обоснованный порядок утверждения новой династии, – продолжал Гален. – Ни призвание варягов, ни Земский собор невозможны для современной русской жизни, ибо полностью утрачено чувство национального и державного самосознания. Пробудить все это, совершить качественный скачок под силу лишь таким мощным средствам, как явление чуда, в которое еще не разучился верить человек. Интуитивно он ждет, он тянется к малейшему его проявлению в чем бы то ни было. Он идет по бесконечной тропе и ищет те самые намеленные камни, о которых вы так ярко пишете. Но! Но… Он с надеждой избирает президентов и разочаровывается в них; он пытается приобщиться к вере, но, не имея религиозного сознания, лишь отдаляется от божественного. Неужели это замкнутый круг и Россия обречена на духовное вымирание, как многие народы, исполнившие свою вселенскую миссию? Так может показаться обывателю, не знающему собственной истории. Это не мы, это вы, Юрий Николаевич, напомнили нам о том, что Россия еще и не приступала к исполнению своего рокового предначертания. Она оставила свой судьбоносный путь в средних веках, чтобы совершить тот самый очистительный круг, ибо слишком велика и непорочна возложенная Провидением миссия. Это Третий Рим, господа. И, как сказано древними, – четвертому не бывати. Третий Рим со своими вечными ценностями и символами. Юрий Николаевич, вы опять скажете, это откровение принадлежит сонорецким старцам? Это они вдохновляли раскольников страдать и терпеть, чтобы потом выйти из лесов и выполнить сверхзадачу?.. Они вдохновляли, а вы стали их проводником. Потому что никому в голову не приходила простая, лежащая на поверхности мысль о том, что Третий Рим должен управляться и Третьей династией, исходя из законов троичности мира. Вот что такое божественное прозрение! Да-да, об этом тоже написали ваши ясновидящие старцы.
Он взял в углу длинный блестящий прут с крючком на конце, зацепил шнурок, торчавший из белою цилиндра под потолком, и вытянул огромное шелковое полотнище. На белой ткани было изображено генеалогическое древо, очень знакомое по начертанию, но с надписями по-латыни.
– Узнаете? – спросил барон. – А вот это создали вы, не отрекайтесь, Юрий Николаевич… И это есть третий аспект, пожалуй, самый ценный и животрепещущий во всей теории. Область тонких материй!.. Казалось бы, цепь случайностей, порою роковых. Но Углич – сакральное место. Аз и Яз, начало всех начал и конец всех концов, переходящий в начало. Здесь гибнет царевич Дмитрий, последний Рюрикович, и отсюда же возникает никому тогда не ведомая династия Углицких. Возникает, чтобы исчезнуть на долгие столетия и взойти на престол спустя четыре века. – Он пользовался прутом как указкой. – Пропавший для всего мира род, двенадцать великих князей, начиная от Всеволода Большое Гнездо, среди них – Александр Невский и Дмитрий Донской. Триста лет поста, воздержания и, по сути, схимнической жизни в безлюдных, глухих лесах, триста лет бесконечных гонений, мук и страстотерпия. Да где же еще можно пройти такой очистительный путь? И, прошу заметить, за все эти годы ни одного маргинального брака!
Отец Кирилл перекрестился двоеперстием, Елизаров пристукнул тростью, меняя положение рук, – слушали жадно, возвышенно, возможно, в первый раз.
– Мы признаем ваш бесценный вклад, Юрий Николаевич, – немного усталым, хрипловатым голосом продолжил Гален. – Вы высветили миру самую запретную тему и самоотверженно возложили на себя тяжкий крест. И одновременно разбудили силы зла. дремавшие много лет. Нам известно, вы вступили в конфликт с самой средой обитания и потому избрали для себя жизненный путь, мало чем отличающийся от того очистительного пути. Мы также знаем: вам. небезразлична судьба Отечества. Вы можете что-то отрицать вообще, что-то не принимать или принимать частично. Но не можете сказать, что у нас нет точек соприкосновения. И таких точек много. Поэтому мы отважились обратиться к вам с просьбой довершить начатое дело.
Тон его речи, расстановка слов, ударения во фразах и сам голос были прилипчивы и неожиданным образом зачаровывали. Барон наверняка обладал даром гипноза, потому что незаметно расстраивал ток мыслей, разрывал их, и в голове хаотично проносились не связанные между собой обрывки, как беспорядочное нагромождение пустых туч после затяжного дождя. Космач все это отлично понимал и одновременно осознавал, как медленно дуреет и теряет ту соломину, которая всегда помогала оставаться на плаву.
