади метро телефоны. Сиводня в семь втарой слева прихади одна».
— Он попал в руки бандитов, — безжизненным голосом сказала Татьяна, — они его убьют. Это безусловно. Они его непременно убьют. По всему видно, какие это страшные люди.
— Да, — подтвердила Надежда, — и безграмотные.
— Что? — переспросила Татьяна, взглянув на Надежду удивленно. — А, да!
— Что они взяли, кроме Павла? — деловым тоном спросила Надежда Николаевна.
— Ничего, — мгновенно ответила Татьяна, — ни вещей, ни лекарств. Они его погубят.
— В милицию ты сообщила?
— Ты что?! — выкрикнула Татьяна с неожиданной яростью. — Они же тогда точно его убьют! Ни в коем случае нельзя никуда сообщать! Я должна сделать все, что они требуют! Документы у тебя с собой? Дай их мне! — Голос Татьяны стал решительным и твердым, она протянула руку, ожидая, что Надежда немедленно отдаст ей требуемое.
— Я не взяла их с собой, — удивленно ответила Надежда, — я никак не думала, что они сейчас понадобятся!
Татьяна встряхнула головой, словно сбрасывая с себя наваждение, и продолжила нормальным голосом:
— Очевидно, наши телефоны прослушиваются.
Как только они услышали, что документы у тебя, сразу же похитили Павла. Теперь у меня нет выхода — я должна его спасти. У нас есть еще время. Съезди за бумагами, встретимся около «Озерков», — она посмотрела на часы, — без десяти семь. Ты успеешь.
Они сказали, чтобы я была одна, ну да здесь ничего не поделаешь. До семи ты успеешь уйти.
Надежда внимательно посмотрела на нее и сказала:
— Только не делай никаких необдуманных шагов.
Я знаю, ты сильная женщина, ты справишься.
Выйдя во двор, она увидела Хаттаба, который, отряхиваясь, поднимался на ноги в стороне от тропинки, недалеко от крыльца. Вид у собаки был больной, очумелый и виноватый, но, к счастью, явно не умирающий.
Без десяти минут семь Надежда Николаевна обошла станцию метро «Озерки» сзади, со стороны Выборгского шоссе. На обратной стороне здания был установлен ряд таксофонов, некоторые еще работали.
Подходя к этим таксофонам, она столкнулась с Татьяной.
— Второй слева, — взволнованно сказала та, — посмотри. Там висит какая-то сумка. Но семи-то еще нет! Может быть, мы зря пришли раньше времени?
— Ничего, не волнуйся, — успокоила Надежда подругу и посмотрела на вторую слева кабинку.
Там на железном крючке действительно висела потрепанная матерчатая сумка. Надежда взглянула на часы. До назначенного времени оставалось еще шесть минут. Неожиданно к таксофонам двинулся совершенно жуткий бомж — грязный, косматый, до глаз заросший седой щетиной. Он явно с вожделением смотрел на висящую в будке сумку.
— Ты куда прешься, скотина? — завизжала Татьяна, бросившись наперерез бомжу. — Не для тебя это повешено!
Бомж, уже протянувший руку к сумке, шарахнулся в сторону при виде такого напора. Он забормотал:
— Да ты чего, это моя, может быть, вещь, моя торбочка! Ну ты чего, чего?
Но не решился на прямое столкновение, увидев бешеные глаза Татьяны, и, хромая на обе ноги, поплелся прочь, бормоча:
— Ну и бабы пошли! Убить готова за какую-то дрянь! Сумке-то руль вся цена, а она прямо как зверь
