— Есть у нас заботы и обры не извелись… Даждьбог уперся рогами в землю и заворчал:
— Худо ты блюдешь отчую полунощную страну, государь, чтоб во внуках своих получить дар бессмертия. Всего сто лет спят боги! Ромеи же у твоего порога стоят, скоро в меня копьем добросят. Посланники бога рабов уже по твоим землям рыщут. Вот-вот станут над главою летать не соколы да филины, а вороны… А обры? Уж и днем зрят на солнце и пьют вашу кровь!
— Без твоей помощи, дед, никому не одолеть обрище!
— Не ждите помощи, сами разумны и сметливы. Не оборите грех свой — он вас полонит и вместе с верой рабов к нам придет рабство. Потому я отверг сон и спустился на землю, дабы не извратили арварскую волю — последнее, что ныне у вас осталось. Перуна поддержали боги!
Дескать, оглушит громом, сожжет молниями дурную болезнь!.. А что ныне творит громовержец? Арваров пугает да бьет, чтоб покрасоваться, тщеславие потешить… Нет, не спалить огнем то, что огня не боится.
— Да наша ли это вина, дед? — возмутился Сувор. — Все князья тебя просили, пусти на ромеев в Середину Земли, чтоб не расползалось рабство по земле! А что ты говорил? Живите в мире с другими народами! Не воюйте дальние страны! Вот и стали дальние ближними! Верно, у порога стоят и арваров в рабство уводят!..
— Сколько вы свое порождение воюете? А сладили с обрами? Нет, и не сладите, покуда из себя не изгоните обрище.
— Я и замыслил возродить бессмертие! Но ты, спустившись на землю, помог ли арварам? Дал кому в жены поленицу? А ведь не я первый прихожу сватать! Ты же настолько упрям, что даже сказать не хочешь, смертным или вечным родился мой сын.
— Да на земле я ныне и не ведаю, кому и когда смерти ждать, — опять заворчал владыка солнца. — Забыл я здесь природу бессмертия! Не первым ты просишь моего дара. Многим я обещал вечность, но умирают исполины без моей воли. А иные, кому и не сулил, живут… Вот проснутся боги, вновь поднимусь на небеса и переустрою мир заново. Так что ступай восвояси и жди.
— Я смертный, дед, и не прождать мне две тысячи лет. И сыну моему, Космомыслу, не дождаться, если он не вечный. Покуда проснуться боги, что останется на земле от арваров? Одно Предание, записанное на твоей шкуре?
— Ну, полно хулить старика, — несколько присмирел Даждьбог. — Дай тебе волю, так и хворостиной еще отстегаешь… Не отдам свою поленицу. Коли вздумалось тебе получить дар бессмертия, пусть твой сын сам отыщет себе жену.
— Где же ее отыскать, если в полунощных странах нет более бессмертных поляниц?
— Вернешься домой, отправь сына воевать ромеев.
— Ты же сам сказал, не пожечь огнем, что не горит.
— А любо мне испытать, вечный ли твой сын? И достоин ли жениться на бессмертной?.. Одолеет супостата без моей помощи — скажу ему, где взять невесту.
Сувор не сдавался.
— Без твоей помощи ему придется воевать всю жизнь, чтоб одолеть. Когда же ему невесту искать, жениться и детей рожать, если он окажется смертным?.. Сына я пошлю в тот час же, как вернусь, а ты мне скажи, кого нарекаешь невестой и где искать.
— Добро, тому и быть… На острове в Арварском море живет отшельница Вящеслава, -
Даждьбог заворчал по-стариковски. — Объявила себя богиней… Вот как встану — призову, и будет ей…
— Слышал о ней от волхвов. Но ведь она стара и бесплодна!
— У Вящеславы есть дочь, именем Краснозора. Так и ту вздумали укрыть от меня!.. Да так укрыли, что ни оком, ни слухом найти не могу. Добро, Космомысла пошли на ромеев, а сам поди, отыщи ее и возьми за сына.