Должно быть, от цепкого глаза Галена его состояние не ускользнуло, барон даже поднял усы, показывая губы, сложенные треугольником, отчего слова стали еще более вкрадчивыми и липкими.
– Наверное, вам хочется спросить, почему Генрих Сергеевич поехал за княжной Углицкой? Почему наш выбор пал на нее?.. Вспомните, что пророчили старцы во втором послании. «А первым государем и великим князем Третьяго Рима не бысть ни царю, ни боярину, ни мужу вельможну, а тако же ни попу, ни митрополиту, ни прочему рабу божьему мужескаго пола, в златые врата входящу. Истинно решем вам: бысть жене царицею и владычецою, взошедшей непорочною, яко Пречистая Богородица. Не ищите ея средь суеты мирской, не терзайте дев, вопрошая: „не ты ли се?“, не хлопочите, дабы изведать Промысел Божий. Егда солнце восходит, и дитя неразумное ведает, тако же и дева сия взойдет, и всякий позрит и скажет: „Царица и владычица!“, ибо в руцех ея будет ветвь лавровая…» Чтобы сохранить гармонию, мы принимаем целое и не выбираем того, что более подходит. Вы сами начертали это древо, сами посадили ее на ветку, будто синюю птицу. Разве что из осторожности имя указали другое – Елена…
При упоминании истинного имени Вавилы Космач непроизвольно вздрогну, тряхнул звенящей головой. Ведь и забыл совсем, что и впрямь так обозначил ее, чтоб на защите была перед глазами, как нательная иконка. Думал потом резинкой стереть, но нужды не было, да и рука не поднялась…
Барон и это расценил по-своему, оставил указку, придвинул стул и сел поближе.
– Это наш принцип – брать только целое. Поэтому мы не отнимаем вас от княжны и, слово дворянина, никогда этого не сделаем. И в этом мы видим Промысел Божий. По Его воле вы, Юрий Николаевич, много раньше избраны фаворитом и останетесь им до конца ваших дней.
– Да, да, мы на политсовете решили единогласно, – не к месту встрял Елизаров.
– При этом на вас возлагается весьма важная миссия. – Барон положил Космачу руку на плечо и будто сам прилип. – Вы единственный человек, способный влиять на княжну Углицкую. Возможно, она чувствует свое предназначение, но, как все чистые и непорочные люди, далекие от мирской суеты, не может знать, когда настанет момент истины. А час настал! Вам нужно очень осторожно и ненавязчиво убедить ее в этом. Все получится, я уверен. Судя по диссертации, у вас великий дар убеждения.
Космач слышал его уже смутно, в голове звенело, а перед глазами плыли белые пятна, словно перед ним опять рванули светошумовую гранату.
Как все упрямые, упертые люди, он был себе на уме и считал, что не поддается внушению либо иному стороннему воздействию. Возможно, потому не мог найти дороги к храму и даже подолгу бывая в религиозной замкнутой обстановке, ничуть к ней не приближался. Пожалуй, все это и стало основой его
Он держался легче и свободнее даже в квартире кающегося, полумертвого академика, чем среди респектабельных людей, блеска и великолепия.
Самое странное было то, что через некоторое время он напрочь забыл, о чем говорил барон, какие узоры выплетал из слов, – ни одной фразы вспомнить не мог! Натренированная, никогда не подводившая память – он за одно прочтение объемного текста запоминал его и в любой момент, закрыв глаза, спокойно воспроизводил – тут почему-то отказала. А в душе осталось лишь некое послевкусие чувств весьма приятных и притягательных – его признали и оценили! За долгие годы он впервые был востребован, в его трудах кто-то нуждался, и сам он был нужен!
Правда, наваждение это длилось лишь пока он слушал Галена. Нечто подобное он испытывал, когда с горя запил. На несколько часов приходило злое веселье, и точно так же он не мог остановиться, бегал по квартире и кричал все, что думал, что мучило, клял всех подряд, однако в душе оставалось не досказанное, тайное, о чем еще никто не догадывался, – антитеза, которую нельзя было озвучить. Он говорил это шепотом и только самому себе:
– Я гений. Я совершил гениальное открытие. Я написал гениальный труд!
Утром он вспоминал свои мысли и приходил в ужас: самое малое, что ему грозило, – комплекс непризнанного гения, которых хватало в городе, считай, по одному сидело в каждой пивной. Но муки совести были недолгими, он звонил Артему Андреевичу, который присылал человека с деньгами, списком
