— Князь и Закон мыслил о возрождении бессмертия и тщился познать судьбу исполина. Но не познал, ибо Даждьбог не ведал его рока. А Космомысл оказался вечным!
— Будущему наследнику престола не след показывать восторга, словно малому отроку.
— Сдержаться трудно, отец, когда сбываются замыслы смертных!
— А светлогорские крамольники знали о его бессмертии?
— И знать не могли. Над Серединой Земли нет покрова Кладовеста, ибо свет Полунощной Звезды никогда не касался ее. А Космомысла двести лет держали в Ромее!
— Добро, что не могли…
— Чего же доброго, коли не знали правды? Старцы ею сильны и могучи, а вкупе с ними теперь и мы. Поскольку чудо сотворилось! От смертных русов родилось бессмертие. О котором не ведали боги!
— Бессмертие не суще на земле, — голос Белояра был тверд, словно камень. — Вечность — удел богов.
— Но вот же, молва о Космомысле достала нашего слуха! — вскричал наследник. — Разве не сущ он? Сын Сувора и брат Горислава! Они давно ушли в Предание, а исполин все жив и юн! От семени его вновь возродятся русы-великаны, коими их замыслил Даждьбог! И возродится Родина Богов! Арвар поднимется из вод! Когда проснутся боги, увидят храм свой — Светлую Гору! Мир прежний воцарится!
От звонкого голоса наследника и колокол зазвенел, но государь остался непреклонен.
— А чем он знаменит, сей прежний мир, чтоб по нему изнывать от жажды?
— Волей! Русы жили, словно боги, не зная ни супостата, ни войн, ни власти над собой, кроме Даждьбожьей. Питаясь лишь плодами, они предавались вечному — мудромыслию, витийству, звуколаду и возводили дворцы прекрасные. Арвары были единым народом, внуками владыки солнца, и не было меж ними ни спора, ни раздоров. И все иные народы, видя своих богов вкупе с другими богами на Светлой Горе, жили в мире и согласии. Никто не строил стен.
— Неужто не случалось войн? Да быть сего не может.
— Нет, войны были. Но только с тьмой.
— Что есть тьма? Сгинувшие обры?
— Обры были порождением греха арваров. Тьма приходила извне. Это суть безумие, вселяющееся в какой-либо народ, и имя ему — чума. Когда мрак силы поражает разум или, к примеру, блеск злата или ложь. Когда рассудок ослепленный заставляет молвить — я велик, могуч, богат и посему желаю, чтоб мир порабощенный лежал у моих ног. Тьма мыслит править миром.
Звон колокола послушав, Белояр наложил на него руки и всякий звук увял.
— Ты, сын, научен мудростям, изведал Предание и слышишь Кладовест… Скажи мне правду, что было до нас? Как жили арвары до Горислава Великого?
— Правда будет горька, отец…
— Мне надобно вкусить сей соли знаний.
— Коль так, то следует начать от Сувора, последнего Князя и Закона.
— От Сувора? Но что он сотворил, кроме как был отцом первого Великого Князя? Искал бессмертие?
— И обрел его не только в исполине, но и в делах своих. Скажу тебе то, что было в самом деле: все, что ныне есть, свершено по замыслу Сувора. Даже Змиевы валы, суть браны, воздвигли при нем… Да ныне стал безвестен последний Князь и Закон, как сын его, исполин. Горислав, прозвавшись Великим, затмил их, присвоив себе славу отца и брата.
— Это не соль — суть яд!
— Средь вещих светлогорских старцев есть ведуны, которые врачуют ядом, — промолвил Годислав. — Яд правды менее опасен, чем сладкое зелье лжи, отец.
— Да я уже отравлен… Одни слова твои — присвоил… А чем же славен исполин?
— Он победил ромеев и пленил их императора, Мария.
— Но подвиг сей свершил Великий Горислав!
— Нет, отец, можно солгать потомкам, но не Кладовесту. И не Горислав — Сувор избавил арваров от обрища, пустив их в земли скуфи, чтоб жили сами по себе. Не Горислав, а обры сокрушили ромеев, сбросив их в Русское море. Пожравши все вокруг, они пожрали себя сами и сгинули по замыслу Сувора. Тем часом мой прапрадед прогнал брата Космомысла, запретив ему возвращаться в арварские пределы, покуда будет жив их отец. Кого называют Великим, жаждал лишь великой власти, как жаждет ее раб. Потому волхвы Даждьбога не посвятили его в сан Закона. Как может лжец нести из конные истины?
— А что же исполин не восстал против лжи? Коль благороден и воинской отвагой исполнен?
— Не захотел чинить раздора между братьями и предпочел ему скитанья по чужбине. И против воли Даждьбога не пошел.
— Какова же была воля?
— Невесту отыскать, по имени Краснозора.
— Кто она?
— Бессмертная поленица, и ведет свой род незамутненным от русов, что жили на Родине Богов.
— Так Космомысл нашел ее и в жены взял?
— Был на пути к ней… Но ромеи, желая отомстить, устроили засаду и пленили его. С той поры о нем ни слова нет ни в Кладовесте, ни в людской молве. И вот пришла к нам радостная весть!…
— Но как же смертным рожденный он обрел бессмертие?
— В сем тайны суть, отец, о коей не ведают ни старцы светлогорские, ни боги.
Государь прошел по кругу возле колокола, обозревая город, и вдруг остановился перед сыном.
— Ты видишь стольный град?
— Вижу, отец.
— Прекрасен Великий Горислав?
— Прекрасен и богат. Только не защищен стеной. А Змиевы валы расплылись от времени, рвы заболотились, иссохли и уже не суть преграда для супостата. Особенно, если супостатом будет не иноземец, а братья словене или скуфь…
— Добро, ты защитишь, коли подвластен тебе дикий камень. Тому и быть, садись на престол и строй стену.
— Постой, отец! — воспротивился наследник. — Дай мне хотя бы осмотреться.
— Довольно мне сидеть, устал я от власти, а тебе она впору будет. Садись и правь, я на покой пойду.
— Почто же спешно, отец?
— После того, что ты поведал мне о прошлом, я править не могу. Мысль о великой лжи меня изгложет. Сейчас же созову вече и передам тебе бразды.
— Дай мне хотя бы год побыть на воле!
— Не дам и дня. Я слишком стар уже и долго ждал этой минуты. Позри, вон рухнула стена, поскольку обветшала. Ты ж молод, учен и полон задора, — государь помедлил и добавил: — Но должен упредить тебя: не имея владычества, власти Закона, крепости тебе не построить.
— Но почему, отец? Неужто у князя мало власти?
— Власти полно, да проку мало. Богатство и покой развратили русов. Вряд ли удастся тебе поднять варягов на вольный труд. Вот потому и хочу, чтоб ты скорее стал Законом и принес арварам забытые истины. Может, тогда поднимутся и вспомнят, кто они.
— Перед лицом грядущей беды все арвары встанут!
Князь осадил его.
— В великом сомнении я, Годила. А встанут ли? А чуют ли они беду? Боюсь, варяги и тебе ответят, как прежде мне сказали: кто нападет на нас?… Но ныне выслушай мой иной наказ и сам реши, как тебе править.
— Добро, отец, я слушаю тебя.
— Через дюжину лет соедини всю власть в своих руках. И более никогда ее не разделяй. Ни с кем.
— Исполню!