— Как же я отыщу, коли ты, небесный владыка, не можешь ни узреть, ни услышать, где ее спрятали?
— Не могу, ибо на земле я ныне, — опять заворчал Даждьбог. — Не видно мне ничего, хоть и на горе лежу. Минет срок, поднимусь на небо и в миг един найду. Не сдобровать Вящеславе… Только уж за твоего сына не отдам. Поспеешь сыскать — получишь бессмертную невестку и внуков. А нет, так и суда нет. Ступай!
8
Одни народы считали вместилищем мира мертвых недра земли, другие — небеса и даже морские глубины, но по Преданию арваров он существовал там же, где мир живых, только в ином пространстве, окруженном непроницаемой и незримой оболочкой, называемой обло или предел. В Былые времена, когда человек по собственной охоте обрывал свою вечную жизнь, его воля вновь обращалась в сгусток огня и, выделившись из тела, бесследно и легко входила в запредельный мир. Для этого требовалось лишь состояние свободного полета, потому вечные арвары и бросались со скал в море. Только для одного Раса и его потомков, которым не досталось бессмертия, повсюду был открыт вход в мир мертвых, откуда они могли возвращаться, когда захотят. Однако после кары богов, гибели Арвара и переселения вместе с божественным устройством мира и утратой бессмертия, люди были настолько удручены новым положением, что все, стар и мал, стремились на тот свет, ибо земной стал немил. Поэтому между пространствами живых и мертвых боги возвели такой предел, что пройти сквозь него можно было лишь с пламенем погребального костра. Испепеляющий огонь не только высвобождал волю из тела — прожигал для нее ход в иной мир и на обло оставалась незаживающая рана.
Согласно преданию Былое время и бессмертие арваров восстановится, когда вся полунощная земля покроется курганами, то есть мертвых станет во много раз больше, чем живых, и обло превратится в одну сплошную рану.
Каждый раз, проникая в запредельное пространство, калики не знали, откроется ли обратный путь, однако чем отчаяннее они прорывались на тот свет, тем больше оставалось надежды на возвращение. В Былые времена они могли находиться здесь бесконечно долго, а поскольку их земная жизнь на том свете замирала, то снова явившись на землю, они оставались в тех же годах — этим и достигалось бессмертие расов.
Едва калики сняли одежды и, подрагивая от знобящего страха, вошли в зыбкое пространство и пробрались сквозь обло, как серый зимний свет превратился в желтоватый, мерцающий, ибо всему миру мертвых светило не солнце, а Полунощная звезда. И все было так, как на земле — те же лесистые холмы и синие горы, реки, вытекающие из болот, озера с темной водой, и даже чайки кричали вдоль морского берега. Только здесь не существовало времени, а значит, и времен года, дня и ночи и еще не было воздуха, и потому ветра, дождя, снега; зато повсюду здесь росла трава забвения — трава, дым которой ублажал богов, однако росла она желтой, ибо в мире мертвых стояла вечная золотистая осень — пора зрелости и сбора урожая.
Живые расы, появившись на том свете, принесли с собой легкий сквозняк, земные краски и запахи, будоражащие вечный покой усопших. Сразу же возникло незримое движение, послышался громкий шепот:
— Кто-то вошел в наш мир!
И в тот час перед глазами расов расцвел разноцветный букет парящих в невесомости сгустков огня, внутри которых были замкнуты золотистые, алые, малиновые и розовые пчелы — все, что оставалось от человека после смерти. Каждый живущий ощущал этот огонь в солнечном сплетении и пока там жужжала пчела, продолжался дар божий — земная жизнь. Если же воля, спустившись по Млечному пути, не находила младенца в чреве матери и оказывалась лишней на этом свете, то уже не могла вернуться назад и взрывалась, обращаясь в свет, а забывчивые люди в страхе говорили — шаровая молния! Не ведая того, что это и есть воплощение воли и что на их глазах перестал существовать целый мир.
В ином же, безвоздушном мире пчелы летали, куда им вздумается, хаотично и бесконечно, источая
