Спор этот прекратился лишь при молодом Годиславе, который тоже ратовал за возвращение вечевых обычаев и отвергал наследство власти. Варяги с Русского моря сами желали вновь соединиться с полунощными, как только государей на престол станет возводить вече и посвящать их в сан Закона будут не перуновы самозваные братья, а крамольники со Светлой Горы или уж на худой случай близкие им дикопольские православные волхвы. Вся Тмутара признавала Годислава и ждала только часа, когда после первой дюжины лет он совокупит обе власти в своих руках, чтобы придти к нему с повинной. Князь Волбран дважды приезжал к нему в Горислав Великий и хотя годами был втрое старше, однако чтил молодого государя, поскольку сам когда-то ходил в учение к светлогорским старцам и принимал у себя волхвов- крамольников. Правда, этот старый варяг с усмешкой взирал на хлопоты Годислава, пытающегося вольным трудом возвести крепостную стену, и советовал оставить затею со строительством, мол, только время потратишь зря, а укреплять стольный град следует не снаружи — изнутри.
И оказался провидцем, ибо поразил Горислав Великий свой супостат — изменник Путивой, захвативший власть с помощью прирученного вече и посошенных старцев, вышедших из перунова братства. Схлынувший было поток беглых с Варяжского моря вновь побежал десятками речек и ручьев, и вот наконец сам Великий Князь спешил в Тмутару, потеряв всякую власть в родной стороне.
Он плыл к Русскому морю, убежденный, что найдет там поддержку, однако восьмиперые стрелы Путивоя опередили, и когда Годислав ступил на корусенский причал, его поджидал посыльный боярин с княжеской стражей. И напрасно взывал он к совести и справедливости, тщетно просил встречи с князем Тмутары; гонимого государя вместе с его малой ватагой заточили в подземелье, сказав, мол, было бы лучше убить тебя, чтоб окончательно извести племя Горислава Великого, а держать взаперти очень хлопотно.
Только спустя одиннадцать месяцев спустился к нему князь полуденных варягов Волбран, велел снять цепь и поместил в каменных хоромах.
— Что же ты держишь меня в железах? — спросил его Годислав.
— Радуйся, что жив еще, — отвечал тот. — Наши вечевые старцы смерти твоей хотят, да я не соглашаюсь, подержу пока.
— Почему же ваши посошенные так несправедливы? Путивой весь мой род истребил, хитростью престол отнял, правит парусьем и не по древним обычаям — по волей своей, как захочет. А ты с ним заодно? Если мы не станем поддерживать друг друга, завтра у тебя отберут власть и начнется разлад во всем арварском народе.
— По обычаю, Путивою след бы руку отрубить, заклеймить да отослать в Уральскую гору, — неожиданно согласился Волбран. — Самозванно и Законом был, самозванно на княжество сел. Но пусть лучше будет он, чем придет Космомысл. Ты ведь отправился искать исполина, чтоб привести его к арварам?
— Чем же не угоден тебе Космомысл? Ведь ты же хотел вернуться к Былому времени?
Волбран помрачнел.
— Мне мыслилось, ты обрел науку у светлогорских старцев и помудрел. Но зрю, ты еще молод и пыл юный не истратил, пытаясь выстроить городские стены. Нет, рано тебе княжить и вставать за кон, коль не проникся мыслью в суть нынешнего мира. Сиди-ка под запором еще дюжину лет, пока не вразумишься.
И уйти хотел, но Годислав вскочил.
— Постой, Волбран! Хулить меня горазд, так может, вразумишь, в чем я провинился? И почему Космомыслу не должно княжить?
— Способен ли ты внимать словам того, кто заточил тебя и лишил свободы?
— Внемлю, коли разумны твои слова!
