радужное свечение, и казалось, весь тот свет состоит из одного гигантского пчелиного роя, собравшегося покинуть свой улей. В ином мире не сущестовало ни родовых, ни семейных отличий, впрочем, как и разделения по полу, росту или сроку смерти, и потому рядом с огненной пчелой великана-руса могла быть воля дружинника-сканда, с арвагом соседствовал рос, прежде живущий с лова, или умерший недавно рус- мореход — иной мир обезличивал каждого, сюда пришедшего, и только боги знали, кто есть кто. В мире мертвых они были одинаковы и по величине, и по сути, но дарованная богом еще не родившемуся младенцу, всякая воля росла вместе с ним, и вместе с ним сообразно наполнялось силой, иногда и в малом теле обращаясь в великую.
Трудно было отыскать кого-либо в этом безликом мире, однако единственное, что оставалось от прошедшей земной жизни, было имя, которое всякий обитатель того света носил до тех пор, пока Даждьбог не призовет к себе и не отправит по Млечному пути кому-то из зачатых младенцев. Поэтому весь иной мир жил в постоянном ожидании, когда наступит этот счастливый миг, и всех каликов, снующих туда-сюда, здесь встречали с радостью: коль они есть еще на белом свете, значит, мир земной существует и не придется вечно прозябать в запредельном пространстве.
Расы уже не раз бывали на том свете и, возможно, встречали Ладомила, однако снова отыскать его без помощи обитателей иного мира было невозможно: тот свет потому и тот, что там отсутствует дух и существует хаос — пространство без времени, и то, что оставил в одном месте вчера, невозможно найти завтра, ибо нет здесь ни вчера, ни завтра. И можно бродить несколько земных жизней по иному миру, но не сыскать того, кого видел всего мгновение назад. Мерцающие огни окружили каликов со всех сторон, а пчелы, заключенные в них, зажужжали, заговорили вразнобой:
— Кто пришел в наш мир? Если вы боги, возьмите нас на белый свет! Мы хотим на белый свет!
Калики замахали руками, разгоняя рой.
— Расступитесь! Мы не боги. Мы калики перехожие!
Всякая воля, попавшая на тот свет, утрачивала земной дух, мгновенно слепла и могла прозреть лишь после возвращения в мир живых. Так что весь мир мертвых был незряч, а как известно, ослепленная воля всегда приводит к состоянию хаоса.
— Калики! — возрадовался весь потусторонний мир. — Скажите, калики, как там, на белом свете? Живы ли еще арвары? Так хочется на землю!
— Арваров на земле множество! — как обычно ответили калики. — И русов, и росов, и нас еще достаточно в странах полунощных. Да только все мы — смертные!
Воля была бессмертной, независимо от того, кому принадлежала в земной жизни — простому смертному или вечному великану. А поскольку на том свете существовало лишь пространство, его обитатели не ведали времени и не знали того, какой срок они здесь пребывают. Воля вечного руса или роса, по своему желанию бросившегося со скалы в море еще в Былые времена, соседствовала с волей только вчера преданного огню смертного варяга или землепашца-крести. Если боги иных народов создали для своего творения рай и ад — два противоположных вида существования на том свете, и прежде чем определить, кого и куда отправить, словно лавочники бросали души на весы, разделяя их на святые и грешные, то внуки Даждьбога после смерти становились равными, несмотря на перипетии земного бытия.
Возвращение совершенного, божественного равенства в мире мертвых обеспечивало равенство в мире живых, где было лишь одно разделение — на смертных и бессмертных, а воля, пребывающая в безвременьи, жаждала вечности.
Поэтому в ответ каликам раздался жужжащий вздох разочарования:
— Жаль… Жаль… Мы хотим бессмертия!
— Арвары на земле считают, лишь в вашем мире осталась вечность!
— В нашем мире ее нет! Вечность там, где есть жизнь! — вразнобой загомонили пчелы. -
Где можно лететь по земным цветам, собирая нектар мудрости.
— У Князя и Закона русов, Сувора, родился сын-исполин, именем Космомысл. Но он смертный. Отец захотел высватать бессмертную поленицу, дочь Ладомила, Краснозору, дабы от нее пошел род вечных арваров. И Даждьбог благословил!
— Так пусть сватает! Пусть женит! — с нетерпением загудел улей. — Мы подождем!
— Но Ладомил укрыл свою дочь от богов и смертных, — объяснили калики. — И никто не знает, где. Даже владыка солнца не ведает, ибо пребывает на земле.
— Нужно спросить Ладомила! Позовите Ладомила!
Из роя огненных пчел вдруг выделилась одна, малиновая, в розовом шаре.
— Мое земное имя — Ладомил, — с надеждой прозвенела она.
— Нам нужен исполин! — заметили калики.
— Я был исполином!
— Но мы ищем бессмертного Ладомила, родившего дочь Краснозору.
Пчелка заметалась в своем коконе и обвисли крылышки.
— Жаль… Я оказался смертным.
И тогда рой разредился, разлетелся по всему пространству и скоро из его глубин появился ничем неприметный и одинокий огненный шар.
Он слепо покружился над головами расов и золотистая пчела, заключенная в нем, прозвенела недовольно:
— Кто звал меня?
Калики преклонили головы — перед вечностью.
— Если ты воля бессмертного Ладомила, то мы звали тебя.
Пчела замерла на месте, после чего сложила крылышки и шар тихо опустился на землю.
— Мы ищем твою дочь Краснозору, — сразу же признались калики.
— Дочь? У меня никогда не было дочери, да еще с таким именем!
— Ты отвечаешь, как твоя жена Вящеслава!
— Вящеслава? Неужто вы отыскали мою жену? — почему-то изумилась воля Ладомила.
— Отыскали, — с достоинством молвили калики. — По-прежнему живет на своем острове.
— И по-прежнему мнит себя богиней?
— Перед обрами да иноземцами. Но не перед нами. Смирили мы твою жену.
— Не верю! Даже мне не удалось ее смирить.
— А мы ей глаза открыли. Сначала объяснили, зачем обра пожаловала на остров, — отвечали калики. — Потом спросили, куда она спрятала свою дочь-поленицу. Она поняла, что мы все знаем, и в бане нас выпарила самолично, напоила, накормила и спать уложила.
— Откуда вы узнали о дочери? Вящеслава сказала? Ну, вернусь на белый свет!…
— Угомонись, ничего она не сказала. Даждьбог о дочери поведал. И благословил выдать Краснозору за Космомысла, сына Князя и Закона. Так что не запирайся, а скажи, где укрыл дочь?
— А подите, сыщите! — засмеялся Ладомил. — Коли владыка солнца не знает, где Краснозора, вам и вовек не сыскать!
Огненный шар поднялся у них над головами, повертелся, будто высматривая, в какую сторону удалиться, однако калики закричали:
— Нет, постой, Ладомил! А почему ты не спросишь, что тебе послала Вящеслава?
Несмолкаемый звон пчелиных крыльев на мгновение стих.
— Что слышу я? Ужели вспомнила обо мне? Ужель сподобилась посылку мне послать?…
Калики положили наземь нагрудный нож Вящеславы — богатырский, более напоминающий меч.
— Вот тебе посылка!
Будучи слепой, воля Ладомила однако же точно опустилась на ножны, прокатилась по ним, словно ощупывая, и замерла на рукояти. Огненный шар стал густо малиновым, источая легкий туман, замкнутая в нем пчела сделалась багровой и растворилась, а с кончика ножа ушел в землю голубой росчерк молнии.
— И в мире мертвых не скрыться! Нигде мне нет покоя от этой женщины, — земным, горестным голосом простонал он. — Что на сей раз она замыслила, коль прислала знак своей чести?