— Покуда боги спят, нельзя, чтоб смертными правил бессмертный исполин, — сурово молвил Волбран. — Его в тот же час вознесут, обожествят, и станет он не Князь и даже не Закон, а бог, Творец, всевышний покровитель. И будет на земле еще одна ложная вера, которая по истечении лет захватит разум арваров и всех иных народов. Люди забудут истинных богов, и что же случится, когда те проснутся? Богам ведь все едино, кому мы поклонялись — Мармане, Уду или земному исполину — ложь чтили, а она суть Кривда, в какие одежды бы ни рядилась. И как же на сей раз накажут боги нас? Был холод ледяной — наступит зной палящий или потоп?
— Но Космомысл справедлив и благороден! — заспорил с ним Годислав. — Он не позволит, чтоб его обожествили!
— Кто спросит позволенья? Заблудшим и безвольным людям бессмертие кажется знаком божественности. Его возвысят против воли. И будет горе нам, когда проснутся боги, тем паче Космомыслу.
— Я слышал, македоны называют его пророком. Они безбожны и искали себе небесного покровителя, как некогда обры. Да ведь известно, что стало с обрищем. Пустое! Так и македоны пожрут себя.
— Нет, Годислав, напротив, взрастив своего бога, прославив его в землях, они возвысятся и овладеют миром.
— Да как же это возможно, Волбран? Македоны пришли из дикой пустыни, и нравы у них дикие. Кто станет чтить их бога?
— Коль это будет Космомысл, то все, кто сущ на земле. Вольные народы признают его за собственную волю, рабы — он сам был рабом, арвары станут чтить, ибо он варяг и внук Даждьбога, кто ростом мал — за исполинский рост, а кто велик, за то, что великан перед ними. Всяк отыщет в бессмертном исполине чему поклоняться.
— Не верю я тебе. Отчего же светлогорские крамольники меня не упредили, что будет так? Ужель они не зрят то, что видишь ты, сидя в полуденной стороне, где нет даже покрова Кладовеста?
Князь Тмутары помедлил, смерив Годислава взором, и так сказал:
— Добро, поведаю тебе иную суть вещей. Я посылал людей доверенных в Артаванское царство, волхвов сведомых, православных. Они приблизились к царю и много лет, по малым крупицам, выбирали правду из гор лжи и хитрости. Зачем могущественные государи македон искали Космомысла, рыща по всему свету? Хотели себе обрести бога? Ан, нет! С трудом великим, но раскрылся замысел царей рода Урджавадзы. Воитель Македонский был не способен исполнить высший урок своего учителя, однако со своим справился. Он сжег древнее Предание полуденных народов, Авесту, и отыскал когда-то похищенный божественный огонь. И сделал мир как будто б первозданным, незамутненным, без прошлого бытия людей и богов. Он выполнил свое предназначение. Македоны в наследство получили не только казну империи и живой огонь, именуемый Астра. Прежде всего они приняли все тайные замыслы Аристотеля и, еще сидя на Суре, в горных пустынях, задумали их воплотить. Затверди себе, Годислав, то, чему не учат светлогорские старцы, ибо существуют без времени и сами по себе. Кто ныне даст миру единого бога, тот и будет тайно править миром. Покуда боги спят.
9
Императорский дворец был превращен по сути в монастырь, а самые его лучшие части в храмы, где дважды в день служили литургии. Вместо обычной пестрой свиты, всюду следовавшей за Юлием, были монахи и монахини в черных длиннополых одеждах и с веревочной петлей на шее, которая одновременно была и поясом, обязанности придворных исполняли священники во главе с темнокожим понтификом Гавардалом, который теперь стал еще и комитом.
Император почти никого из светских не допускал к себе и последние годы жил во дворце безвыездно, управляя империей и армиями через первосвященника; тот, в свою очередь, через своих монашествующих наместников, сидящих в провинциях и крупных городах. Как и дворец, весь Ромей был поделен на приходы, к которым приписали жителей вечного города вместе с их челядью и рабами, храмы Солнца, Юпитера, Дианы, Изиды и Сераписа, а также церкви манихеев и митреумы были перестроены в марманские. Оставался нетронутым лишь храм Весты, и то потому, что весталки запаслись топливом, замуровали себя внутри и при попытках взломать двери бросались горящими головнями.
